Глава 5

ОЧЕРК ИСТОРИИ СЛАВЯНСКИХ БИБЛЕЙСКИХ ТЕКСТОВ

Сведения по текстологической истории славянской Библии, которыми мы сегодня располагаем, лишь в малой степени основаны на полном изучении всего сохранившегося объема рукописного материала; применение тех текстологических принципов, о которых говорилось выше, начинается лишь сегодня. Объективные трудности в постижении предмета заставили И. Е. Евсеева восемь десятилетий назад начать свой «Очерк истории славянской Библии» (Евсеев 1916) с конца XV в., с Геннадиевской библии, которая создала условия для унификации библейских текстов и консолидации текстологической традиции. Евсеев не был готов к тому, чтобы охарактеризовать тот период в истории славянской Библии, который предшествовал ГБ. Настоящий исторический очерк является, таким образом, первым, естественно, что он носит предварительный характер. С одной стороны, в нем суммируются результаты и достижения научного изучения славянской библейской традиции, с другой стороны, в нем отражен личный опыт работы автора с библейскими рукописями. По некоторым из затронутых вопросов пока могут быть высказаны лишь догадки и предположения, некоторые наблюдения могут служить лишь отправной точкой при поиске правильного направления в исследовании предмета, но включить их даже в сыром виде кажется необходимым, потому что апробированные результаты научной традиции еще довольно скромны. Так и Евсеев в своих «Очерках» поместил немало свежих филологических заметок, с частью из которых мы сегодня никак не можем согласиться. Однако их включение в «Очерк» Евсеева играло и играет важную роль, вызывая к жизни исследовательскую реакцию новых поколений славистов.

Исторический очерк предмета становится вместе с тем и очерком истории изучения предмета, изложение истории в таком случае подчинено тематической рубрикации. Подведение итогов отделяет область известного и исследованного от неизвестного и неисследованного, способствует установлению степени достоверности наличных результатов, выявляет перспективы дальнейшей работы. Таким образом, настоящий очерк служит прежде всего тому, чтобы вызвать критику, ревизию и более глубокое изучение материала, чем это сделано на сегодня. {{132}}

§ 1. Объем рукописной традиции

Как указывалось в Главе 4, количество рукописей латинской Библии доходит до 8 тысяч, рукописей Септуагинты более 2 тысяч, а греческого Нового Завета более 5 тысяч, армянских библейских рукописей более тысячи. На фоне этих цифр можно лучше оценить объем славянской рукописной традиции Библии.

В 1911 г. И. Е. Евсеев закончил составление каталога славянских рукописей Ветхого Завета. Этот каталог был изготовлен по заказу А. Ральфса и оплачен из средств Геттингенской академии, отпущенных на изучение и издание Септуагинты (Septuaginta-Unternehmen, см. Глава 4, § 7). Начатое было печатание каталога в Берлине остановилось из-за технических и затем политических трудностей, в 1913 г. каталог был возвращен И. Е. Евсееву, поскольку его издание согласилась осуществить Академия наук в Санкт-Петербурге. Однако судьба каталога в России неизвестна, в личном архиве И. Е. Евсеева сохранился лишь черновой вариант каталога (Санкт-Петербургское отделение Архива Российской Академии наук, ф. 109, оп. 1,№21).*{{[1] И. И. Евсеев был членом-корреспондентом Российской Академии наук, потому его архив поступил после его безвременной смерти в 1921 г. в академический Архив. Выписки из годичных отчетов «Septuaginta-Unternehmen», проливающие свет на судьбу каталога в Германии, были мне сообщены проф. Рудольфом Смендом, возглавляющим в настоящее время это общество, через посредство проф. Г. Кайиерта (Бонн) и проф. Фр Томсона (Брюссель).}}

И. Е. Евсеев насчитал 4145 славянских ветхозаветных рукописей XI—начала XVIII вв., из них на Псалтырь пришлось около 3750 единиц (Евсеев 1911). Столь большое количество списков Псалтыри связано с тем, что она находилась в постоянном литургическом употреблении. В действительности цифры должны быть несколько больше, потому что не все сохранившиеся рукописи были в тот момент известны. Небольшой, далекий от претензий на полноту каталог Р. Мэтьисена (Mathiesen 1983а) не принимает во внимание Псалтыри, Паримийника, списков XVII в., однако этот каталог хорошо организован и полезен для общей ориентации в рукописной традиции ВЗ и для решения небольшого круга исследовательских задач.

Количество славянских новозаветных рукописей практически неизвестно. В работах Л. П. Жуковской (1968, 1976) учтено около 500 рукописей Евангелия XI—начала XV вв., конечно, это неполная цифра. Количество новозаветных рукописей XVI—XVII вв. гораздо больше, возможно, вдвое превосходит количество ветхозаветных рукописей.

Богатство славянской рукописной традиции Св. Писания связано, во-первых, со значительным количеством приходских и монастырских церквей, испытывавших потребность в литургических книгах, а во-вторых, со сравнительно поздним развитием книгопечатания, так что еще в XVII и даже в XVIII вв. печатный станок не был в состоянии обеспечить всех запросов на литургические книги. Наконец, и старообрядчество своим отказом принимать никоновскую и послениконовскую печатную продукцию поставило себя в необходимость оставаться при переписке книг еще в XVIII и XIX вв. Сохранности древних рукописей способствовал в XIX в. культурный энтузиазм таких лиц, как митрополит Евгений Болховитинов (1767—1837), канцлер Н. П. Румянцев (1754—1826), историк М. П. Погодин (1800—1875), славист В. И. Григорович (1815—1876), {{133}}многих других, усердный труд хранителей рукописей в государственных и монастырских собраниях, покровительство православному Востоку, откуда в Россию попадали древние и ценные рукописные экземпляры. Естественно, что войны и стихийные бедствия вели к уничтожению рукописных собраний (так, вероятно, погибла при штурме Киева в 1240 г. царская библиотека из Преслава), а с введением книгопечатания в монастырских кругах практиковалось уничтожение рукописных книг, потому что их расхождения с печатными изданиями становились источником соблазна (ср. Куев 1979, с. 108—137).

Как и в большинстве других случав, когда дело касается древних славянских переводов, библейские тексты представлены по преимуществу восточнославянскими списками. Для Псалтыри, Евангелия, Апостола неизвестны даже приблизительные пропорции в отношении восточнославянских и южнославянских списков. Из 26 списков Бытия насчитывается лишь 6 южнославянских (Михайлов 1912), на 32 списка Исхода приходится лишь 4 южнославянских (Пичхадзе 1996, с. 21), из 23 списков мефодиевского перевода Песни южнославянских 3 (Алексеев 1983), из 141 рукописи ВЗ, учтенных Р. Мэтьисеном (1983а), южнославянских только 25. Есть и такие библейские тексты, для которых неизвестны южнославянские рукописи вообще. Это, например, мефодиевский перевод Екклисиаста, Иеремии и Даниила, толкования на Иова и Апокалипсис. Применительно к древним переводам такая неполнота рукописной традиции объяснима худшими условиями хранения рукописей у южных славян вследствие византийской и мусульманской экспансий. Для текстов более поздних эпох отсутствие одной из ветвей рукописной традиции может служить указанием на происхождение. Так, неизвестны южнославянские списки Есфири, Песни с толкованиями Филона Карпафийского, толкового Екклисиаста, толкований на Послания апостола Павла, — между тем наиболее вероятным представляется как раз восточнославянское происхождение этих текстов. Напротив, толкования Феодорита Кирского на Песнь, катены Никиты Ираклийского на Иова и краткие катены на Царства известны только в южнославянских списках, — южнославянское происхождение этих текстов не вызывает сомнений.

§ 2. Различие южнославянской и восточнославянской рукописных традиций

{{133}}Среди рукописей Ветхого Завета выделяется болгарский сборник РНБ, F.I.461, датируемый по бумажным водяным знакам 1350—1370 гг. (Лихачев 1899, с. СѴІІІ-СХІІ; см. также Евсеев 1897, с. 66—68; Соболевский 1900, с. 14—16). Сборник содержит 1—4 Царства (из-за утраты листа текст начинается с 1 Цар. 2:30), книгу пророка Иеремии, главы 25—45, 52 с толкованиями, Варух с толкованиями, Плач и Послание Иеремии, пророки Иоиль, Амос, Авдий, Иона, Михей, Наум (обрывается на 3:16), Аввакум (начинается с 1:15), Иезекииль — все с толкованиями, отрывки из Исаии с толкованиями (примерно в одной трети объема текста), отрывки из Захарии (9:9—12, 11:9b—13, 13:7b—9, 12:7—11, 13:1—6, 14:3—10), две паримьи из Исаии (50:4—51:1, 35:1 —10), отрывок из Малахии (3:1—4:6), в полном объеме книги Притч, Песнь, Сирах., Иова. Эта самая ранняя из подборок ветхозаветных текстов имеет особое значение для славянской библейской текстологии, ее сокращенное обозначение, принятое в настоящей книге, — ЮБ, т. е. южнославянская Библия.

{{134}}В объеме Песни ЮБ в 58 случаях противопоставлена общему чтению всех восточнославянских рукописей, из них только в 8 случаях чтение восточнославянских списков предпочтительнее. А именно (на первом месте чтение ЮБ; здесь и далее греческое соответствие дается лишь в том случае, если оно помогает определить, какой из вариантов первичен, рядом с ним оно и помещается):

2:4 ѹчите мѧ на лювъве : ѹчините на мѧ любъвь
2:8 пріидетъ : прииде ἥκει
3:6 праха ми : праха миротворьца
6:5 изыдоша банѧ : изыдоша от банѧ
6:10 въ животѣ : въ житѣ ἐν γεννήματι
7:2 огражденіе кринѣхъ : огражденъ въ кринѣхъ
7:9 шествѹи : шествѹя πορεύομενος
8:6 крилѣ еѩ : крилѣ еѩ крилѣ περίπτερα αὐτῆς περίπτερα

Часть индивидуальных чтений ЮБ содержит явно вторичные варианты, возникшие, вероятно, в результате механических ляпсусов (2:4, 3:6, 6:5, 7:2, 8:6) под пером переписчика ЮБ или в его антиграфе.

В 26 случаях все восточнославянские рукописи Песни дают малоудовлетворительное чтение, вот наиболее выразительные примеры (на первом месте чтение ЮБ):

1:6 по стадѣхъ ἐπ'ἀγέλαις : по средѣ
1:12 въдворитъ сѧ αὐλισθήσεται : въздоитъ сѧ 2:5 въ абльцѣхъ ἐν μήλοις : во облацѣхъ
2:14 въ покровѣ камене ѧдѣ прѣдъстѣніа ἐν σκέπῃ τῆς πέτρας ἐχόμενα τοῦ προτειχίσματος : въ покровъ каменіа прѣдъстани
2:17 срьнищѹ τῷ δόρκωνι : зьрѧщемѹ
3:10 камыкомощеніе λιθόστρωτον : камыкомъ лщаніа
5:1 змирнѫ σμύρναν : землю
6:8 блажишѧ ἐμακάρισαν : благословиша
8:5 прижи ὠδίνησεν : приложи
8:9 дъскѫ тисовѫ σανίδα κεδρίνην : дъскѹ дъсовѹ

Рукописная традиция Песни сегодня известна, поэтому вывод о противостоянии ее южнославянской и восточнославянской рукописных ветвей обладает надежностью (см. Алексеев 1983, с. 234—236). В отношении других библейских текстов подобные заключения могут быть сделаны лишь на ограниченном материале. Методологически вполне корректным является принятие в качестве типичного и характерного представителя восточнославянской традиции Геннадиевской библии (ГБ). Приводимые далее примеры показывают, что систематическое расхождение текстов ЮБ и ГБ, своим характером напоминающее приведенные выше выписки из текста Песни, наблюдается во многих других библейских книгах.

а) 1 Цар. 28:3—25. В левом столбце чтения ЮБ и РГБ, Муз. 3750, южнославянского списка XVI в. В правом столбце чтения ГБ и РНБ, Q.I.2, восточнославянского списка XIV в. Цифры означают номера стихов.

5 плькы иноплеменникъ τὴν παρεμβολὴν τῶν ἀλλοφύλων : полки иноплеменничи {{135}}
6 (и не отвѣща ему господь ничьсоже) въ снѣ ни явѣ пррокы : ни въ снѣ ни явѣ ни прроки ἐν τοῖς ἐνυπνίοις καὶ ἐν τοῖς δήλοις καὶ ἐν τοῖς προφήταις
7 поищіѣте ми женѫ : п. м. жены
8 прииде женѣ нощиѧ ἔρχονται πρὸς τἠν γυναῖκα νυκτός : прииде нощь къ женѣ
8 рече еи εἷπεν αύτῇ : рече
9 съмрть хощеши навести : с. лѧчеши θανατῶσαι
10 клѧтсѧ еи ὤμοσεν αὐτῇ : к. к неи
12 помышлѣа (из = ѣѭ, 1 лицо) παρελογίσω : помышлѧеши
13 (не боися изрещи) кого зриши μὴ φοβού εἷπὸν τίνα ἑόρακας : якоже видѣ
24 закла : пожре ἔθυσεν

б) Притч. 6:33—8:22. В левом столбце ЮБ, в правом ГБ и сборник библейских книг 1502—1507 гг. (БАН 24.4.28), о нем подробее см. § 14. Сокращенно БК.

7:1 скры : скрыи κρύψον
7:5 словесы благодѣтными λόγοις τοῖς πρὸς χάριν : словесы благы глаголати
7:9 безмльвіе ἡσυχία : безўміе
7:12 къ немѹ αὐτῷ : къ мѹжю
7:15 обрѣла εὕρηκα : срѣла
7:23 въ прѫгло : въ клепцў= Паримийник
8:5 хѫдожьство : коварство = Паримийник
8:19 мене плодити ἐμέ καρπίζεσθαι : моѧ плоди
8:21 на весъ (из вьсь «всякий») дьнь καθ'ἡμέραν : на васъ днес
8:22 пѫтіи ὁδῶν : дніи

в) Иисус Сирахов 4. В левом столбце ЮБ, в правом ГБ и БК.

5 не даждь : и не даждь καὶ μὴ δῷς
5 клѧти тѧ σε : к. сѧ
7 сътворіи : твори ποίει
8 мирно въ кротости εἰρηνικὰ ἐν πραῦτητι : въ к. м.
9 из рѫки обидѧщихъ ἐκ χειρὸς ἀδικοῦντος : из р. обидѧщаго и
14 наслѣдитъ славѫ κληρονομήσει δόξαν : н. землю
15 слѹжѫщеи еи οἱ λατρεύοντες αύτῇ : слѹжѧщеи
15 любить господь ἀγαπᾷ ὁ κύριος : възлюбить и г.
19 помѫчитъ : и п. καὶ βασανίσει
23 ѡт лѫкавна : от неправедна
26 на своѫ дѹшѫ : на д. с. κατὰ τῆς ψυχῆς σου
27 не скрываи прѣмѫдрости своеѧ μή κρυφῆς τὴν σοφίαν σου Compl.: нет в ГБ, БК и LXX
28 глаголомъ (языка): глаголаніем
29 противѫ истинѣ τῇ ἀληθείᾳ : глаголом ѧзыка (sic!)
29 срамлѣи сѧ ἐντράπηθι : не с.
31 подстили себе : постели сѧ
33 (не буди) лѣнь : лѣнивъ
34 (не буди) величѣѫ сѧ φαντασιοκοπῶν : величаи сѧ
35 на даніе скръвена : на даніе съгбена

г) Иов 3. В левом столбце ЮБ, в правом ГБ и восточнославянский список РНБ, Пог. 79, XV в.{{136}}

1 проклѧ : проклѧт
3 е : есть
4 не изыщи еѧ господь μὴ ἀναζητήσαι αὐτὴν ὁ κύριος : не изыщю г.
5 съ днь (из сѣнь σκιά) : тъ днь
7 нѫ ἀλλά : нет
8 и проклинаѧ : нет в ГБ, БК и LXX
9 да ѹмръкнѫт звѣѕды σκοτωθείη τά ἄστρα : да ѹмлъкнўт з.
9 ѹзритъ ἴδοι : призритъ
10 отгналъ ѹбѡ бъ (из бы) ἀπήλλαξεν γὰρ ἄν : отгналъ бви ѹбо, т. е. богови
13 нѫ (из нынѣ νῦν) : но и
14 црство ми : съ црми μετὰ βασιλέων
17 раждашѫ ярость : раждьгошѧ ярость ἐξέκαυσαν θυμόν
21 не ўлўчѫт οὐ τυγχάνουσιν : не полўчают
21 ископаваѫще ἀνορύσσοντες : искўпающе
21 нет : яко ὥσπερ
22 обрадованіе же слышѫ : обрадована же бышѧ περιχαρεῖς δὲ ἐγένοντο
24 слъжѫ δακρύω : слўжў
25 его сѧ боахъ : егоже б. ὅν ἐδεδοίκειν

д) Мал. 3:1 —10, 4:1—6. В левом столбце помещены общие чтения ЮБ и БК (некоторые исключения отмечены при соответствующих чтениях). В правом столбце находятся чтения ГБ и трех других восточнославянских рукописей: РНБ, F.I.460, Кир.-Бел. 9/134, Q.1.643. Кроме того, в правом столбце учтены чтения двух южнославянских списков XVI в.: болгарского РНБ, F.I.3 и сербского из ГИМ, Хлуд. 1. Они представляют собою копии с восточнославянских антиграфов, списанные в относительно позднее время, об этом говорят обычные случаи смешения ѧ и а, например, чѧсто, непріазнь, моа из моеѧ и т. п. (ср. § 7).

3:1 емѹже вы хощете : егоже в. х. ὅν ὑμεῖς θέλετε
3:2 видѣніе : въ видѣніи ἐν τῇ ὀπτασίᾳ
3:3 господѹ : господеви
3:4 июдина : июдова
3:5 ѫдръ : скоръ
3:5 рѣѫщѫѧ сирыѧ : пхающаѧ с. (БК=ГБ!)
3:8 обльстисте : обльстите πτερνίζετε (БК=ГБ!)
3:10 вънѣсте : внесосте εἰσηνέγκατε (БК=ГБ!)
4:1 сьжжет : въжежет ἀνάψει
4:1 грѧдыи : грѧдѧи
4:1 (не имать оставити) их (οὐ μὴ ὑπολειφθῇ) ἐξ αὐτῶν : имъ
4:1 корень : корѧ, коре
4:2 въ крилѹ ἐν ταῖς πτέρυξιν : крилѹ
4:4 сътворивѣ : в хоривѣ ἐν χωρηβ (БК=ГБ!)
4:4 оправданіа : оправленіа, ср. δικαιώματα
4:6 поражѫ (Хлуд. 1 = ЮБ!) : ѹражю.ср. πατάξω

Сходная картина наблюдается в других пророческих книгах.

Приведенные выписки показывают, что во всех входящих в ЮБ библейских книгах заключено определенное своеобразие. Бедность южнославянской рукописной традиции не всегда позволяет найти другие, независимые {{137}}от ЮБ, южнославянские списки, так что можно было бы считать это своеобразие индивидуальной особенностью текста ЮБ. Однако против этого говорят следующие наблюдаемые факты.

1) Характер чтений: в ЮБ некоторые из приведенных чтений со всей несомненностью сохраняют черты славянского архетипа. Они точно соответствуют греческому оригиналу и объясняют чтения восточнославянских рукописей (см. приведенные выписки, разбор отдельных мест дается ниже). Следовательно, по крайней мере еще две рукописи должны были содержать подобные чтения, это архетип славянского библейского текста и антиграф, которым пользовался писец ЮБ. Архетип, разумеется, не был антиграфом ЮБ, об этом говорит ничтожное количество лингвистических архаизмов в ЮБ.

2) Сближение с ЮБ в отдельных книгах некоторых других рукописей: в Царствах это сербский список РГБ, Муз. 3750, XVI в., в Пророках — это БК.

Хотя эта последняя рукопись написана у восточных славян в Супрасльском монастыре в 1502—1507 гг., ее связь с южнославянской письменной традицией, именно сербской, хорошо видна в Новом Завете (Алексеев, Лихачева 1978, с. 77—82, 87). Это обстоятельство обусловлено участием сербов в основании Супрасльского монастыря, а также наличием тесных связей между Киевской митрополией и другими митрополиями Константинопольского патриархата, тогда как связи эти с Московской митрополией были с XV в. слабее.

3) Тождественное противостояние южнославянской и восточнославянской рукописной традиций можно отметить в некоторых других библейских текстах за пределами ЮБ.

Согласно А. В. Михайлову (1912, с. 322 и др.), 6 южнославянских списков, содержащих четий текст Бытия, противопоставлены 20 восточнославянским и образуют вполне определенный текстовой извод. Вот несколько примеров из Быт. 16:1 —10, выбранных из издания текста Бытия (Михайлов 1900), южнославянское чтение в левом столбце, его разделяют от 3 до 6 списков.

1 в южнослав. списках добавлен заголовок ѡ вьданіа агары кь авраамѹ от жени его сарры
1 и се бѣ ἦν : сеи (се еи, и сеи)
1 имѧ еи ᾖ ὄνομα : имѧ
2 вълѣзи да родиши ἵνα : в. и р.
5 рече же εἷπεν δὲ : рече
5 обида ми есть, ѡт тебе : о. ми от т.
5 рабѫ своѭ : р. мою μου
5 прѣд нею ἐναντίον αὐτῆς : от неѧ
5 сѹди же : сѹди
6 сарѣ = LXX : сарѣ женѣ своеи
6 твори : твори еи χρῶ αὐτῇ
6 годѣ : годно
6 от лица еѫ ἀπὸ προσώπου αὐτῆς : от неѧ
7 обрѣте же εὖρεν δὲ : и о.
7 на земли : нет = LXX
8 раба : рабо
8 камо ли идеши : камо и. {{138}}
8 штвѣща кь агглѹ : ѡтвѣща = LXX
8 пробѣгох : пробѣгаю
9 рече : рече же εἶπεν δὲ
9 под руцѣ : под рѹкў

На соседнем участке текста Быт. 15:1 —15, входящем также в Паримийник как чтение вторника 5-й недели поста (см. Брандт 1894, с. 299— 302), группа южнославянских списков выделяется очень резко и обычно тогда, когда она следует чтению южнославянского Паримийника. Например, в 15:7 землѧ дают южнослав. списки и Григоровичев паримийник, тогда как страны восточнослав. списки и паримийники Захарьинский, Лобковский, Ляпунова.*{{[2] О правке южнославянского текста Восьмикнижия см. § 7.}}

С достаточной отчетливостью противопоставлена большая группа восточнославянских списков Апокалипсиса двум сербским спискам — Хвала 1404 г. и БК 1502—1507 гг., с которыми сближается текст глаголического бревиария, см.: Алексеев, Лихачева 1987, с. 12—13.

Достоинства текста Песни в ЮБ были показаны прежде. Таково же приблизительно соотношение южнославянской и восточнославянской текстовой традиций в других библейских книгах. См. нас. 134—136 чтения Цар. 8, 12, 13, Притч. 7:5, 7:9, 8:19, 8:22, Сир. 8, 14, 29, 34, Иов 4, 9, 10, 24, Мал. 4:2. Очевидно, что обе рукописные традиции берут начало от одного и того же архетипа. Разумеется, и южнославянская традиция не свободна от недостатков, так что явно уступает качеством некоторых чтений, см. Цар. 6, Иов 14, 17, 22, Мал. 3:2, 4:4.

Вместе с тем некоторые чтения, будучи различны по форме, имеют одинаковое текстовое достоинство, можно допустить, что та или иная ветвь подверглась стилистической редактуре. См. на 134—136 чтения Цар. 5, 7, 9, 24, Притч. 7:23, 8:5, Сир. 23, 35, Мал. 3:4, 3:5. Нельзя при этом отрицать какой-то сверки с греческим оригиналом, на что может указывать Сир. 27.

Безусловно, восточнославянская традиция обладает вторичным характером, что видно из Притч. 7:5, 7:9, 7:13, 8:21, Иов 5, 9, 10, 24, Мал. 4:1. В этих местах случайная описка, сохранившаяся в ЮБ в своем первичном виде, породила рационалистическую конъектуру, сохраненную в ГБ и других восточнославянских списках. Такого рода конъектур мы не видим в приведенных выписках из Царств, Сирахова. Из этого нельзя, однако, делать вывод о каких-то иных отношениях между южнославянской и восточнославянской традициями в объеме этих книг, ибо анализ охватил сравнительно небольшую часть текста в каждой книге, так что возможно случайное склопление явлений определенного характера или их отсутствие.

Текстовая разновидность, сохраненная восточнославянскими рукописями, сложилась в восточной Болгарии в эпоху царя Симеона, т. е. в начале X в. Такое заключение сделано на основе цитат из Песни, поскольку их форма в текстах симеоновского происхождения совершенно сходна с чтением восточнославянских рукописей (см. Глава 2, § 13 и Глава 5, § 5). Восточнославянские рукописи удерживают такие ранние среднеболгарские новообразования как идѹи Авв. 2:3 (= идыи), возможно, грѧдѧи Мал. 4:1 (= грѧдыи) (см. Вайан 1952, с. 153), змии Зах. 3:9 на месте земли, это искажение могло произойти только при {{139}}отсутствии l-pentheticum, потеря которого характерна для среднеболгарской эпохи. Такого же происхождения причастные формы бышащиих F.I.460 = бываѫщиихъ ЮБ, бышащее = вѫдѫщее, бышѧщіа = бывшаа, бышѧщаѧ = бываѫщаа Авв. 2:1, 3:2, 5,19 (все случаи в толкованиях). Об этих формах см.: Вайан 1952, с. 277.

То, что восточнославянская традиция Св. Писания восходит к ее восточноболгарской разновидности из Преслава X в., не может казаться неожиданностью, поскольку влияние преславской школы на становление письменности на Руси отмечается давно (Соболевский 1912, с. 135— 136; Дурново 1969, с. 35—36; ср. также Сперанский 1928—29). Более значимым представляется то следствие из приведенных выше сопоставлений, что на славянском юге во второй половине XIV в. эта преславская разновидность не была известна. Ведь умолчание о ней в ЮБ, как было показано выше, случайностью не является, это не индивидуальная особенность ЮБ среди других южнославянских кодексов. Своеобразие ЮБ по составу среди других южнославянских списков говорит о том, что изготовление этой рукописи было результатом сознательного отбора материала, итогом индивидуального творчества. ЮБ можно оценивать как раннюю попытку создания полного библейского кодекса. Вместе с некоторыми другими тырновскими культурными ценностями она была перенесена в Нямецкий монастырь в Румынии после захвата Болгарии в 1389 г. турками-османами, где в XVI в. с нее были сняты две копии: ГИМ, Щук. 507 и Румынской АН 1/1141. Эти два списка не имеют с ЮБ никаких значимых разночтений.

Признав ЮБ авторитетным представителем южнославянской библейской традиции, приходится констатировать неполноту этой традиции у южных славян уже в XIV в., накануне турецкого погрома. Преславская разновидность библейского текста X в. здесь известна не была, поэтому в ЮБ не вошел, например, Екклисиаст. Толковые пророки, переведенные в Преславе в симеоновскую эпоху (см. § 7), включены в ЮБ по дефектной западноболгарской копии. Отсутствие на славянском юге в XIV в. преславской традиции текста Св. Писания говорит о том, что на Русь она попала не в ходе миссионерской деятельности накануне или сразу после крещения Руси, а в составе библиотеки болгарских царей. Последняя, как известно, хранилась до поры в Преславе, а затем была целиком перенесена в Киев. Произошло это либо в результате захвата библиотеки князем Святославом в один из двух его походов на Преслав в 967 и 971 гг. (Куев 1979, с. 14), либо после ее захвата Иоанном Цимисхием в 971 г., в этом случае она поступила на Русь в виде приданого царевны Анны при ее вступлении в брак с князем Владимиром (ср. Соболевский 1910, с. 136).

До сих пор историческая гипотеза о судьбе преславской библиотеки основана была на том факте, что среди древнейших восточнославянских рукописей обнаружены непосредственные копии с экземпляров этой царской библиотеки; имеются в виду Изборник 1073 г. (ГИМ, Син. 1043), Учительное евангелие Константина Болгарского (ГИМ, Син. 252), Слова Ипполита Римского об антихристе (ГИМ, Чуд. 12). Принадлежность оригиналов этих рукописей царской библиотеке видна по включенным в них портретам царей Симеона и Бориса-Михаила (см. Щепкина 1979 и обзор вопроса Тот 1984, с. 181 — 186; ср. также Thomson 1988/89). Как видно, текстологические особенности славянских библейских рукописей подтверждают эту историческую гипотезу.

{{140}}До нас не дошло ни одной болгарской рукописи из этого собрания (может быть, только Куприяновские листки, см. Мошин 1983), его тематический каталог не составлен. Как великокняжеская собственность это собрание находилось в Киеве и, по всей видимости, погибло при взятии города войсками хана Батыя в 1240 г. С оригиналов, принадлежавших этой библиотеке, были скопированы многие древнейшие восточнославянские рукописи, находившиеся за пределами Киева и потому сохранившиеся: Остромирово евангелие, Евгеньевская псалтырь, Псалтырь с толкованиями Феодорита Кирского, Толковые пророки по списку попа Упыря Лихого 1047 г. (не сохранился) и др. Все новгородские копии обладают теми или иными локальными чертами, это значит, что копирование производилось в Новгороде; оригиналы доставлялись из Киева, а затем возвращались на место.

§ 3. Хорватские глаголические тексты Св. Писания

{{140}}Славянское богослужение у далматинских хорват могло быть введено Кириллом и Мефодием при их путешествии в Рим около 868 г. Со времени собора в Сплите в 925 и 928 гг. римские иерархи неоднократно пытались запретить славянское богослужение в подчиненных их юрисдикции епархиях. Это, впрочем, не привело к тому, чтобы славянское богослужение прервалось. В эту эпоху хорватское духовенство для защиты славянской литургии пустило в ход легенду о том, что глаголическое письмо и сами тексты Св. Писания, которыми они пользовались, обязаны происхождением своим блаж. Иерониму, уроженцу города Стридона в Далматии (Михайлов 1904, с. 18—19; Ягич 1910, с. 8; Banac 1984, р. 193—198). В 1248 г. гонения прекратились и право совершать славянскую литургию было оставлено за небольшим числом приходов, главным образом на о. Крк.

Тексты Св. Писания включены в католические бревиарии и миссалы.

Бревиарий (называемый также часослов) представляет собою молитвенную книгу католического священника, которой он руководствуется во время литургии и во время келейной молитвы. Книга содержит среди прочего отрывки из Ветхого и Нового Заветов. Этот тип молитвенно-литургического сборника сложился в XI в., но окончательную свою форму получил лишь в XVII в. (Михайлов 1904, с. 30; Cross 199), поэтому рукописные экземпляры XIV—XVI вв. различаются по составу. Из описания И. Вайса (Vajs 1910, s. СVII) известно, что в полном или почти в полном объеме в бревиарии сохранились Псалтырь, Екклисиаст, Песнь, Иов, Руфь, Есфирь (9 канонических глав), Товит, Иудифь, Иоиль, Авдий, Иона, Наум, Аввакум, Софония, Аггей, ряд апостольских посланий и Апокалипсис. Другие книги известны бревиарию лишь частично: из Бытия в общей сложности 12 глав, из Исхода 5, Царств 12, Притч 14, Премудрости Соломона 6, Иисуса Сирахова 6, Исайи 20, Иеремии 9, Иезекииля 4, Даниила 5, Осии 4, Захарии 4, Амоса 4, Михея 4, Деяний 7. Отсутствуют чтения из книг Левит, Числ, Второзакония, Иисуса Навина, Судей, ряда посланий апостола Павла. Нужно иметь в виду, что это усредненные данные, полученные при описании 26 рукописных экземпляров бревиария XIV—XV вв. и двух печатных, 1493 и 1561 гг. (Vajs 1910, s. XIV—СV).

По 1-му Вербницкому бревиарию конца XIII—начала XIV в. Вайс издал Еккл. (Vajs 1905), Притч. 1:1—3:18 (Vajs 1910, s. 40—49), Сир. 1:1—6:16 (Vajs 1910, s. 70—88).

{{141}}По бревиарию Вита из Омишля 1396 г. книги Иоиль 1—2 (Vajs 1908), Ос. 1:2—4:4 (Vajs 1910), Авв. 1:1—2:7, 3:2—19 (Vajs 1912), Зах. 1:1 — 4:4, 8:7—13 и Мал. 1:1—2:4 (Vajs 1915), Руфь 1:1—4:7 (Vajs 1926, ср. Bauerová 1986). По этому же бревиарию Вита Франц Пехушка издал отрывки из Иова 1—4, 38:1—23, 42:1—5 с разночтениями по 2-му Вербницкому бревиарию 1391 г. (Pechuška 1935, другое издание Кіš 1993). Издание текста Ионы по бревиарию Вита из Омишля выполнено Зденкой Рибаровой (Ribarová 1987). Наконец, фототипически издан 2-й Новлянский бревиарий 1495 г. (Pantelić, Nazor 1977) с подробным указателем библейских пассажей, вошедших в него.

Миссал представляет собою книгу, предназначенную для общественного богослужения на литургии, его формирование началось в X в. Самый полный и древний хорватский глаголический миссал подробно описан И. Вайсом по рукописи X в. из Ватикана (Illir. 4) вместе с 16 другими рукописями XIV—XV вв. и 6 изданиями XV—XVI вв. (Vajs 1948). В миссал входят незначительные по объему отрывки из ветхозаветных книг Пятикнижия, 3 и 4 Царств, Есфири, Неемии, 2 Маккавейской, 3 Ездры, Притч, Песни, Премудрости Соломона, Иисуса Сирахова и Пророков. Полным текстом представлены Евангелия, за исключением Евангелия от Марка, главы 1—5 и 10—12. Относительно небольшие части Деяний, Посланий и Апокалипсиса не достигают половины объема этих книг. Роспись содержания Ватиканской рукописи см. Vajs 1948, s. 57— 63. В несколько большем объеме Св. Писание вошло в первопечатный миссал (Misal 1483, p. LIII—LX) и в рукописный кодекс начала XV в. (Misal Hrvojev, p. 520—523). Издана и еще одна рукопись XV в., см.: The New York Missal 1977 (второй том со справочным аппаратом вышел в 1995 г.). Евангельский текст хорватских католиков по Ватиканскому миссалу издал Иосип Врана (Vrana 1975). Сводное издание всех пассажей из Св. Писания по бревиариям и миссалам дал в свое время энтузиаст глаголической письменности Иван Берчич (Berčić 1864—1871), оно не имеет научного характера. Описание структуры бревиариев и миссалов, заметки о тексте Св. Писания в них дает Иосип Тандарич (Tandarić 1985).

На общеславянское значение текстов Св. Писания, входящих в католические хорватские книги, писанные глаголицей, впервые указал Ватрослав Ягич. Сопоставив евангельский текст миссалов с кириллическими списками, он показал, что перевод во всех источниках один и тот же и восходит к греческому оригиналу, хотя в миссалах этот текст и правлен кое-где по латинскому тексту (Jagić 1865). Отрывки из Апостола в древнейших славянских миссалах XI—XII вв. — Киевских (ЦНБ АНУ, ДА/П.328) и Венских листках — также тождественны тексту глаголических и кириллических списков, переведенному с греческого оригинала (Jagić 1893; Tandarić 1983). К греческому оригиналу из состава бревиария восходят Псалтырь (Valjavec 1890), Апокалипсис (Oblak 1890; Hamm 1963, s. 54— 57), Пророки и Царства (Нахтигаль 1902), Бытие (Михайлов 1904), равно как и другие библейские пассажи бревиария и миссала, об изданиях которых шла речь выше (Vajs, Pechuška, Ribarova). Греческую основу отрывков из Песни в миссале установил Иоганнес Райнхарт (Reinhart 1986; ср. также Hamm 1956, s. 319—320).

Наличие большого собрания текстов, тождественных во всех списках бревиария, говорит об их общем происхождении, таково же положение с миссалом. Ни для того, ни для другого литургического сборника не {{142}}создана текстологическая история, трудно прийти к ясному представлению о составе архетипа, об этапах развития текста, о происхождении различий, внедрившихся в отдельные рукописи. Можно допустить, что в первоначальный состав сборников вошли только те (но не все) пассажи Св. Писания, которые существовали в тот момент в готовых переводах с греческого оригинала, тогда как последующие пополнения использовали уже и переводы с латыни.

Присутствие в бревиарии и миссале первоначального кирилло-мефодиевского слоя текстов в виде Евангелия, Апостола и Псалтыри как будто не порождает недоумений. Но относительно последующих переводов с греческого не наблюдается полного согласия. Когда В. Облак (Oblak 1890) доказал общность текста Апокалипсиса в глаголических и кириллических списках и установил их греческий источник, Ягич тотчас отнес происхождение славянского перевода Апокалипсиса к первоначальной кирилло-мефодиевской эпохе (Jagić 1913). Он не верил свидетельству 15-й главы Жития Мефодия о том, что тот перевел полную Библию, следовательно, не допускал и того, чтобы в хорватских бревиариях могли находиться какие-либо иные тексты, кроме кирилло-мефодиевских. Авторитет Ягича способствовал тому, что до известного времени и Михайлов разделял эти взгляды (см. Михайлов 1904, с. 143—144), чему способствовало то обстоятельство, что мефодиевский перевод Бытия действительно не сохранился. Однако Евсеев (1905) достоверно установил черты мефодиевского перевода в книге Даниила, а Вайс в своих работах показал тождество этого перевода с широким кругом ветхозаветных текстов, включенных в бревиарии. После этого Михайлов изменил свою позицию (Михайлов 1912, с. СССѴІІ—CCCVII1; 1928, с. 303). Сегодня можно считать твердо установленным, что ветхозаветный отдел бревиария содержит помимо паримийных отрывков немало пассажей из четьего мефодиевского перевода. Некоторые из них не сохранились в кириллической письменности, например, книга Руфь (Vajs 1926; Михайлов 1928).*{{[3] И. Вайс (Vajs 1913а) высказал мнение, что попавшие в бревиарии отрывки ветхозаветных текстов не заимствованы из готового перевода Мефодия, а были специально переведены им для составления службы по западному обряду. С этим нельзя согласиться, потому что в IX в. сам обряд еще складывался, бревиария как богослужебной книги не существовало, выбрать текст в каких-то заданных границах было невозможно.}}

Более того, существуют беглые, но вполне надежные наблюдения за тем, что в хорватских глаголических источниках представлен еще один слой библейских переводов — Симеоновский. Так, включенный в бревиарии текст Апокалипсиса имеет на месте греч. ἔθνος слав. страна, а не ѩзыкъ, как ожидалось бы от кирилло-мефодиевского перевода (см. Oblak 1890, S. 303). Из этого слоя, в частности, во 2-й Вербницкий бревиарии 1391 г. попали отрывки из Даниила по толковому переводу этой книги (Нахтигаль 1902, с. 215—216). В этом же бревиарии, а также в бревиариях Вита 1396 г. и 1-м Новлянском 1495 г. текст Ионы содержит ясные знаки использования того же симеоновского перевода Толковых пророков (Ribarova 1987, s. 127—129).

Михайлов (1904, 1908) полагал, что литературное единство на славянском юге было разрушено решениями Сплитского собора 925 г., затруднившего дальнейшее использование славянами-католиками славянских библейских переводов с греческих оригиналов. Формально, однако, это не могло быть препятствием к тому, чтобы хорваты приняли {{143}}симеоновские по происхождению тексты, которые могли появиться в первой четверти X в Тем не менее кажется, что взгляды Михайлова навязывают исторической ситуации черты анахронизма. Жесткое церковно-догматическое противопоставление Вульгаты всем иным версиям Св. Писания наступило много позже — в эпоху борьбы католицизма с Реформацией, в эпоху книгопечатания, которое дало средства для поддержания такого противопоставления.

Эти исторические взгляды Михайлова вели к признанию первостепенной текстологической ценности хорватских глаголических источников для реконструкции самых ранних этапов библейского текста у славян. В действительности за текстом бревиария нельзя a priori признавать большей текстологической ценности, чем за кириллическими источниками. И тут, и там встречаются черты вторичности, следы более поздних наслоений.

Вот несколько чтений из книг Малахии, глава 1, и Захарии, главы 2—3. Слева чтение БК (этот сборник, как правило, совпадает с ЮБ, в ЮБ эти главы отсутствуют), справа общие чтения бревиария и Геннадиевской библии (ГБ).

Мал. 1

1 ѹбо: се
4 сьзиждемь : взиждѣмь
5 прѣдѣлъ τῶν ὁρίων : дѣлъ
6 аще: и аще
9 обинут : обинѹе
10 аще : зане
10 възнѣсите : взнѣтите
11 всѣх мѣстех : всѣкомь мѣстѣ
14 господу: господеви

Зах. 2—3

4 ѡт множства члвкъ : ѡт м. члчьска
4 посредѣ еѧ ἐν μέσῳ αὐτῆς : п. его
5 азъ буду еи стѣна αὐτῇ : а. б. емѹ с.
6 невесных вѣтръ: в. н.
9 се азъ : азъ
12 законъ наслѣдит : закононаслѣдитъ
1 господь : г. и спасъ
2 запрѣщает : з. ти
5 стоит: стояаше
7 расмотриши : смотриши
7 сьхранѧеши : съхраниши
8 слыши : послушаи
8 чѫдоблудци : дивоблюдьци
8 ввождю ἄγω : приведў
8 раба своего: р. моего
9 прѣд лицем ісѹ : п. л. ісўса
9 на камени едіном : камене е.

Среди внушительного числа общих чтений бревиария и ГБ следует отметить ошибки, возникшие в процессе небрежного копирования, это Мал. 1:5, Зах 3:9 (2°). Интересно также устранение буквализма в {{144}}переводе Зах. 2:4—5: жен. род местоимения в греческом оригинале относится к городу Иерусалиму соответственно жен. роду греч. ἡ πόλις. Вполне очевидно, что форма жен. рода первична для славянского текста. Хотя обе пророческие книги принадлежат кругу мефодиевских переводов, к составителям бревиария они попали в том самом преславском изводе, который был исключительно известен и восточным славянам. Тонкий наблюдатель фактов А. В. Михайлов (1912, с. СССХХХVI) отметил сходство текста Иова в бревиарии с ГБ, но примеров не привел и от объяснений воздержался.

Слитные или удвоенные чтения, отражающие редакторскую сверку, встречаются и в других пророческих текстах бревиария (чтения бревиария даются по изданиям Вайса, на первом месте чтения Толкового перевода по Туницкому 1918).

Иоил. 1:12 польское τοῦ ἀγροῦ : дѹбравьное и сельное
Иоил. 2:17 степени κρηπίς : крипида степень
Авв. 1:8 паче рыси ὑπέρ παρδάλεις : паче рыси пардь

Столь же ясные знаки вторичности текста бревиария имеются в книге Иова. Греч, συμπαραλαμβάνοντες ἄμα 1:4 передано в паримийнике поемлюще с собою, в четьем кириллическом тексте поемлюще вкупѣ, в бревиарии поемлюще вкупѣ с собою. Чтение бревиария представляет собою конфляцию (слияние) двух чтений, следовательно, составитель или редактор бревиария пользовался двумя славянскими источниками. В стихе 2:9 αἴθριος передано в паримийнике на яснѣ, в четьем переводе и бревиарии на яснѣ бес покрова. Четий текст удерживает паримийный перевод и прибавляет к нему свою версию греческого оригинала, из четьего текста чтение переходит в бревиарии (примеры заимствованы из неопубликованной диссертации Е. В. Афанасьевой 1988 г.).

По всей видимости, в момент сложения славянских литургических книг западного (католического) ритуала, т. е. не раньше XI в., латинские тексты использованы не были. Правка по латинским оригиналам началась позже. На самый ранний случай указал И. Райнхарт в Бащанских отрывках Евангелия XII в. (Reinhart 1990). Однако правка эта в разных частях текста неравномерна. Паримийние пассажи из Иова не несут на себе никаких следов правки (Pechuška 1935), четий перевод Иисуса Сирахова, известный нам по ЮБ и ГБ, без каких-либо перемен вошел в бревиарии. Напротив, паримийный текст Притчей в объеме стихов 1:1—21 так сильно отредактирован по латинским оригиналам, что не сохраняет никаких признаков сходства с текстом кириллических списков. Однако со стиха 1:22 тождество текста в кириллических и глаголических источниках становится несомненно (для сопоставления были использованы Vajs 1910 и Брандт 1894). Сопоставление 2-го Новлянского бревиария с различными кириллическими источниками в объеме 4 Цар. 2:1—25 заставляет сделать вывод, что как в паримийной части этого отрывка (стихи 6—14, 19—21), так и за ее пределами бревиарии содержит новый перевод с Вульгаты. При этом, однако, выясняется, что, как и в кириллической версии, в бревиарии опущены стихи 3—4 (которые оказываются приписанными поблизости на полях рукописи), в стихе 19 опущено слово земля (води злѣ суть, и неплоднѣ), что в стихах 8, 13, 14 употреблено слово милоть вслед за μηλωτή LXX, а не pallium (Vulgata) и т. п.

{{145}}Таким образом, правка бревиария по латинским оригиналам выглядит очень небрежной и непоследовательной. Такое же впечатление производит правка новозаветных текстов, почему среди исследователей их принято говорить о господстве «свободного перевода» в хорватских библейских текстах (Врана, Тандарич). Тандарич привел целый ряд случаев гармонизации евангельских чтений вроде того, что в Мф. 25:14 чловѣк етер отходе на страну далечную, где последние три слова заимствованы из Лк. 19:22 (Tandarić 1978, 308). Нужно сказать, что активная гармонизация такого рода не слишком характерна для литургических текстов, ее присутствие в хорватских источниках говорит о том, что славянская литургия воспринималась как «неофициальный вариант» латинской литургии, так что в общем положение дел приводит на память отношения Св. Писания и таргума в иудейской традиции.

§ 4. Первоначальные переводы свв. Кирилла и Мефодия

{{145}}Житие Кирилла следующим образом излагает обстоятельства появления первых библейских текстов у славян. Моравский князь Ростислав просит у византийского императора Михаила помощи в установлении славянского богослужения для крещеного уже народа: людемъ нашимъ поганьства сѧ ѡтвръгшимъ и по христіанескъ сѧ законъ дръжащимъ, ѹчителѧ не имамъ таковаго, иже бы ны въ свои языкъ истѹю вѣрѹ христіаньскую сказалъ. Кирилл согласен пойти к моравлянам с миссией, если у них есть письмо: радъ идѹ тамо, аще имѹть бѹкви въ языкъ свои<...> кто можетъ на водѣ бесѣдѹ писати, или еретичьско имѧ себѣ обрѣсти? Алфавита у моравлян нет, так что Кириллу самому приходится его создавать и делать первый перевод: на молитву сѧ наложи, и съ инѣми съпоспѣшникы. въскорѣ же се ему богъ яви, посушаяи молитвы рабъ своихъ. и тогда сложи писмена и начѧ бесѣдѹ писати еѵаггельскѹю: искони бѣ слово и слово бѣ ѹ бога и богъ бѣ слова и прочѧя (Житие Кирилла, глава XIV).*{{[4] Жития Кирилла и Мефодия цитируются по изданию: Лавров 1930.}}

Считается, что это сообщение Жития говорит о том, что переводческая работа Кирилла была начата с Евангелия-апракос: именно оно открывается приведенными словами Ин. 1:1. Известия о миссии Кирилла и Мефодия, о переводе ими библейских и литургических текстов подтверждаются другими историческими источниками, однако указание на краткий апракос нельзя считать вполне надежным. Тот же эпизод включен в главу 5 Жития Мефодия, и там нет никаких упоминаний апракоса, а сказано следующее: на молитву сѧ наложиста и с инѣми, иже бѧху тогоже духа, егоже и си, да тѹ яви богъ философѹ словѣньскы книгы, и абиѥ устроивъ письмена и бесѣду съставль, пути сѧ ятъ моравьскааго. Сходство двух Житий в изложении исторического события заставляет с недоверием относиться к наблюдаемым различиям; уточняющие детали Жития Кирилла производят впечатление орнаментальной добавки. Из других ранних свидетельств только написанный Иоанном Экзархом Пролог к Богословию Иоанна Дамаскина касается этого вопроса, но его сведения, по всей вероятности, восходят как раз к Житию Кирилла: строя писмена словѣнскыхъ кънигъ и отъ евагелия и апостола прѣлагая изборъ (Лавров 1930, с. 160). Целью миссии Кирилла и Мефодия была организация местной Церкви, способной вести самостоятельную и полноценную литургическую {{146}}жизнь.*{{[5] Называя свв. Кирилла и Мефодия первоучителями славян, нужно помнить, что заслуга их состоит не в крещении моравских славян, а в организации богослужения на славянском языке, что создало предпосылки для возникновения и в дальнейшем для успешного распространения письменности.}} Естественно, что по мере успехов миссии возникли противоречия с находившимся в Моравии римским духовенством, которое держалось господствующей традиции богослужения на латинском языке. Кириллу и Мефодию пришлось отправиться в Рим, чтобы получить официальную поддержку вводимым литургическим новшествам.

Азбукой, которую применил Кирилл для своего первого перевода, была глаголица. Вопрос о первенстве славянских азбук был предметом долгой дискуссии в славистике, но получил окончательное решение в пользу глаголицы после того, как Η. Η. Дурново (1929) доказал, что этот алфавит точнее передает звуковой строй славянских диалектов около Фессалоник. Существуют также мнения о том, что глаголица могла быть изобретена зальцбургским епископом Виргилием (700—784), занимавшимся миссионерской работой среди славян Каринтии почти на столетие раньше Кирилла и Мефодия (Исаченко 1963), или же ученым монофизитом Кириллом Каппадокийским в VII в. (Прохоров 1992); эти взгляды, однако, не получили признания в научной среде (о предполагаемом авторстве блаж. Иеронима см. § 3).

В истории распространения христианства наблюдается закономерная связь между языком литургии и алфавитом. Все древние восточные Церкви служили литургию на местных языках, и ее перевод с греческого оригинала появлялся у них вместе с переводом Св. Писания, при этом в каждом случае создавался особый алфавит для бесписьменного прежде языка. Речь идет о коптском, сирийском (сирском), армянском, грузинском, эфиопском, готском языках. Напротив, на западе Средиземноморья и в Европе, где литургию служили на латыни, новые алфавиты при крещении народов созданы не были, везде местная письменность пользовалась латинским алфавитом при переходе на письме от латыни к местному языку. Таким образом, и миссия Кирилла и Мефодия закономерно началась с создания алфавита.

Среди вопросов кирилло-мефодиевского переводческого наследия самое большое внимание было уделено изучению Евангелия. Начало этой работы приходится на 1778 г., когда зачинатель славянской филологии Иосиф Добровский (1753—1829) для публикации пражских отрывков латинского текста Евангелия от Матфея использовал также и славянские рукописи. После знакомства с рукописными собраниями Москвы и Санкт-Петербурга зимой 1792/1793 г. Добровский пришел к выводу, что Кирилл, и Мефодий перевели Евангелие, Апостол и Псалтырь; он не делал еще различия между служебным и четьим типами этих книг. Он выдвинул тезис о существовании трех редакций текста: древней (antiqua) во главе с Галицким четвероевангелием 1144 г. (Галц.), средней (media) и поздней (postrema), составившей основу печатных изданий.*{{[6] Результаты своих наблюдений Добровский изложил в изданиях Slavin (1806—1808) и Cyrill und Method, der slaven Apostel (1823). Последняя, очень важная для изучения древней славянской культуры, работа вышла в 1825 г. в Москве в русском переводе М. П. Погодина. В пражском переиздании 1948 г. ее сопровождают ценные коментарии И. Вайса. Анализ взглядов Добровского на славянскую Библию содержится в следующих работах: Михайлов 1912, с. CLXVII—CXCIV; Vajs 1929, s. 358—370, Ryba 1953, s. 197—226.}} Выводы А. В. Горского и К. И. Невоструева относительно Евангелия, изложенные в 1855 г., в Описании {{147}}(т. 1, с. 289 и сл., 326 и сл.) были таковы: а) апракос в древности был в большем употреблении, чем театр, б) тетр распространился из монастырей, в) в XIV—XV вв. на славянском юге или в Константинополе была проведена правка текста по греческим образцам, в результате чего получили преобладание более единообразные по тексту списки. Теория Добровского с дополнениями Горского и Невоструева была положена в основание большого труда Г. А. Воскресенского по изданию славянского текста Евангелия от Марка с использованием 112 списков (1894, 1896). Издание текста осуществлено в четыре столбца, согласно четырем его редакциям. Для первой редакции Воскресенский сохранил в качестве основного списка указанное Добровским Галц., несмотря на известность к тому времени Зогр. и Марн. Вторую редакцию, которая соответствовала media Добровского, возглавило Мстиславово евангелие, полный апракос начала XII в. (Мет.), этой рукописи много трудов посвятил учитель Воскресенского Невоструев. В эту редакцию вошли почти исключительно полные апракосы, большая часть которых имеет русское происхождение, поэтому Воскресенский сделал вывод о русском происхождении полного апракоса как типа текста. Третью редакцию сформировал стоящий особняком Новый Завет святителя Алексея (ЧНЗ), которого не знал Добровский. Четвертая редакция — это postrema Добровского, во главе Воскресенский поставил древнейший известный ему датированный список этой редакции — Константинопольское евангелие 1383 г. (Конс), которому было посвящено особое внимание в Описании Горского и Невоструева (т. 1, с. 224—227, 254—256). Это группа поздних тетров, к которой относится Геннадиевская библия (ГБ) и которая легла в основу печатных изданий. После работ Воскресенского термин «четвертая редакция» получил довольно широкое распространение для обозначения завершающего этапа развития славянского рукописного текста.

Две последние редакции Воскресенского не вызывают серьезных сомнений, хотя ему и не удалось дать исчерпывающую характеристику ни той, ни другой. Против идеи о русском происхождении полного апракоса энергично выступил Сперанский (18996, с. 102), так что Воскресенский вынужден был согласиться с ним в том, что «вторая редакция» возникла в Болгарии в X в. (Воскресенский 1915). Между тем «первая редакция» у Воскресенского представляет собою почти не обработанную смесь материалов по истории славянского евангельского текста от момента его возникновения до появления в начале XIV в. нового тетра, ставшего основой «четвертой редакции».

Мысль о различии исторических судеб славянского апракоса и тетра, с полной определенностью высказанная уже Горским и Невоструевым и затем с исчерпывающей аргументацией разработанная Невоструевым (1865), нашла себе завершение в статье М. Н. Сперанского «К истории славянского перевода Евангелия» (1899а). Было вполне очевидно, что из двух типов текста, т. е. апракоса и тетра, один является первоначальным, и это должен быть апракос благодаря его церковно-литургическому значению; различие в происхождении двух типов текста должно отражаться в их текстовых особенностях вследствие ориентации на разные греческие оригиналы. Сперанский попытался определить рукописи, на которых основан был первоначальный перевод апракоса, но сделать ему этого не удалось, потому что издание греческого текста К. Тишендорфа, бывшее в распоряжении Сперанского, лишь случайно дает чтения греческих лекционариев (см. Глава 4, § 9).

{{148}}Последующие работы по истории славянского Евангелия были сосредоточены на выяснении отношений между древнейшими рукописями Евангелия, это труды Иосифа Вайса, Вацлава Вондрака (Vondrák 1925), Карела Горалека (Horálek 1948, 1954), Лешека Мошинского (Moszyński 1957) и др. Результаты их для реконструкции славянского архетипа не были значительны в силу нерешенности текстологических проблем. Между тем сравнительный языковой анализ Четвероевангелия и краткого Апракоса постоянно приводил исследователей к тому результату, что более поздний по типу текста тетр сохраняет по преимуществу более архаичные языковые элементы, см. Jagić 1913, S. 284, 289, 292 294, 302, 309—3 11, 3 16, 3 19, 321, 329—33 1, 343, 352, 357, 358, 388, 394, 416, 479; Horálek 1954, s. 80—123. Вондрак (Vondrák 1925) даже специально отмечал, что текст первоначального апракоса сохранился лучше не в апракосах, а в тетрах.

В 1970 г. Ольга Неделькович (Недељковић 1970) предложила синтетическую концепцию истории евангельского текста. В ней она выделила следующие семь этапов: 1) краткий апракос Кирилла и Мефодия, 2) тетр Кирилла и Мефодия, изготовленный в Моравии путем дополнения краткого апракоса, 3) моравский апракос, подвергшийся влиянию тетра (имеется в виду Сав.), 4) переход тетра из Моравии в Преслав и Охрид (имеются в виду Зогр. и Марн.), 5) возникновение полного апракоса в XI в. на Руси, 6) формирование балканского тетра в XIII в. под влиянием полного апракоса (речь идет о таких болгарских списках XII—XIII вв., как Добромирово и Тырновское евангелия), 7) редакция тетра XIV в., ставшая основой печатных изданий. Неделькович смогла учесть результаты и взгляды, ставшие достоянием славистики за два столетия ее существования, а к ним прибавила собственные наблюдения за лексикой и словообразованием.*{{[7] Трудно сказать, какая текстологическая реальность — новый перевод или редакция — стоит за этими «этапами» или «редакциями». Попытка разделить два понятия предпринята нами в Главе 3, § 7. Говоря о литературном произведении с длительной историей, не следует во всяком случае думать о последовательности и непрерывности в его развитии. Новые виды текста вступали во взаимодействие со старыми, они могли существовать параллельно или поглощать друг друга.}}

Л. П. Жуковская (1967, с. 121—127) со строгим критицизмом оценила недостатки разысканий Неделькович, основанных лишь на лексических разночтениях небольшого числа списков. Она оставила, однако, без критики 5-й пункт концепции о русском происхождении полного апракоса. Как кажется, она и сама разделяла этот взгляд (Жуковская 1967, с. 119—121), а предлагая датировать полный апракос XI в., Неделькович опиралась как раз на одну из работ Жуковской (1964). Разумеется, нет никаких оснований соглашаться с Неделькович, что слова късьнъ вместо мьльдьнъ, послѹхъ вместо свѣдѣтель, трѣба вместо жрьтва, мьчьтъ вместо призракъ и т. п. свидетельствуют о русском происхождении текста, заключенного в Вукановом евангелии, сербском списке полного апракоса XII в.

Сближение тетра и полного апракоса, отмеченное в 6-м пункте, совпадает с началом исключительного использования тетра в литургических целях (см. § 8). Но причину этого можно видеть во влиянии одного и того же греческого источника — позднего византийского тетра.

Опубликованная в 60-е и 70-е гг. серия работ Л. П. Жуковской завершилась в 1976 г. книгой, в которой разработана подробная и детальная {{149}}типологическая классификация разных видов полного апракоса; в этом отношении славянский материал оказался исследован лучше, чем соответствующий греческий. Однако игнорирование греческих источников в работах Жуковской создало препятствия для постановки исторических вопросов о становлении разных типов текста, об их взаимодействии между собой (см. Hannick 1984).*{{[8] Работы Л. П. Жуковской созданы в эпоху гонений на религию и духовную культуру в нашей стране. Исследовательница не употребляла выражений Св. Писание, Библия, называя свои источники — славянские рукописи Евангелия — либо перифрастически «древнейшими славянскими памятниками», либо эвфемистически «памятниками традиционного содержания» Ее живому интересу к лингвистическому исследованию славянского Евангелия многим обязано следующее поколение славистов в России.}} Славянские тексты Св. Писания и в особенности Евангелия никогда не развивались в отрыве от греческих текстов, наглядным свидетельством тому служат такие заметные текстовые новшества, как ЧНЗ или «четвертая редакция» Воскресенского.

Только что законченное исследование славянского текста Евангелия от Иоанна, проведенное по основной массе рукописей XI—XVI вв., позволяет сегодня дать новую оценку первого периода библейских переводов; появляются основания для того, чтобы утверждать, что первоначально переведено было Четвероевангелие.{{[9] См.: Евангелие от Иоанна в славянской традиции / Издание подготовили А. А. Алексеев, А. А. Пичхадзе, Μ. Б. Бабицкая, И. В. Азарова, Ε Л Алексеева, Е. И. Ванеева, Α. Μ Пентковский, В. А. Ромодановская, Т. В. Ткачева. СПб., 1998.}}

Следует принять во внимание, что большинство списков греческого тетра VIII—IX вв. было снабжено литургической разметкой и лекционарными таблицами, и это позволяло использовать эти рукописи в богослужебных целях; в уставе (типиконе) Великой Церкви сответствующие чтения даны под номерами Аммониевых глав, т. е. опираются на текст тетра (см. в Главе 1, § 15); номера Аммониевых глав используются в месяцеслове кратких апракосов Ас. и ОЕ. В свою очередь Мариинское евангелие (в котором не сохранился конец, содержавший лекционарные таблицы) обладает полной литургической разметкой в тексте, позволяющей использовать его для богослужения (см. Moszyński 1985). Другой тетр, восходящий к той же эпохе, что и Марн., Типографское евангелие начала XII в. (РГАДА, ф. 381, № 1) сохранило литургическую разметку на полях и в тексте, а в конце лекционарные таблицы. Эти таблицы не списаны с апракоса, они опираются на нумерацию Аммониевых глав. Апракос был мало пригоден для того путешествия в Рим, каким завершилась миссия Кирилла и Мефодия, потому что он не мог содержать всех тех чтений, какие могли понадобиться для богослужения по римскому обряду.

Одно чтение древних славянских рукописей свидетельствует о том, что именно тетр был переведен первоначально. Ср. Ин. 12:3—7 по тексту Марн.: мариѧ же приемъши литьрѫ хризмы нарда пистикиѩ мъногоцѣнъны помаза ноѕѣ исѹсовѣ<...> храмина же исплъни сѧ отъ вонѧ хризмъныѭ. глагола же<...> июда<...> чесо ради мѵро се не продано бысть на 300 пѣнѧзь<...> рече же исѹсъ. не дѣи ѩ, въ день погрѣбениѣ моего съблюде ѭ. В других древних тетрах, т. е. Зографском, Галицком и Типографском евангелиях, на месте мѵро се находится хризма си. Из двух вариантов перевода греч. μύρον первичным является, конечно, хризма, отражающее моравский этап христианства у славян (ср. Horálek 1954, s. 77—78). Находящееся в конце пассажа местоимение жен. рода ед. числа ѭ формально соответствует существительному хризма и не соответствует существительному ср. рода мѵро, к которому относится в Марн. {{150}}Следовательно, слово мѵро в этом пассаже нужно признать вторичным, оно появилось в результате сближения славянской версии с греческим оригиналом в процессе редактуры. Чтение тетров Зогр., Галц., Тпгр. является первичным; все древние апракосы совпадают здесь с Марн., в них также заменено прилагательное хризмъныѩ на мѵрьныя. Аналогично в Мк. 14:3, 5 слово хризма сохраняют древние тетры Марн., Зогр., Тпгр., а также полные апракосы Крп., ГИМ, Син. 66., Плц., тогда как краткие апракосы и правленые тетры заменяют это слово на мѵро. Замена первичного варианта хразма на вторичный мѵро известна и другим текстам.*{{[10] В Слове Епифания Кипрского на погребение Христово по тексту Супрасльского сборника XI в. (РНБ, Q.п.1.72) при цитировании Ин. 12:5 сохраняется хризма, тогда как в более поздних списках оно заменяется на миро. См.: Супраслъски или Ретков сборник. София, 1983. Т. 2. С. 375. Замену исконной крижмы на миро производит одна из редакций толкований на Апокалипсис (Алексеев, Лихачева 1987, с. 17); исконная хризма в Псалтыри (132:2) при правке заменяется миром уже в X в. (Карачорова 1989, с. 188).}}

Поскольку дошедшие до нас рукописи тетра не старше конца X в., в каждой из них в той или другой степени отразилось влияние краткого апракоса, возникшего раньше времени написания этих тетровых рукописей. Не исключено, что необходимость в кратком апракосе стала ощущаться при организации богослужения в Болгарии в конце правления князя Бориса и начале правления князя Симеона, т. е. 889—893 гг. Что касается полного апракоса, то и он мог быть введен в употребление лишь в это время при появлении славянских монастырей. О серьезном отношении к монастырскому строительству в Болгарии говорит то, что будущий князь Симеон некоторое время до принятия власти в 893 г. находился в монастыре, в монастырь же удалился в 889 г. князь Борис. Пребывание в монастыре столь высокопоставленных лиц не могло не отразиться на различных сторонах монастырской жизни, включая употребление литургического устава, составление необходимых книг.{{[11] Подобным образом и основание в конце XII в. сербского Хиландарского монастыря на Афоне с приданием ему особого устава и изготовлением соответствующих литургических книг было связано с тем, что монашество приняли князь и его сын Растко (см. § 8).}}

Принятие положения о первичности тетра на славянской почве снимает ряд трудностей историко-лингвистического характера. Лексическая древность тетра получает естественное объяснение, становится понятным присутствие именно в нем моравизмов вроде хризма, надьневъныи, наставъшааго дьне, балии, бѹкъви, братръ на месте апракосных вариантов мѵро, насѫщьныи, врачь, кънигы, братъ и т. п. Появляется возможность утверждать, что первоначальный перевод был выполнен и во всяком случае приведен к окончательному виду Кириллом и Мефодием не в Константинополе или монастыре Полихрон, а в Моравии с учетом местных условий.{{[12] Филологическую аргументацию в пользу первичности тетра привел Б. И. Скупский (1973, с. 129—130). Впрочем, сам он не делает из нее решительных выводов, а надежной ее признать трудно. У Скупского получается, что Gen. Abs. в Лк. 23:45 известен только греческим тетрам, но не лекционариям; однако независимый причастный оборот вполне мог попасть в лекционарий, согласное показание всего 10 источников еще не дает надежной основы для решения вопроса.}}

Дошедшие рукописи тетра написаны уже после возникновения краткого апракоса. Поэтому в них нередки чтения, появившиеся впервые в кратком апракосе. Например, название иудейского праздника Обновления ἐγκενία Ин. 10:22 было передано в первоначальном переводе заимствованием енкениѣ Марн., еньгенья Дбл. Краткие апракосы применили толковый перевод в этом месте в форме свѧщение «праздник»; из {{151}}кратких апракосов перевод проник в Зогр. В Ин. 6:17 греч. πλοῖον было переведено ладия Марн., затем появилось при изготовлении краткого апракоса слово корабль, получившее всеобщее распространение и попавшее в тетры, и т. п. (замечания по истории краткого евангельского апракоса даны в § 6, о полном апракосе говорится в § 7, история тетра рассмотрена в § 8, 11).

В 15-й главе Жития Мефодия содержится уточнение объема переводной деятельности, осуществленной на первом этапе. Здесь сказано, что вначале оба брата перевели Псалтырь, Евангелие и Апостол с избранными службами: пьсалтырь бо бѣ тъкъмо и еванглие съ апостоломъ и избьраныими слѹжьбами црквьныими съ философъмь прѣложилъ [Мефодий] пьрьвѣѥ.

Проблемы, связанные с изучением Апостола, сходны с проблемами изучения Евангелия, но Апостол исследован еще меньше. Списки его не так древни и многочисленны, как списки Евангелия, глаголические источники не сохранились.

Исследование и неоконченное издание Апостола по 57 спискам, выполненное Г. А. Воскресенским (1879, 1892), сохраняет те же «четыре редакции», что были выделены для Евангелия. Основным текстом «четвертой редакции» принята ГБ, основным текстом «третьей редакции» ЧНЗ, для «второй редакции» служебных Апостолов выбран список XIV в. РНБ, F.I.5. При выборе основного списка «первой редакции», долженствующей представлять исходный славянский текст и его историческое развитие, Воскресенский остановился на списке 1220 г. (ГИМ, Син. 7), содержащем текст Посланий апостола Павла с толкованиями.{{[13] В XIX и XX вв. многим русским ученым было свойственно рассматривать историю славянских текстов Св. Писания исключительно в аспекте истории русской культуры и письменности. Это объясняется и большим преобладанием русских (восточнославянских) источников, и неразвитостью до определенного времени славистики в славянских странах. К числу таких ученых принадлежал и Г. А. Воскресенский.}} В своей рецензии И. Е. Евсеев оценил этот выбор как ошибку и привел свидетельства, что список 1220 г. должен быть отнесен ко «второй редакции». Рецензент указал, что в качестве основного списка «первой редакции» следовало принять один из южнославянских списков: либо болгарский Охридский апостол конца XII в. (РГБ, Григ. 13), либо сербский Шишатовацкий апостол 1324 г. (Белград, Патриаршая б-ка, № 322), либо же, наконец, сербский список 1404 г. из известного сборника попа Хвала (Хвалов сборник) (Евсеев 1915, с. 234—242). Два первых источника содержат краткий и полный апракосы соответственно, последний — четий Апостол. Хвалов сборник принадлежит к боснийской богомильской традиции, которая, как принято думать, сохраняет текст большей архаичности, однако он не старше X в., точно так как текст древнейших евангельских тетров Зогр. и Марн. Так что вопросы о реконструкции славянского архетипа Апостола, об исторических обстоятельствах возникновения разных типов текста, об истории их взаимодействия еще ждут своего разрешения. Обзор истории изучения Апостола дают Nedeljković 1972, Пенев 1985, 1989. По наблюдению П. Пенева (1989), цитата из 1 Кор. 14:5—33, 38—40, включенная в 16-ю главу Жития Кирилла, восходит к четьему тексту Апостола. Крайним сроком для составления Жития, по мнению П. Пенева (1989, с. 314), можно считать 882 г., по мнению Б. В. Флори (1981, с. 138), — 880 г. Такого рода соображения также свидетельствуют в пользу первичности полного четьего текста на славянской почве.

{{152}}Текстологическая теория славянской Псалтыри, предложенная В. А. Погореловым (1901), повторяет схему Воскресенского. Между первоначальной редакцией текста и «четвертой» правленой располагаются «толковая» (см. § 7) и «русская». Эта классификация проведена по данным двух десятков списков Типографского собр. (РГАДА), так что не имеет никакой надежности (см. критику в рецензии Соболевского 1905).

Стабильность текста Псалтыри гораздо выше, чем стабильность других славянских текстов Св. Писания. Это можно объяснить тем, что между служебной и четьей разновидностями Псалтыри нет текстовых различий, что литургическое применение Псалтыри способствовало стабилизации текста. О Симеоновском тексте Псалтыри см. § 7, об Афонской редакции — §11.

О появлении паримийника нет никаких исторических свидетельств. Как кажется, Иосиф Добровский, католик, вообще не подозревал о его существовании, Ягич, уже зная о нем, не придавал паримийнику серьезного значения. Ученик митрополита Евгения Болховитинова Орест Новицкий (1837),*{{[14] Есть сведения, что настоящим автором сочинения Новицкого был его учитель, скончавшийся в год публикации труда. Мысли, в нем высказанные, действительно отличаются зрелостью и опытом, они во многом опередили «Описание» Горского и Невоструева, которые, впрочем, ни разу о нем не упомянули. Не следует, однако, думать о Новицком как плагиаторе. Случаи издания учеником под своим именем работы учителя известны в научной практике духовных школ в России в XIX в. Так, сочинение А. В. Горского «История Флорентийского собора» было издано в 1841 г. под именем его ученика И. Остроумова (Евсеев И. Е. А. В. Горский // Древности. 1902. Т. 3. С. 58—63, протоколы).}} впоследствии профессор Киевской духовной академии, первым указал на то, что паримийник был необходим для богослужения, принятого в Константинополе в IX в., следовательно, и был переведен Кириллом и Мефодием в самом начале их деятельности. Произведенный позже анализ лексики и особенностей перевода паримийника привел к выявлению большого сходства между ним и древнейшими языковыми формами Евангелия, Апостола, Псалтыри (Евсеев 1897, с. 18— 21; ср. Михайлов 1912, с. 385—386; Jagić 1913, S. 422—479). Впрочем, это не мешает тому, чтобы считать вместе с Ягичем (см. Михайлов 1912, с. СССХХ), что паримийник перевел после смерти Кирилла Мефодий, ибо надежность лингвистических аргументов имеет пределы.

Истории славянского паримийника была посвящена магистерская диссертация А. В. Михайлова (1904, 1908). Он подтвердил кирилло-мефодиевское происхождение этого литургического сборника, отметил использование его в бревиарии (раньше на это указал Нахтигаль 1902), описал его структуру. Как и новозаветные тексты, паримийник подвергался исправлениям по греческим оригиналам, хотя и не столь интенсивно (Евсеев 1897, с. 23—24; Сперанский 1898, с. 10—23; Михайлов 1912, с. 343—347, 401—428). Была выявлена поздняя редакция паримийника по новому греческому оригиналу, представленная списками XV—XVI вв. Евсеев считал, что редактура проведена в Сербии (в Ресавском монастыре). Михайлов присоединился к этому мнению с известной острожностью, он обратил также внимание на то, что одновременно была проведена редактура четьего Восьмикнижия (Евсеев 1897, с. 24—26; 1905, с. XLIII—XLVI; Михайлов 1912, с. 428—445).

В работе А. А. Пичхадзе (1991), посвященной паримиям из книги Исход, эта текстологическая схема была существенно уточнена. Во-первых, выяснилось, что оригиналом первоначального славянского перевода был такой список, какие известны сегодня по собраниям греческих {{153}}южноитальянских монастырей и утеряны в Константинополе.*{{[15] Еще в нескольких случаях мы встречаемся с использованием в раннюю эпоху славянской письменности греческих оригиналов южноитальянского происхождения. Это перевод литургии св. апостола Петра (Vašica 1966a, s. 37—41), перевод Житий Вита и Крисценции, сохранившихся в Успенском сборнике (Thomson 1985). «Семья 13» греческих новозаветных рукописей также находится в определенной близости к славянскому Евангелию (см. Глава 4, § 12). Можно предполагать наличие этих провинциальных текстов в том малоазийском монастыре при горе Олимп на берегу Мраморного моря, где Мефодий был одно время настоятелем}} Во-вторых, было обнаружено сходство поздней редакции паримийника с правкой библейских и богослужебных книг на Афоне или же в Константинополе на рубеже XIII и XIV вв. (см. § 11). Опыт лингвистического изучения паримийника предлагает также Švábová 1985.

§ 5. Переводы Мефодия

{{153}}Как исторический источник Жития Кирилла и Мефодия были введены в научный оборот А. В. Горским (1843). До того в распоряжении науки были два латинских источника: письмо приблизительно 875 г. Анастасия, ватиканского библиотекаря, о перенесении мощей св. папы Климента в Рим и основанная на этом письме так называемая итальянская легенда, повествующая о том же событии. Кроме того, известно было Житие Климента Охридского, составленное на греческом языке его наследником по епископской кафедре Феофилактом в конце XI в. Горский издал тексты Житий по списку Великих четьих миней и снабдил издание превосходным историческим комментарием.

В 15-й главе Жития Мефодия сообщается, что незадолго до своей смерти в 885 г. Мефодий перевел полностью всю Библию, за исключением Маккавейских книг: потомь же отврьгъ вьсѧ мълъвы и печаль свою на бога възложь. прѣже же от ѹченикъ своихъ посажь дъва попы скорописьцѧ зѣло. прѣложі въ бръзѣ вьсѧ книгы вьсѧ испълнь развѣ макавѣи. от грьчьска языка въ словѣньскъ. шестию мсць начьнъ от марта мсца. до дъвою десѧтѹ и шестию днь. ѡктѧбрѧ мсца. оконьчавъ же достоинѹ хвалѹ и славѹ богѹ въздасть. дающемѹ таковѹ благодать и поспѣхъ. и свѧтоѥ възношениѥ таиноѥ съ клиросъмь своимь възнесъ. сътвори памѧть стго димитриѧ. пьсалтырь бо бѣ тъкъмо и еванглиѥ съ апслъмь. и избраныими слѹжбами црквьныими. съ философъмь прѣложилъ пьрьвѣѥ Успенский сб., л. 108 об.

Несколько мест этого сообщения нуждаются в комментарии.

Форма дъва попы грамматически некорректна, при числительном «два» должно быть двойственное число попа, а не множественное, как здесь. Объяснение ошибки заключается в следующем: в глаголическом оригинале стояла буква веди с числовым значением 3, она была при переписке заменена на кириллическую веди, у которой, однако, числовое значение 2 (Mathiesen 1967).

От марта до конца октября восемь месяцев, так что выражение шестию мсць тоже недостоверно. Снова ошибка на почве смешения числового значений букв глаголицы и кириллицы: глаголическая буква зело значит 8, кириллическая — 6 (Rešetar 1913).

26 октября, когда закончена была работа, день памяти св. Димитрия Солунского. Октябрьская служебная минея в древнейшем новгородском списке 1096 г. (РГАДА, ф. 381, № 89) содержит канон святому, высказано мнение, что составлен он Мефодием при окончании перевода Библии (Vašica 1966b).

{{154}}По-видимому, никоим образом нельзя понимать буквально выражение развѣ макаѣи. Ведь до изготовления Геннадиевской библии в 1499 г. в славянской письменности не были известны также 1—2 Паралипоменон, 1—2 Ездры, Неемии, Товита, Иудифи. Премудрость Соломона существовала в незначительных отрывках, Есфирь переведена была не раньше XII в. (подробнее о появлении этих книг у славян говорится в § 8, 11). Как кажется, выражение это не может обобщенно обозначать неканонические (апокрифические) книги (так думает Флоря 1981, с. 168), потому что в числе непереведенных остались и канонические (Есфирь, Паралипоменон), а в числе переведенных оказалась неканоническая книга Иисуса Сирахова. Поэтому наиболее приемлемым кажется мнение, что перечисленные книги составляли один из томов многотомной Библии, находившейся в тот момент в распоряжении Мефодия (Иннокентий 1990, с. 30). Название макавѣи могло быть использовано для собрания этих книг с таким же основанием, с каким название книги Бытия в византийской и славянской письменности обозначало кодекс, содержащий Восьмикнижие (см. Глава 1, § 18).

Если русская летопись под 898 г. повторяет это и вышеприведенные сообщения Житий Кирилла и Мефодия о переводе Св. Писания, то Иоанн Экзарх Болгарский в предисловии к переводу Богословия Иоанна Дамаскина дает отличающееся по форме и согласующееся свидетельство о том, что Кирилл мьногы труды прия, строя писмена словѣньскыхъ кънигъ и отъ евангелия и апстла прѣлагая изборъ. тогда как Мефодий, брат его, прѣложи всѧ ѹставьныѧ кънигы. 60. Это сообщение было введено в научный оборот К. Ф. Калайдовичем (1824).

Однако сам Горский в «Описании» (1855) не смог подтвердить эти исторические свидетельства филологическим путем. К древнейшему слою книг Геннадиевской библии он отнес Восьмикнижие, Псалтырь и Притчи, не высказав мнения о принадлежности перевода одному или другому из славянских просветителей. При характеристике вошедших в ГБ книг Иова, Песни и 16 Пророков в «Описании» было отмечено, что для ГБ они извлечены из толкований, в то время как полные нетолковые переводы были утрачены, а в ГБ из них сохранились лишь книги Софонии, Аггея, Захарии и Малахии (Описание т. 1, с. 132). В результате Ягич остался при тех же взглядах, что и Добровский: в первый период переведены были Евангелие, Апостол и Псалтырь (Jagić 1913, S. 281). Предположение Горского о частичной утрате древних переводов сделано было исключительно для объяснения ГБ, но получило широкое распространение вопреки, в частности, суровой критике Михайлова (1912, с. CCXL). Даже признавая достоверность сообщения 15-й главы Жития Мефодия, полагают, что перевод этот утрачен (Weingart 1949, s. 20—22, 25; Vašica 1966а, p. 31; Иванова 1976, с. 27; Lunt 1977, p. 431).

Между тем с конца XIX столетия стали поступать научные сведения другого рода, во многом они обязаны научному энтузиазму И. Е. Евсеева. Вначале он подтвердил сообщение Горского и Невоструева о том, что книги Софонии, Аггея, Захарии и Малахии сохранились именно в мефодиевском переводе, и отметил, что в этом же переводе в Виленском (Ц БАН Литвы, 109/147) и Архивском хронографах (РГАДА, ф. 181, № 279/ 658) дошли книги Даниила и Иеремии (Евсеев 1899).*{{[16] Этот хронограф обозначен у Евсева как «Сборник Московского Архива МИД № 902/1468» (см., например, Евсеев 1905, с. XV).}} При исследовании {{155}}славянских версий книги Даниила Евсеев (1905) опубликовал текст мефодиевского перевода рядом с паримийным и толковым. Различие трех параллельно изданных версий выступило наглядно, оно не ограничивается словоупотреблением переводчиков, но отражает также различные греческие оригиналы. При исследовании Острожской библии Евсеев обнаружил следы использования издателями ОБ таких рукописей, которые содержали мефодиевский перевод книг Бытия и Иисуса Навина, но в дальнейшем не сохранились (Евсеев 1916, с. 82, 84).{{[17] Менее надежным кажется указание Евсеева (1898, с. 343—344) на то, что в Житие Стефана Лазаревича, составленное в 1431 г. Константином Костенецким, включен отрывок из мефодиевского перевода Есфири. Других источников этого текста нет, возможна и другая догадка, что этот перевод Есфири был сделан самим Константином, которому принадежит несколько библейских переводов (см. § 11). Евсеев довольно беспечно относился к языковым данным, что вызывало скептическое отношение к его результатам у Ягича (см. его строгие рецензии на работы Евсеева в AfslPh. Bd 24, 26). Текстологические построения Евсеева отражают общую неразвитость этой дисциплины в славистике той эпохи. Впрочем, и за пределами славистики тогда процветали текстологические гипотезы вроде упоминавшейся романтической теории де Лагарда (см. в Главе 4).}} На основе лексических моравизмов к переводам Мефодия отнес А. И. Соболевский (1900) книги 1—2 Царств из ЮБ. Ряд изданий бревиарных текстов позволил их издателю И. Вайсу и постоянному рецензенту А. В. Михайлову отнести к переводам Мефодия следующие пассажи Св. Писания: Руфь, Иов 2:11 — 13,3:1— 25,4:1— 9, Иоиль 1:2—20, Осия 1:2—11,2:1—23,3:1—5,4:1—5, Аввакум 1:2—17, 2:1—8, Сирахов, главы 1—6 (Vajs 1903, 1905, 1908, 1910, 1915; Михайлов 1912, с. СССХХХѴ—CCCXL1; 1928). См. также в § 7 предположение о мефодиевском происхождении перевода Иер. 1:1— 2:12.

Итак, в мефодиевском переводе сегодня нам известны следующие книги: пророческие тексты — Софонии (начиная со второй главы), Аггея, Захарии и Малахии, а также Даниила и Иеремии (всего 13 глав), книги премудростей — Притчи, Екклисиаст, Песнь песней и Иисуса Сирахова. Кроме того, с некоторыми оговорками в эту группу должны быть включены книги Царств, Иова и Апокалипсис.

Малые пророки представляют собою завершающую часть во всех списках Толковых пророков, перевод которых не был закончен (см. § 6).

Книги Даниила и Иеремии известны только по восточнославянским спискам хронографа (см. о их составе в разных списках хронографа в Главе 1, § 20).

Книги премудростей известны в сборниках более или менее устойчивого состава, которые описаны в Главе 1, § 18, причем для Екклисиаста имеются только восточнославянские списки.

Филологические критерии выявления мефодиевских библейских переводов также охарактеризованы выше (Глава 3, § 8). Приведем некоторые данные по каждому из них.

(1) Лингвистический критерий. Все тексты характеризуются массовым употреблением тех слов, которые в славистике рассматриваются как более древний лексический слой, среди них обычно встречаются заимствованные грецизмы. Особенно показательно употребление некоторых редко встречающихся слов.

Для перевода греч. ὄλυνθος «почка, незрелый плод» употреблено слово пѫпъ Откр. 6:13, пѫпъкъ Песнь 2:13, оно не встречается за пределами этих двух текстов (Алексеев 1983, с. 240).

{{156}}Известно всего лишь четыре случая употребления предлога ядѣ «близ» в соответствие греч. ἐχόμενα, а именно: въ покровѣ камени ѧдѣ прѣдъстѣния Песнь 2:14 (так в ЮБ, в русских списках искажено: въ покровѣ каменіа прѣдъстани), ядѣ еѩ Пс. 93:15, ядѣ поѫщихъ Пс. 67:26 (оба примера по Синайской псалтыри), в толковом переводе Псалтыри соответственно близь и запѩть (Погорелов 191 Об, с. 11); ѩдѣ Дан. 10:4 (мефодиевский перевод, в Толковом переводе близъ, см. Евсеев 1905, с. ХѴIII).

(2) Свобода перевода получила характеристику выше на материале мефодиевского перевода Песни (см. Глава 3, § 2). Проявление свободы встречаем и в других текстах этой группы, вот несколько примеров из книги Притч.

7:4 наръци же прѣмѫдрость сестрѫ себѣ а мѫдрость знаемѫ створи себѣ ЮБ, л. 343 об. = εἶπον τὴν σοφίαν σὴν ἀδελφὴν εἷναι, τὴν δὲ φρόνησιν γνώριμον περιποίησαι σεαυτῷ. В переводе на месте оборота accusativus cum infinitivo выступает accusativus duplex, частица δὲ передана союзом а; отчетливо выделены верификационные приемы. Устранение оборота accusativus cum infinitivo отмечено и в переводе Псалтыри (Карачорова 1989, с. 156).

7:10 жена же срѧщетъ его зракомъ прѣлюбодѣиномъ = ἡ δὲ νυνὴ συναντᾷ αὐτῷ εἷδος ἔχουσα πορνικόν. В переводе устранен причастный оборот.

7:15 съ любовіѧ обрѣла есмь лице твое = ποθοῦσα тὸ σὸν πρὸσωπον εὕρηκά σε «возжелав лицо твое, обрела тебя». Устранен причастный оборот, несколько изменена структура стиха.

(3) Тождество перевода в кириллических и глаголических списках. Свидетельства тождества приведены в § 3, там же демонстрируется метод установления тождества. Количественные оценки близости известны для текста Апокалипсиса. Глаголический текст этой книги располагается между двумя главными группами кириллического текста: одна из них включает в себя основную массу русских списков с толкованиями, другая состоит из двух южнославянских (сербских по происхождению) представителей. С той и другой группами у глаголического текста Апокалипсиса от 70 до 78% общих чтений (Алексеев, Лихачева 1987, с. 12—13).

(4) Все переводы этой группы ориентированы на тождественный греческий оригинал, заключенный в греческих унциалах конца первого тысячелетия, см. об этом в Главе 4, § 12.

(5) Включение паримийных пассажей в четий перевод без переработки является характерной особенностью этой группы текстов. Сохраняются даже специфические особенности служебного текста. В книге Притч, например, это обращение сынѹ в тех стихах текста, которыми открывается чтение соответствующих паримий, ср. 8:1 ты же сынѹ прѣмѫдрость проповѣждь ЮБ, л. 344.

Чтобы наглядно показать соотношение четьего мефодиевского перевода и паримийного перевода, ниже приводятся два небольших пассажа из книги Царств. Первый (4 Цар. 2:6—14) представляет собою включение в четий перевод паримийного пассажа. Второй (4 Цар. 2:19—21) также входит в славянский паримийник, но, очевидно, из-за незначительности своего объема был переведен заново при работе над четьим переводом. Текст издается по ЮБ, л. 108—109. Разночтения четьего текста даются по ГБ и РНБ, Q.I.2, XIV в., общее чтение двух этих списков {{157}}обозначается сиглой Ч (=четье). Паримийный текст взят из издания Брандт 1894, общее чтение всех паримийников этого издания обозначается сиглой П, чтение части паримийников — сиглой (П).*{{[18] Отрывок 4 Цар. 2:1 —17 по ЮБ был издан Лавровым (1901, с. 270—271), который не обратил внимания на то, что вследствие homoteleuton'a в славянском тексте отсутствуют стихи 3 и 4, и дал неверную нумерацию стихов. Лакуна эта есть во всех славянских списках, она восполнена только в ОБ.}}

4 Цар. 2:6—14

рече же1 илиа къ ѥлисеѹ2 сѣди ѹбо здѣ. яко гь посла мѧ до іѡрданѣ. и рече ѥлисеи. живъ гь и3 жива дѹша твоа4. аще останѫ ѡт5 тебе. и поидоста wбa. и 50 мѫж6 ѡт сынъ пррчь. приидоша7 и сташа прѣмо8 издалече9. и wбa стаста при иѡрдани. и приѫтъ илиа милоть своѫ и10 свитъ ѧ и ѹдари ѫ11 в водѫ.. и растѫписѧ вода сѫдў и сѫдў. и прѣидоста12 оба по сѹху. и быть прѣшедшема има. иІЗ рече иліа14къ ѥлисеѹ15. проси что сътворѧ ти прѣжде даже не възѧтъ бѫдѫ ѡт тебе. и рече ѥлисеи. да бѫдет ѹбо дѹхъ иже16 въ тебѣ сѹгѹбъ17 въ мнѣ. и рече илиа. ѹжестилъ еси просити. ѡбаче18 аще ѹзриши мѧ въсприемлема ѡт себе19 и20 бѫдет ти тако. аще21ли же22 не видиши23 не имат24 быти, и бысть имъ25 идѫщема и26идѣаста и глааста27. и се колесніца ѡгньна и коніе28 ѡгньніи. и раздѣлиша междѹ29 ѡбѣма. и възѧтъ бысть илиа віхромъ яко30 на небо. и елисеи зрѣше и въпиаше ѡче ѡче колесница31 ісраилева и сънўзецъ32 еѫ33, и не видѣ его ктомў.34и ѧтсѧ ѥлисеи за ризы своѧ35 и растръза36 ѫ37 въ двѣ раздраніи38. и възѧтъ милоть илиинѫ39 елисеи падшѫѧ на немъ и възвратисѧ40 елисеи. и ста на брѣзѣ іѡрдани41. и приѫтъ42илиинѫ елисеи43 яже паде връхѹ44 его. и ѹдари въ водѫ и не растѫписѧ.45и рече елисеи.46ѹбо где естъ47 богъ илиин, апфо48. и ѹдари второе49, и растѫписѧ вода50 и51 проиде52 по сѹхѹ


1нет П, 2елисѣови Q2 (П), 3 нет (П), 4 моя (П), 5нет Π Ч, 6нет (П), 7нет (П), доб. же ГБ, 8нет Ч, 9 издалеча Ч (П), 10нет Q2, 11нет (П), ею Q2, 12 проидоста ГБ (П), прѣидета (П), 13нет (П), 13-14 и. р. (П), 14-15 елисѣеви Ч, 16еже (П), 17сѹгѹбь и Ч, 18паче Ч, 19тебе Π Ч, 20нет Ч, 21-22ли ГБ, же ли Q2, 22-23ни (П), не ѹзриши (П), 24доб. ти (П) Ч, 25има Ч, 26нет (П) Ч, 26-27глѧщема (П), 28кони Q2,29нет ГБ, 30нет (П), 31арма (П), 32сиўзници Π ГБ, 33его П, еѧ Ч, 34-35нет (П), 36раздра (П), 37я и Q2, 38растрьзании (П) ГБ, 39нет Ч, 40ѡбратисѧ (П), 41иердановѣ Q2, 42-43милоть и. П, е. милоть и. Ч, 44наверхѹ Ч, 45доб. вода (П) Ч, 45-48нет Ч, 46-47где ѹбо, где есть (П), 49вторицею Ч, доб. иелисеи (П) Ч, доб. въ водѫ (П), 50доб. сѫдѹ и сѫдѹ (П), 51доб. елисѣи Π Ч, 52прѣиде (Π)

Вполне очевидно, что текст четьих списков и паримийника обладает полным единством. Расхождения между отдельными списками не превращаются в расхождения между двумя типами текста. На протяжении девяти стихов паримийник и четий текст оказались противопоставлены трижды: отсутствие в паримийниках частицы же в начале чтения (разночтение 1) представляет собою типичную переделку, какой подвергаются служебные тексты в incipita, чтение его (разночтение 33) и отсутствие имени елисеи (разночтение 42—43) в паримийниках могли возникнуть в ходе исторического существования служебного текста на славянской почве. Диапазон колебания текста внутри самого паримийника несколько больше, он может отражать правку отдельных списков паримийника по греческому оригиналу (см. разночтения 22—23 и 31).

{{158}}Между тем в славянском переводе не отразились серьезные расхождения между служебным и четьим греческим оригиналами. Ср. в ст. 7 ἦλθον καὶ ἔστησαν (= приидоша и сташа): к. ε.; 8 διέβησαν διὰ ξηρᾶς (= прѣидоста по сѹхѹ) : δ. ἐν ἐρήμῳ; 9 αἴτησον τὶ ποιήσω (= проси чьто сътворѭ): τ. π. и т. п. Во всех приведенных примерах на первом месте находится чтение греческого профитология, на втором — чтение четьих списков (греческий текст извлечен из изданий ВМТ, Нøеg, Zuntz 1939).

4Цар. 2:19—22

и1 рѣша мѫжие2 града3 къ ѥлисеѹ4. житие5благо въ градѣ6. якоже 7и гь видит8, нѫ9 воды злы и10 землѣ11 неплодиа12, и рече елисѣи. принесете13 водонос14 новъ. и въсыпѣте|5въ нь16 соль17и принесете къ мнѣ18. и въземше19 принесошѧ20 къ немў21. и22 изыде ѥлисеи на исходища23 воднаа24. и въсыпа25 тѹ соль. и рече тако26 глеть гь. исцѣлихъ27 воды28 сиѫ. и29ѹже не бѫдет ѡт неѫ съмрти и неплодство30. и исцѣлишѫсѧ31 до32дне сего33 по глѹ ѥлисеинў34 иже35 гла


1нет П, 2мѹжи Ч, Здоб. иерихоньска, ерихона П, 4елисеѡви Π, 4-6жилище града сего добро П, 5-6въг. б. Ч, 7яко(П), 7-8ты ги видиши П, 9и(П), 10нет(П), 11нет ГБ П, 12бечадъствѹѧщи П, 13приимѣте ми Ч (П), 14водочерпь (Π), 15-16тѹ Π, 17-18нет Ч П, 19взѧшѫ и Π, 20принесѣте Ч, 21мнѣ ГБ, 22нет(П), 23исходъ, въсходъ. П, 24воды, водъ П, 25въвръже, въвьргѹ П, 26сице Ч, 27ицѣлю, исцѣлѧю, ицѣлѣшѫ Π, 28водѫ (Π), 29-30не бѹдет ктомѹ ѡтѫдѫ съмртна и бечадна П, зонеплодьства Ч, 31ицѣлѣша П, доб. воды Π Ч, 32-33сего дне (П), 34елисѣевѹ Π Ч, 35еже Π

В нескольких случаях расхождения между Π и Ч связаны с различиями в греческих оригиналах, использованных при переводе паримийника и четьего текста, ср. примечания 1, 3, 4—6, 7—8, 11 (совпадение Π и ГБ здесь случайно, о чем говорит форма неплъдна ГБ), 15—16, 19, 29—30. В нескольких случаях одно и то же чтение греческого оригинала передается различными языковыми средствами, ср. разночтения 4—6 благо : добро; 12 неплодьна : бещѧдьствѹѭщи; 23 исходище : исходъ; 24 водьныи : воды, водъ, τῶν ὑδάτων; 25 въсыпа : въвръже, ср. однако стих 20 въсыпѣте; 29—30 ѹже : ктомѹ; 31 ицѣлитисѧ : ицѣлѣти. Таким образом, в этом небольшом пассаже представлено два перевода: один паримийный, другой четий.

Итак, работа по изготовлению четьего — мефодиевского — перевода была выполнена с экономией средств: паримийник был включен в состав четьего перевода, за исключением небольших фрагментов. Аналогичные материалы по использованию паримий для четьего перевода книги Даниила приводит Евсеев (1905). Этот прием соединения готового перевода с новым служит дополнительным аргументом в пользу того, что перевод этой группы текстов выполнен Мефодием.

Некоторые тексты из перечисленных в этой группе отличаются определенным своеобразием. Так, в книгах Царств и Иова встречаются лексические «болгаризмы», если мы не ошибаемся в истолковании диалектных явлений. На «поздние» лексические варианты в книгах Царств впервые указал С. М. Кульбакин (1901, с. 33, 42, 49). Речь идет о словах вроде 1 Цар. 28:17 ближьнии вместо искрьнии; 4 Цар. 4:3 замѫдити вместо закъснѣти или ѹмьдлити; 3 Цар. 17:16 масло вместо олеи. Признав перевод книг Царств мефодиевским, А. И. Соболевский (1900) отметил в нем все же лексический болгаризм орѫжие «колесница», греч. ἅρμα.

{{159}}Р. Р. Нахтигаль (1902, с. 206, 221) сблизил перевод книг Царств с переводом Апокалипсиса, тогда как И. Е. Евсеев (1914, с. 3) отнес его к симеоновским без какой-либо аргументации, хотя прежде считал язык славянского текста Царств промежуточным между кирилло-мефодиевскими и симеоновскими текстами (Евсеев 19026, с. 366).

Лексические болгаризмы или симеонизмы заметнее в тексте Иова, ср. 4:11 пътищь львовъ вместо ожидаемого скѵмьнъ, греч. σκύμνος λεόντων; 7:2 напь вместо наимьникъ, греч. μισθωτός; 8:4 пѹстити вместо посълати, греч. ἀποστέλλω; 8:12 былие вместо трѣва, греч. βοτάνη; 8:17 съборъ вместо съньмь, греч. συναγωγή; 12:23 страна вместо ѩзыкъ, греч. ἔθνος; 16:15 язня вместо кожа, греч. βύρσα и т. п. Известные языковые различия в переводе столь большого корпуса библейских текстов не должны удивлять; их присутствие оправдано сообщением Жития Мефодия о «попах-скорописцах», которые оказывали ему помощь в переводе. Не исключено, что часть перевода была выполнена ими непосредственно под надзором или редакцией Мефодия.

Нет ясности в отношении происхождения толкований, которыми сопровождаются Апокалипсис и книга Иова.

В толкованиях на Апокалипсис не заметно поздних лексических черт, здесь употреблются грецизмы евреи, идолъ, ѹсия, фараосъ, латинизмы крижма, сантъ «святой», лексемы, известные сравнительно ограниченному кругу древних текстов запѧть, отокъ, ядрость, тѧжарь, конь оревитыи, къзньникъ «ремесленник», несъпонъ «беспрепятственность», просмраждати «портить», шаротъныи «живописный». Эти черты указывают в совокупности на балканский ареал и, возможно, западную его часть. Некоторое лексико-стилистическое различие в переводе текста Апокалипсиса и толкований на него (Алексеев, Лихачева 1987, с. 19) может быть связано с различной манерой перевода двух составляющих частей произведения.

Еще в большей степени это относится к книге Иова. Между толкованиями и собственно библейским текстом в этом произведении не заметно различий. Списки Иова или содержат толкования (РГБ, Рум. 28, РГБ, Акад. 141, РНБ, Пог. 79 и РНБ, Кир.-Бел. 3/128), или несут на себе явные признаки удаленных толкований в виде различного рода разметки (см. Глава 1, §21), это списки РНБ, F.I.461, ГБ, РГБ, Волок. 10 и РГБ, Волок. 605. Можно допустить, что первоначальный перевод был пущен в обращение именно в толковой версии или же что первоначальный перевод подвергся редактированию при добавлении к нему толкований. Наличие в тексте Иова паримийных пассажей, вставленных в текст в готовом виде из Паримийника, таким предположениям не противоречит.

§ 6. Библейские переводы на славянском юге в IX—X вв.

{{159}}Энергичная переводческая работа первого столетия христианской письменности у южных славян с середины IX до середины X в. привела к тому, что литургический набор библейских текстов был полностью укомплектован, тогда как остальная часть библейского корпуса постепенно становилась известна славянам в своей четьей или толковой разновидностях.

В качестве непосредственного продолжения труда Кирилла и Мефодия появляется перевод толкований псевдо-Афанасия Александрийского {{160}}на Псалтырь (см. в Главе 1, § 19). Псалтырный текст, известный из древнейших толковых рукописей — Евгениевской псалтыри XI в. (БАН 4.5.7; РНБ, Пог. 9), так называемой Толстовской XI в. (РНБ, F.n.1.23), Болонской XIII в. (Universita di Bologna, 2499), Погодинской XIII в. (РНБ, Пог. 8) и других, совершенно тождествен с текстом четьих списков Псалтыри — глаголической Синайской XI в. или восточнославянской Симоновской XIII в. (ГИМ, Хлуд. 3). Поэтому приходится думать, что толкования были прибавлены к готовому кирилло-мефодиевскому переводу Псалтыри. Язык толкований несет в себе признаки болгарского происхождения, рядом с кирилло-мефодиевской терминологией употребляются новые тремины, ср. иѥрѣи и чистъ, июдѣи и жидове, идолъ и кѫмиръ и т. д.; здесь же встречается сравнительно редкий латинизм крижь. «крест».

Другой толковый перевод, появившийся очень рано, это толкования Ипполита, папы Римского, на книгу пророка Даниила. Без достаточных оснований И. Е. Евсеев (1902а, с. 10—11) пришел к заключению, что пророческий текст использован в симеоновском переводе (см. § 7), поэтому он поместил его в критическом аппарате своего издания в качестве разночтений к симеоновскому тексту Даниила (см. Евсеев 1905). В действительности при переводе толкований Ипполита пророческий текст был переведен заново. Ср., например, Дан. 4:10, где греч. εἴρ «бдящий дух, ангел-хранитель» (заимствование из арамейского в LXX) передано в мефодиевском переводе замствованием иръ, в симеоновском бъждри, в толковом дѫга вследствие смешения с греч. ἷρις; в 5:2 греч. παράκοιτοι «возлежащие» (сотрапезники) передано в этих трех переводах соответственно съложьници, лежащеи окрьстъ, кръмьници. В языке перевода есть совпадения с Псалтырью в сравнительно редких словах, например, 5:5 варии передает греч. οἷκος, в двух других переводах храмина, клѣть; 5:12 издѣти имѧ передает греч. ἐπιτίθημι ὄνομα, в других переводах нарещи, сътворити. Однако гораздо заметнее в этом тексте, как в пророческом разделе, так и в толкованиях на него, присутствие лексических болгаризмов, характерных для переводов симеоновской эпохи, таких как бъшию, дѫбъ, донелѣ, жидове, масть, пѫстити. Видимо, эта яркая черта текста и ввела в заблуждение И. Е. Евсеева.

Выше, в § 4, была коротко изложена история изучения славянской версии Евангелия, а также приведены соображения в пользу первичности служебного Четвероевангелия среди различных типов евангельского текста у славян. Что касается краткого и полного евангельского апракоса, то датировать их появление по историко-лингвистическим основаниям крайне затруднительно. Представляется, впрочем, что некоторые тексты этого типа созданы были в то время, когда в употреблении еще была глаголица.

Вопрос о смене славянских алфавитов Г. А. Ильинский (1931) связал с событиями 893 г. Как известно, введение христианства в Болгарии вызывало протесты: в 866 г. произошло восстание, в котором участвовало и боярство, и простонародье, в 889—893 гг. князем Владимиром была предпринята попытка восстановления языческих культов. Собор 893 г., созванный князем Борисом-Михаилом, был призван закрепить христианские преобразования в стране. Возможно, именно по решению этого собора славянская литургия заменила в Болгарии литургию на греческом языке, а кириллица, будучи более простым и знакомым населению {{161}}алфавитом,19- глаголицу. *{{[19] Вопрос о доступности алфавита широкому кругу лиц не мог быть актуальным для средневековой культуры. Так, из Жития Климента Охридского мы знаем, что в течение 7 лет он подготовил три с половиной тысячи учеников (Греч, пространное житие, Туницкий 1918а, с. 120—121), но как раз он и не отказался от употребления глаголицы. Греческий алфавит был в широком употреблении у болгарской знати (имевшей тюркское происхождение и сохранявшей, возможно, шаманистскую форму язычества) еще до крещения Болгарии, что видно из так называемых иротоболгарских надписей в районе Плиски. Принятие кириллицы в Преславе могло отражать компромисс между христианской властью и тюркоязычными кланами Однако переход на славянское богослужение привел к немедленной ассимиляции тюркоязычных слоев болгарского общества.}}Безусловно, столь важный вопрос, как смена алфавита церковных книг, не мог быть решен стихийно без санкции гражданских и церковных властей. Однако глаголица оставалась в церковном употреблении по крайней мере до XI в., о чем говорит существование таких рукописей, как Мариинское, Зографское, Ассеманиево евангелия, Синайский евхологий (РНБ, Глаг. 3), Синайская псалтырь. Приходится думать, что в разных частях Болгарии отношение к двум славянским алфавитам не совпадало. В восточной Болгарии, в ее столице Преславе, кириллица укрепилась быстро; здесь ее введение могло быть результатом деятельности Константина Преславского. Библейские переводы симеоновской группы, как кажется, и созданы были на кириллице. Церковным центром западной Болгарии был Охрид, и принято считать, что епископ охридский Климент до конца своих дней (916 г.) оставался верен глаголице.

Таким образом, оценивая отношения между текстами, написанными на глаголице и кириллице, можно размещать их в хронологической последовательности, признавая за текстами глаголическими историческое старшинство, но можно думать о локальном размежевании текстов, приписывая глаголическим источникам западноболгарское происхождение.

Судить о происхождении краткого Евангелия-апракос можно только по трем его древним спискам: Ас, Сав. и ОЕ.

Глаголическая рукопись Ас. находится в заметном родстве с Зогр. Ср., например:

Ин. 5:4 ѣцѣмъ же недѫгомъ одръжимъ бывааше Марн. и др. : опущено в Зогр., Ас. и некоторых полных апракосах;

Ин. 9:8 слѣпъ Марн. и др. : проситель Зогр., Ас;

Ин. 11:41 идеже бѣ умеры лежа : опущено в Зогр., Галц., Ас. и некоторых полных апракосах, и т. п.

Поскольку указанные общие чтения Зогр. и Ас. находят себе соответствия в разночтениях греческого текста, можно утверждать, что эти две рукописи объединены общей справой по греческому оригиналу. Объединяет их также такая важная лингвистическая черта, как балканские латинизмы. Например, в Ин. 12:3 и 19:39 обе эти рукописи, а также полный апракос Мрс дают форму ливра из лат. libra на месте грецизма литра во всех остальных рукописях. Местоимение етеръ «один, некий», известное многим рукописям славянского Евангелия, употребляется в Ас. с исключительной последовательностью и может говорить о том, что местом составления рукописи или ее протографа были Балканы.

Саввина книга была написана в X в. в восточной Болгарии. Эта скромная по размеру и письму рукопись не входила в состав царской библиотеки в Преславе, попавшей в Киев (см. § 2), потому судьба ее была благоприятна и она не сгорела в киевском пожаре 1240 г. Текст рукописи полно изучен В. А. Погореловым (1927), который считал, что она представляет {{162}}собою редакторский оригинал, т. е. писавший ее для себя книжник Савва и произвел редактуру текста. Обнаруженное позже сходство текста Сав. с евангельскими пассажами Синайского евхология, глаголической рукописи XI в. (см. Алексеев 1989), заставляет отказаться от оценки Погорелова. Некоторые лингвистические и текстовые особенности Сав. можно встретить в болгарских и сербских рукописях XII—XIII вв., в евангельских цитатах в составе многих болгарских текстов X в. Возможно, Сав. хранит следы текстовой традиции IX в., которая не подверглась стабилизации и позже была вытеснена из обращения. О древности источников, лежащих в основе Сав., говорит и уникальное для славянских евангелий обозначение Пятидесятницы языческим термином рѹсалиѩ, но значимость текста Сав. сильно уменьшается редактурой, которой он подвергся, обилием индивидуальных чтений. Следует иметь в виду, что редактура не охватила всего текста Саввиной книги, как и в других подобных случаях она распространилась лишь на первую половину рукописи. Поэтому разница между повторяющимися чтениями в Сав. особенно велика и не может рассматриваться как совершенно типичная, см. ее образцы у Верещагина (1971, с. 50—53).

Остромирово евангелие 1056/1057 г. представляет собою новгородскую копию с парадного оригинала, принадлежавшего царской библиотеке в Преславе. По мнению В. Мошина (1983), антиграф ОЕ сохранился в виде так называемых Куприяновских или Новгородских листков (РНБ, F.n.1.58). Это два листа пергамена, их письмо обычно датируется XI в., но В. Мошин настаивал на том, что они написаны в X в. Замечательно, что между текстом ОЕ и Куприяновскими листками нет разночтений, и это обстоятельство придает убедительность гипотезе Мошина. В отличие от Ас. и Сав., Остромирово евангелие лишено какой-либо связи с глаголической традицией письма, создается впечатление, что протограф ОЕ был тщательно отредактирован по греческому оригиналу в отношении своего состава, инципитов чтений, месяцеслова; несомненно, что он имеет преславское происхождение. Ни один другой из ранних списков Евангелия не передает с такой последовательностью литургических особенностей типикона Великой Церкви, как ОЕ. В месяцеслове ОЕ среди чтений «на разные потребы» есть чтение на побѣдѹ црю на брани, л. 289 об. Речь, конечно, может идти о византийском императоре, но более вероятным представляется, что имеется в виду какой-то из болгарских царей. Можно думать, что протограф ОЕ был составлен по случаю принятия князем Симеоном в 917 г. царского венца в св. Софии. Эти событие и вызвало стремление перенести в Преслав особенности столичного богослужения по типикону Великой Церкви. В литургических таблицах Тпгр., также воспроизводящих тип богослужения Великой Церкви, соответствующее чтение озаглавлено на побѣдѹ князю на брани, л. 191, что может отражать более раннее состояние дел.*{{[21] Упоминание царя или князя выглядит значимым элементом месяцеслова. Например, в Мст. чтения «на брань» нет вообще, в Мрс. и Дбл. оно озаглавлено коротко «за брань».}} По особенностям текста ОЕ стоит ближе к Марн. и Тпгр., а это значит, ближе находится к архетипу, чем другие древние списки. Ср.:

Ин. 14:29 яко азъ рѣхъ вамъ Зогр. и др. : нет Марн., Тпгр., ОЕ Ин. 21:6 о деснѫѫ странѫ кораблѣ Марн., Тпгр., ОЕ : нет кораблѣ Зогр. и др.

{{163}}Таким образом, на основании древних списков краткого апракоса можно вынести лишь очень приблизительное суждение о времени происхождения этого типа текста. Во всяком случае краткий апракос старше сохранившихся тетров Марн. и Зогр., о чем речь уже шла в § 4. К исключительным достоинствам ОЕ относится хронологическая определенность ее исторической судьбы: во-первых, известны время и место происхождения самой рукописи, во-вторых, с надежностью можно датировать время происхождения ее протографа (или антиграфа) последним десятилетием IX в. и двумя первыми десятилетиями X в. Гораздо труднее датировать ту редактуру, которая отразилась в Сав. или в Ас; в последнем списке она, однако, была незначительна по объему.

Очень рано в славянской письменности появляется и полный апракос Мирославова типа, отвечающий практике монастырского богослужения (см. в Главе 1, § 4). Его зависимость от глаголических источников может говорить либо (1) о его раннем происхождении, еще в мефодиевскую эпоху, либо (2) о его связи с охридскими монастырями. Его особенности рассмотрены в следующем параграфе вместе с симеоновским полным апракосом.

§ 7. Болгарские переводы симеоновской эпохи

{{163}}Поразительный расцвет славянской письменности в Болгарии при царе Симеоне (893—927) не имеет полного источниковедческого обзора и, таким образом, известен в науке еще недостаточно. Охарактеризованные в предыдущем параграфе толковые переводы, возможно, также принадлежат этой эпохе, равно как и некоторые тексты, включенные в круг мефодиевских. Безусловно, именно в эту эпоху вполне сложилась церковная служба на славянском языке, что способствовало распространению кратких и полных апракосов. Но в этом разделе речь пойдет прежде всего о сравнительно узкой группе библейских переводов, которая в научной традиции славянской филологии рассматривается как типичный плод деятельности преславских переводчиков царя Симеона. Это Толковые пророки, Псалтырь с толкованиями Феодорита Кирского, Восьмикнижие, а также полные апракосы — Евангелие и Апостол. Называя их симеоновскими, мы сужаем смысл этого термина; речь должна идти, возможно, о восточноболгарских или преславских переводах, о литературном кружке Константина Болгарского, а может быть, даже о деятельности одного переводчика. Имя одного переводчика этой эпохи — дьякона Григория нам известно (см. ниже).

Первым, кто обратил внимание на своеобразие языка этих переводов, был И. В. Ягич (1884), когда в своем отклике на критическое издание архим. Амфилохием (1880б) Псалтыри отметил характерные черты словаря Толковой псалтыри, датировал перевод X в. и отнес его к области придунайских славян. С кругом писателей царя Симеона впервые связал эту редакцию Евсеев (1897) при исследовании книги Исайи.

Известно около 40 списков Толковых пророков, древнейший из них относится к XII в. (РГБ, М.640.2, Исайя с толкованиями, 1 л.), один — к XIV в. (РНБ, F.I.461), остальные — к XV—XVI вв. Полные списки содержат все 16 пророческих книг: 4 больших и 12 малых. Меньшей частью своего объема представлена книга Иеремии (главы 25—45, 52), Даниил не сопровождается толкованиями, тогда как Софония, главы 2—3, {{164}}Аггей, Захария и Малахия, также не имеющие толкований, входят в это собрание в мефодиевском переводе (ср. также ниже о Иер. 1:1 — 2:12).*{{[21] В сербском списке середины XVI в. НБС, Рс. 42 (Шестодпев) на л. 182—190 сохранились части текстов пророков Осии, Амоса и Михея с толкованиями. Перевод и библейского текста, и толкований отличается от Толковых пророков.}}

Многие восточнославянские рукописи толковых пророчеств воспроизводят следующую приписку 1047 г.: Слава тебѣ ги црю нбсныи. яко сподоби мѧ написати книгы си ис куриловицѣ, кнзю влодимиру новѣ городѣ кнѧжащю. сынови ярославлю болшему. почахъ же ѣ писати в лѣто 6555, мсца маѧ, 14, а кончах тогоже лѣта мсца декабрѧ, въ 19. азъ попъ ѹпирь лихыи. темьже молю всѣх прочитати пророчество се. велика бо чюдеса написаша намъ сии пророци в сихъ книгахъ. здоровъ же кнѧже буди въ вѣкъ живи, но обаче писавшаго не забываи. (запись приводится по ГБ, Описание, т. 1, с. 112).

Внимание иследователей привлекло, конечно, выражение ис куриловицѣ. Некоторые считают, что так называлась в древности глаголица, ибо несколько инициалов в различных списках пророчеств даны в глаголической графике, они должны свидетельствовать о том, что южнославянский антиграф, которым пользовался поп Упырь, был написан глаголицей (см., например, Щепкин 1967, с. 25—26). Но А. И. Соболевский (1923) убедительно показал, что антиграф был написан кириллицей, к ней и относится это выражение, тогда как глаголические инициалы внесены попом Упырем как украшения. А. Поппэ (1986) в пространном исследовании пришел к выводу (который, однако, нельзя считать вполне доказанным), что выражение это означает просто образец, модель, подлинник. Наконец, по догадке А. Шоберга, Упырь Лихой тождествен скандинавскому создателю рун второй половины XI в. по имени Ofeigr Upir (Sjøberg 1982). Известная запись дьякона Григория на Остромировом евангелии сходна с записью попа Упыря, которая, вероятно, послужила для нее образцом.

Толковые пророки явились предметом исследования в двух диссертациях И. Е. Евсеева. В работе 1897 г. он изучил текст книги Исайи, уделив главное внимание вопросу о греческой основе славянской версии. В работе 1905 г. он издал текст книги Даниила по трем версиям: паримийной, где использовано несколько списков паримийника, в том числе древнейший — Григоровичев, РГБ, Григ. 2 (М. 1685), четьей мефодиевской (по Архивскому хронографу — РГАДА, ф. 181, № 279/658) и толковой по рукописи XV в. ГИМ, Чуд. 182. Тем самым ему удалось наглядно показать различие трех славянских переводов и большое своеобразие толкового перевода (хотя, напоминаем, именно Даниил дан в этом переводе без толкований). Позже Туницкий подготовил издание Малых пророков с толкованиями, но успел издать только пять книг — Осии, Иоиля, Амоса, Авдия и Ионы по русскому списку конца XV в. РГБ, ТСЛ. 89 с разночтениями из четырех рукописей XV в. (Туницкий 1918).

Версия южнославянских списков, в частности лучшего из них РНБ, F.1.461 (=ЮБ), до сих пор не издана; в настоящее время ее готовит к публикации Румяна Златанова (Zlatanova 1992). Как отмечалось выше (§ 12), восточнославянская версия текста, восходящая к новгородскому списку 1047 г., не дает полного представления об истории текста и его первоначальном облике. Проявленное Евсеевым равнодушие к южнославянскому материалу не позволило ему дать полноценную историю славянского текста. Попытки Р. Златановой построить полную текстологию {{165}}Толковых пророков также не могут быть сочтены завершенными. Ею не привлечен западнорусский список 1502—1507 гг. Матфея Десятого, который, как кажется, представляет собою промежуточную форму между южнославянской и восточнославянской ветвями, кроме того, она не приняла во внимание, что использованный ею южнославянский список РНБ, F.I.3 представляет собою копию с восточнославянского оригинала. Так, под влиянием восточнославянского антиграфа писец этого списка неправильно употребляет юсы, смешивая их с неносовыми гласными, и наоборот, например: изваѫныи, изваѧшѫ Abb. 2:18; языкы, пожроша, поклониша сѧ Иер. 1:5, 16, 2:11; на главѹ, послѫшаи, прободоша Зах. 3:5, 8, 13:6; боѫзнь Мал. 1:6; аналогичные данные приводит Т. Мострова(1995).

Следует прибавить, что этот южнославянский список РНБ, F.I.3, а также сербский список XVI в. Хлудова 1 и сборник 1502—1507 гг. Матфея Десятого (восточнославянская копия с сербского оригинала) содержат начало книги пророка Иеремии (1:1—2:12), отсутствующее в других рукописях Толковых пророков. Создается впечатление, что этот пассаж относится к числу четьих мефодиевских переводов, его языку чужды типичные «симеонизмы» Толковых пророков. Ср. 1:5 (ѩзыци, но не страны, греч. τὰ ἔθνη; 1:12 зане, но не имьже, греч. διότι; 1:16 пожьрошѧ, но не потрѣбишѧ, греч. ἔθυσαν; 2:7 достояние, но не причѧстие, греч. κληρονομία; 2:8 иереи, но не жрьцы, греч. ἱερεῖς; артикль при целевом инфинитиве не переводится, ср. 1:17 сь тобоѭ азъ есмь изимати тѧ, 2:2 помѣнѫ любъвь съврьшения твоѥго ходити въ слѣдъ іздраилѣ. Непосредственно к этому пассажу примыкает Иер. 25:15, с этого стиха начинается текст в списках, восходящих к копии 1047 г. Дополнительные данные по переводческим приемам см.: Тасева, Йовчева 1995; Мострова 1995.

Евсеев не оценил по достоинству толковый перевод. Для него, как и для большинства его современников, характерны были апологетический тон в отношении переводов Кирилла и Мефодия и несколько пренебрежительная оценка трудов последующих славянских переводчиков. Предположение о том, что при толковом переводе по политическим причинам была сделана попытка отказаться от константинопольского текста в пользу александрийского (Евсеев 1905, с. XXXVI—XXXVII), является анахронистичным и не подтверждается конкретными исследованиями (см. Глава 4, § 6). Евсеев разделял посеянные Ягичем убеждения в том, что переводчики стремились следовать навыкам своего обиходного языка и соответственно им исправляли доставшиеся им славянские тексты Св. Писания (Евсеев 1905, с. XXXVI). В этом сказалась характерная для той эпохи неразвитость представлений о природе литературного языка, в частности, о его способности сохранять значительную независимость от обиходных диалектов.

При оценке этого перевода нельзя проходить мимо того очевидного факта, что он должен был представлять собою интерес именно благодаря богословским толкованиям, сопровождающим пророческие тексты. Молодая христианская община у славян могла понять если не смысл, то значимость религиозно-нравственных книг Св. Писания (Евангелий, апостольских Посланий, Псалтыри, Притчей), его исторических разделов (Восьмикнижия, Царств, Деяний, снова Евангелий), тогда как книги пророческие по своей тесной связи с конкретными событиями священной истории представляли определенные трудности и для религиозного, и для культурно-исторического усвоения. Пророки должны были восприниматься {{166}}в ряду откровенной, апокалиптической литературы, и характеристика, которую дал им поп Упырь, не может быть случайной: «Велика бо чюдеса написаша нам сии пророци в сих книгах». Как известно, в византийской письменности Апокалипсис распространялся по преимуществу в толковой разновидности текста (Schmid 1955—1956). И эта параллель многое объясняет в той популярности Толковых пророков, благодаря которой прежний мефодиевский перевод Пророков был утерян; от него сохранилось лишь то, что было включено в кодексы Толковых пророков вследствие их неполноты (Соф., Зах., Мал., Агг, отрывок из Иер.) или вошло в хронографию (Иер., Дан.).*{{[22] Сходным было положение апостольских Посланий, они также распространялись преимущественно в толковой разновидности (см. § 8, 11).}}

Судьба Псалтыри с толкованиями Феодорита Кирского не была так счастлива в славянской письменности. Ей пришлось соперничать с Толковой псалтырью Афанасия Александрийского (§ 6), в результате ее рукописная традиция ограничивается всего 10 списками. Древнейший из них представляет собою восточнославянскую копию XI в. (ГИМ, Чуд. 7) с болгарского антиграфа. Как и в случае с Толковыми пророками, работа осталась не закончена, перевод обрывается на 144-м псалме, остаток восполнен по Толковой псалтыри Афанасия Александрийского. Текст древнейшей рукописи издан и исследован Погореловым (1910а, 19106, 1910в).

Оба толковых перевода чрезвычайно близки между собою по приемам передачи греческого текста и по языку. Создается, впрочем, впечатление, что текст Псалтыри в этом толковом переводе стоит гораздо ближе к традиционной версии славянского текста (т. е. к кирилло-мефодиевскому переводу Псалтыри), чем текст Пророков толкового перевода в отношении паримийного или мефодиевского перевода Пророков. Однако впечатление такого рода нуждается в строгой проверке.

Не соглашаясь с ответами Евсеева и с его постановкой вопросов, приходится признать, что многое в обстоятельствах появления этих двух толковых переводов остается неясным. Разумеется, не может быть случайным совпадением незавершенность обеих работ. Нуждается в объяснении отсутствие толкований на Даниила. Возможно, это обстоятельство нужно ставить в связь с наличием ко времени появления Толковых пророков в славянской письменности толкований Ипполита на Даниила (§ 6). Впрочем, наличие толкований Афанасия Александрийского не предотвратило нового толкового перевода Псалтыри.

Считается, что особенности словоупотребления симеоновской школы библейских переводов заключены в двух главных чертах. Во-первых, это последовательное устранение грецизмов и кое-каких других заимствований, что отражается в таких парах, как идолъ : кѫмиръ, июдѣи : жидове, икона : образъ, олѣи : масло, постъ : алъканиѥ и т. д. Во-вторых, это последовательное предпочтение известного круга слов, например (они стоят на втором месте): жрьтва : трѣба (θυσία), достояниѥ : причѧстиѥ (κληρονομία), ѩзыкъ : страна (ἔθνος) и т. д.*{{[23] Самые полные перечни лексических особенностей переводов симеоновской эпохи дают И. Карачорова (1985, 1989) и Т. Славова (1989).}} В результате в этих переводах оказывается обновлена почти вся христианская терминология. Следует, однако, отвергнуть мысль о том, что переводчики этой школы стремились внедрить в христианские тексты старую языческую терминологию, как это может показаться из-за появления здесь, например, {{167}}слова трѣба и других однокоренных образований. Все случаи употребления слов трѣба, трѣбище, трѣбьникъ в Толковой псалтыри относятся к сфере идолопоклонства, но там, где речь идет о монотеистическом культе, сохранено слово олтарь (этот материал легко обозрим по словарю Погорелова к тексту Псалтыри). Принятая здесь же передача греч. Λίβανος «Ливан» через слав. дѫбрава говорит о чисто богословском подходе к переводу. Ведь чаще всего в тексте Псалтыри названием горы Ливан символически обозначается место идолослужения, что у славян ассоциировалось с рощами и дубравами. Не случайно именно в этом круге текстов вместо старого языческого термина раи, усвоенного кирилло-мефодиевскими переводами, введен грецизм порода из греч. παράδεισις.

В языке сказываются особые стилистические пристрастия переводчика. Регулярно употребляются целевые союзы дѣлѧ, дѣльма, имьже, наречие ѹто «целиком, полностью», местоимение вьсь, но не вьсѧкъ. Аорист 2-го лица переводится аористом же, а не перфектом, как в кирилло-мефодиевских текстах.

Интересны некоторые особенности передачи грамматики. Греческий пассив всегда воспроизводится глагольными формами с возвратной частицей сѧ. Ср.: Ам. 1:5 αἰχμαλωτευθήσεται = плѣнѧтьсѧ, ср. в бревиарии плѣнени бѹдѹть; Наум 1:10 βρωθήσεται = поястьсѧ, ср. в бревиарии снедени бѹдѹтъ.

Греческий целевой инфинитив с артиклем переводится инфинитивом с частицами яко, якоже. Ср. Дан. 11:15 и не бѹдеть. крепости яко стати (греч. τοῦ στῆναι); Иона 1:3 и въставъ иѡна якоже бѣжати (τοῦ φυγεῖν) въ Тарсисъ, ср. в бревиарии вста убѣжати.

Точно так же более формально подходит симеоновский переводчик к передаче будущего времени, осложненного определенной модальностью, или сослагательного наклонения, где кирилло-мефодиевские переводы пользуются связочным глаголом имѣти и инфинитивом. Ср. Ос. 2:21 послѹшати имамь : послѹшаю, греч. ἐπακούσομαι; 2:6 не имать обрѣсти : не обрѧщеть, греч. οὐ μὴ εὕρῃ; Иоил. 2:26 не имѹть. постидѣти се : не срамѧт сѧ, греч. ὀυ μὴ καταισχυνθῇ и т. д. (на первом месте цитируется глаголический бревиарии, на втором месте — пророческий текст по изданию Туницкого 1918).

Неоценимый вклад в изучение славянского Восьмикнижия внес А. В. Михайлов своим точным изданием четьего текста Бытия по 26 спискам и исследованием, которое, впрочем, в большей своей части обращено на паримийный текст Бытия (Михайлов 1900, 1912). Кроме того, издана и в немалой степени исследована оказалась завершающая часть Восьмикнижия — книга Руфь (Vajs 1905, 1926; Михайлов 1908, 1928).

Как уже говорилось в Главе 1, для восточнославянской рукописной традиции было характерно разделение Восьмикнижия на два рукописных кодекса, из которых один содержал только Пятикнижие. Но в восточнославянских списках Хронографа Восьмикнижие представлено в своем полном виде, хотя и перемешано там с Хроникой Иоанна Малалы. В так называемом Иудейском хронографе Восьмикнижие сопровождается очень важным историческим свидетельством, которое в Архивском списке на л. 199 имеет следующий вид: книгы завѣта божиа ветхаго, сказующе ѡбразы новаго завѣта истиннў сѹщў, преложеныѧ ѡт гречскаго языка в словенскыи при кнѧѕи блъгарстѣм симеоне сынѣ бориши григоріем презвитерѡм мнихом, всѣх црковник блъгарскихъ црквіи, повелѣніем того книглюбца кнѧѕѧ семіон, истинѣ ж рщи {{168}}боголюбца (то же в Виленском списке, л. 232). Согласно Евсееву (19026), текст этот представляет собою завершающую приписку (колофон) к славянскому Восьмикнижию и, следовательно, к нему и относится. Существуют и другие взгляды на нее: приписка относится к следующим за нею книгам Царств (Леонид 1889; Николова 1995) или ко всей Хронике Иоанна Малалы (Истрин 1893, с. 354—357); они не кажутся достаточно обоснованными. Согласившись с мнением Евсеева о значении данной приписки, Михайлов (1912, с. ССХСІ—ССХСІІ) добавил, что запись эту не следует понимать так, что пресвитер Григорий перевел Восьмикнижие заново и целиком, в своей работе он воспользовался готовым Паримийником.

Как уже отмечалось, всякий средневековый библейский перевод был в большей или меньшей степени связан с уже существовавшими к моменту его появления переводами той же самой книги, так что в этом отношении судьба Восьмикнижия в переводе пресвитера Григория не могла быть иной. Вопрос заключается лишь в том, какие переводы Восьмикнижия предшествовали работе Григория и в какой мере он использовал их.

Намерение Михайлова (1912, с. ССХСІІ) показать, как Григорий воспользовался в своей работе Паримийником, к сожалению, исполнено не было. Кроме того, Григорий должен был как-то отнестись к четьему переводу Восьмикнижия, выполненному Мефодием, если таковой действительно существовал. Как уже было сказано (§ 3), присутствие в глаголических бревиариях книги Руфь в мефодиевском переводе заставляет думать, что некогда в этом переводе существовало все Восьмикнижие.

При общем сходстве лексики, и в частности христианской терминологии, между Толковыми пророками, Толковой псалтырью, с одной стороны, и Восьмикнижием — с другой, в последнем наблюдается значительное колебание лексической нормы. Как установил А. В. Михайлов (1912), рукописная традиция четьего Бытия делится на две группы: восточнославянскую (20 списков) и южнославянскую (6 списков). Обе группы обладают чертами внутреннего сходства, т. е. восходят к одному архетипу, хотя имеют определенные текстовые расхождения между собой. Что касается симеоновской лексики, то она разбросана по спискам обеих групп без какой-либо видимой системы. Так, в стихе 12:7 четыре южнославянских и один восточнославянский список дают олтарь, все остальные трѣбьникъ; в 12:8 все списки единодушно дают трѣбьникъ; в 13:18 три южнославянских списка дают жрьтвьникъ, один восточнославянский — олтарь, остальные — трѣбьникъ; в 22:9 один восточнославянский список дает олтарь, остальные — трѣбьникъ; в 26:25 один южнославянский список дает ольтарь, остальные — трѣбьникъ. Часть вариантов такого рода могла возникнуть под влиянием соответствующих чтений Паримийника, однако такие колебания наблюдаются и за пределами паримийных частей Восьмикнижия. Например, при расхождении между собою кириллических списков книги Руфь один из вариантов всегда совпадает с чтением глаголического бревиария, в котором представлен мефодиевский перевод этой книги. Ср. 1:8 сноха : невѣста, 1:10 идевѣ с тобою : с тобою възвративѣ се, 1:14 жрѣлѣ свои : гласъ свои, 1:20 горька : горесть, 2:7 жѧтели : жьнѹщии и т. д. (в приведенных примерах на втором месте находится общее чтение бревиария и какого-либо из кириллических списков). Интересные наблюдения над переводом Восьмикнижия приводит Т. Славова (1995).

{{169}}По всей вероятности, именно при этом переводе свое новое название бытиѥ получила первая библейская книга, в результате в традиции православных славян навсегда закрепилась очень необычная передача греч. γένεσις. Прежнее (и правильное) название должно было быть рождьство, как это видно из Мф. 1:1 кънигы рождьства ісѹ христова Сав.; в некоторых местах старый перевод сохраняет глаголический бревиарий (см. Slovník, s. ν. бытиѥ). Это решение привело к появлению странных пассажей, ср. Ос. 2:3 съвлекў ю нагў. и поставлю ю якоже въ дьнь бытиѧ еѧ. Возможно, что вытеснение исконного варианта перевода связано было с тем, что за ним закрепилось название календарного праздника; поэтому же, наверное, в национальных традициях других народов название первой книги Пятикнижия вообще оставлено без перевода. Однако в Житии Кирилла у этой книги название тварь, ср.: и богъ бо въ твари глаголеть: се всѧ добра зѣло (цитата из Быт. 1:31). Такой же перевод для греч. γένεσις предлагает Пс. 103:1: псалмъ давыдовъ о твари въсего мира (Slovník).

Создается впечатление, что Восьмикнижие по своим стилистическим чертам представляет собою компромисс между симеоновскими и кирилло-мефодиевскими текстами. Приведенные выписки из Бытия и Руфи показывают, по всей вероятности, лишь то, как симеоновский перевод вступил во взаимодействие с другими текстами в ходе своего исторического существования. Но его взаимодействие с предшествующими ему славянскими текстами Св. Писания в момент возникновения еще ждет текстологического изучения.

С большей последовательностью проявляется синтаксическое своеобразие Восьмикнижия. В отличие от Толковых пророков, артикль при греческом целевом инфинитиве регулярно переводится здесь относительным местоимением ѥже. Ср. Быт. 25:24 скончаша сѧ дніе еже родити ей = ἐπληρώθησαν αἱ ἡμέραι τοῦ τεκεῖν αὐτήν, Руфь 1:16 не срѧщи мене то еже оставити тебе = μὴ ἀπαντήσαι ἐμοὶ τοῦ καταλιπεῖν σε. Активное причастие с артиклем переводится не причастным оборотом, а придаточным определительным. Ср.: Быт. 24:65 мѹжь онь иже идеть = ὁ ἄνθρωπος ἐκεῖνος ὁ πορευόμενος; Руфь 2:6 моавитыни есть <...> яже обратисѧ от села = ἡ ἀποστραφεῖσα, в бревиарий възвращшиѣсе. Возможно, именно с этого времени передача греческого артикля относительным местоимением становится нормой церковнославянского языка.

В дальнейшем на славянском юге текст Восьмикнижия подвергся незначительной редактуре. При ней был использован иной греческий оригинал, что отразилось в таких разночтениях, как Исх. 4:18 иди съ миромъ = πορεύου εἰς εἰρήνην в южнослав. списках и иди сдравъ = ὑγιαίνων в восточнославянских; Исх. 5:3 страхъ= φόβος и убои = φόνος (см. Пичхадзе 1996). Едва ли, однако, к этому же слою правки относится славянская форма нави в южнослав. списках на месте грецизма адъ (Пичхадзе 1996, с. 15). Форма нави может принадлежать тому же лексическому слою, что и масло дрѣвяноѥ, алъканиу, свѧщеньникъ, образъ вместо олеи, постъ, иерѣи, икона, т. е. быть исконной для переводов симео-новской эпохи.

Что касается Полного апракоса, то можно утверждать, что симеоновский тип не был первым в истории славянской письменности. Типологическое различие полных апракосов Мирославова и Мстиславова типов, о котором речь шла выше (Глава 1, § 4), явилось основой и текстового различия. Ниже приводится чтение 1-й среды после Пятидесятницы {{170}}(Мф. 5:20—26) по нескольким полным апракосам. В левом столбце помещены общие чтения следующих рукописей XII—XIII вв.: Мрс, Пан. (РНБ, Соф. 1), Рад. (HAZU IIIb 24), Срз. (БАН 24.4.25), Крп. (ГИМ, Хлуд. 28). В правом столбце помещены общие чтения рукописей XII в. Мет. и Дбл.

вьнитивълѣсти εἰσέλθητε
речено выстъ (естъ)рече сѧ ἐρρέθη
древьнимъ (dat. pl.) — пьрвыимъ τοῖς ἀρχαίοις
сьнмищю (dat.sg.) — съборѹ τῷ συνεδρίῴ
буе (voc. sg.) — ѹроде μωρέ
геонѣ (dat. sg.), родѹ огньну (Пан.) — езерѹ огньнѹ εἰς τὴν γέενναν τοῦ πυρός
кь олтарю - прѣдъ трѣбьникомъ ἐπὶ τὸ θυσιαστήριον
нѣчьто на тѧ - чьто до тебе τι κατὰ σοῦ
твоисвои σου
супьремь твоимь (instr. sg.) — сѹпьрьникъмь своимь τῷ ἀντιδικῳ σου
аминь аминь - право ἀμήν
кондратъцатѹ (acc. sg., fem.) κοδράντην

За пределами отмеченных разночтений текст в обеих группах совпадает дословно, следовательно, обе группы восходят к одному источнику, а различает их редактура симеоновской эпохи, которая принадлежит той же руке, что Толковая псалтырь Феодорита Кирского и Толковые пророки. Из двух возможных направлений развития текста естественным представляется такое, при котором древний текст прошел редактуру симеоновской эпохи, т. е. полный апракос типа Мрс. возник раньше симеоновской редакции. Но можно думать также и о независимом происхождении двух полных апракосов на общей базе первичного тетра и краткого апракоса, а очевидную общность текста объяснять общностью источников.

Зависимость полного апракоса Мирославова типа от тетра сказывается уже в том, что при началах чтений указаны соответствующие номера Аммониевых глав, т. е. чисто тетровые элементы текста. При этом, например, чтение 2-й субботы по Пасхе, состоящее из Ин. 6:14—27, обозначено как 7-я глава. В действительности это 50-я глава по счету Аммониевых глав. Цифровая ошибка объяснима через глаголицу, в которой буква люди с цифровым значением 50 и буква живѣте с цифровым значением 7 обладают исключительным внешним сходством. Тот краткий апракос, на котором основан полный апракос Мирославова типа, обладал сходством с Саввиной книгой, поэтому в Мрс, как и в Сав., перепутаны местами 6-е и 7-е, а также 16-е и 17-е воскресенья в цикле Нового лета (но редактура Сав. не нашла отражения в Мрс.!).

Ждет своего объяснения история становления полного апракоса Мстиславова типа. Даже столь близкие между собою списки, каковы Мет. и Дбл., имеют различия в составе, которые могут говорить и о различии в их происхождении. Так, и тот, и другой апракос не имеют литургического инципита в чтении 1-го четверга по Пятидесятнице (Мф. 8:23), что свидетельствует о том, что для седмичных (будних) чтений оригиналом им послужил тетр, однако же восполняют этот недостаток Мст. и Дбл. различными путями: въ оно врѣмѧ. и вълѣзшю емѹ въ корабль. по немь идоша ѹченици Мст. л. 31а; въ оно. вълѣзъше въ корабль по немь {{171}}etc Дбл., л. 47. Ср. нормальную литургическую форму в Мрс: вьлѣзьшю ісусу вь корабль.

Другой пример такого же рода. Чтение 9-го понедельника в цикле Нового лета состоит в Дбл. (РГБ, Рум. 103, л. 90 об.) из стихов Лк. 14:1, 12—15, что правильно, тогда как в Мст. — из стихов 14:1, 7—17, что неправильно. Ошибка в Мст. обязана своим появлением тому, что стихи 7 и 12 имеют тождественное начало: глаголаше же къ зъвавъшѹмѹ и. То же можно видеть в чтении 7-го четверга Нового лета (Лк. 11:43— 12:1), которое в Мст. начинается стихом 47. И тут причиной является одинаковое начало стихов 43 и 47 лютѣ вамъ кннжьницн и фарисеи. Следовательно, работа составителя Мст. (или протографа Мст.) проходила с использованием лекционарных таблиц и тетра.

Благодаря тому что составители полных апракосов использовали для седмичных чтении тетр, эти чтения могут, как кажется, сохранять текстовые особенности первичного тетра, утерянные в дошедших до нас рукописях тетра. Например, в чтении 4-го понедельника Нового лета общему чтению Марн., Мрс. (оно слева) противостоит чтение Мст. и Дбл., сохраняющее исконную лексему (ср. § 4):

Лк. 7:37 алавастръ мѵрѹ : а. хризмы
Лк. 7:46 мира : хризма

Язык полного апракоса Мстиславова типа не имеет принципиальных отличий от текста, представленного в Марн. и Зогр., иногда совпадая и с кратким апракосом. Однако все рукописи, входящие в эту группу, испытали на себе влияние болгарского языкового слоя X в., каковое в отдельных частях рукописей очень заметно.

Равным образом и симеоновские языковые черты в полных апракосах симеоновского типа далеко не равномерно распределены в рукописях. Так, в Мст. и Дбл. текст Иоанна в цикле от Пасхи до Пятидесятницы почти полностью свободен от симеоновских языковых черт; можно думать, что редактура, которой сопровождалось составление полного апракоса, не охватила весь объем этой книги. Христианская терминология полных апракосов симеоновского типа обладает уже названными признаками симеоновской эпохи: рядом со словом поетъ находится алкание, рядом с термином иереи соседствует жьрьць, с раемъпородь и т. д. (см., например, по словуказателю Мст.). Наблюдается стремление к смысловому разграничению слов, как это отмечено для Толковых пророков. Так, в 1 Кор. 10:18 слова трѣба и трѣбьникъ отнесены к иудейскому культу, тогда как в 1 Кор. 9:13 олтарь применяется к христианскому богослужению. При переводе целевого инфинитива употребляются частицы яко, якоже, например, Рим. 6:6 разрѹшить тѣло грешное якоже ктому не работати намь грѣхѹ (τοῦ μηκέτι δουλεύειν). Выражение καθὼς γέγραπται (Рим. 3:10, 4:17, 9:13 и др.), оформленное грамматическим пассивом, передано якоже пишетьсѧ, в других переводах якоже писано ѥсть (см. по изданию Воскресенского).

Суммируя сказанное и возвращаясь к сведениям, сообщенным в § 6 о кратком апракосе, можно заключить, что разнообразие в структуре и языке рукописей как краткого, так и полного апракоса совмещается в них с безусловным единством текста, с очевидным преобладанием общих текстовых явлений. Совмещение этих двух как бы противоречивых черт возможно лишь при одном условии, а именно том, что все эти {{172}}литургические варианты создавались на основе одного и того же источника — текста Четвероевангелия, а различия между ними вызваны тем, что эксцерпции из общего источника делались на основе разных лекционарных таблиц.

Что касается Четвероевангелия, то его редактура не была выполнена в эту эпоху, во всяком случае она не была закончена. Нередко в рукописях XIII в. встречается в изобилии лексика, характерная для симеоновских переводов, нам неизвестны случаи, однако, когда бы редактура охватила весь объем текста целиком; типичную картину перемежающихся полос с различным лексическим наполнением дают, например, работы по евангельской лексике А. Новиковой (1988), Т. Славовой (1988). Чаще симеоновские черты встречаются в Мф., и это понятно, потому что всякая редактура начинается с первых листов рукописи и нередко ограничивается ими. Полный апракос симеоновской эпохи при всей непоследовательности редактуры, отразившейся в нем, выделяется своими структурными особенностями, наличием дополнительного греческого оригинала; напротив, четий тетр лишен сколько-нибудь заметных вариаций в структурном отношении, использование дополнительного греческого оригинала хотя и заметно на его тексте, но лишено последовательности. Поэтому необходимо думать, что симеоновские признаки в тетрах XIII в. отражают контроль над его текстом в Болгарии X в., но не специальную редактуру. В этом смысле отсутствие у Г. А. Воскресенского во второй редакции полных апракосов рукописей тетра следует оценить как интуитивно достигнутый текстологический успех.

По всей вероятности, в эту же эпоху была изготовлена особая редакция Псалтыри, которую в свое время В. А. Погорелов (1901) назвал «русской». Во главе ее стоит восточнославянский список XI в., часть которого находится в РНБ, Q.п.1.73 и носит название «Бычковской псалтыри», часть находится в монастыре св. Екатерины на Синае (Slav. cod. 69; см. исследование Lunt 1976, фототипическое издание Altbauer, Lunt 1978). Как и другие восточнославянские копии XI в., этот список восходит к оригиналу из Преславской библиотеки (см. § 2). Близки к нему по характеру текста болгарские списки XIII в. из собр. Боянской церкви, № 1 (София) и РГБ, Григ. 4; см. Карачорова 1989, с. 202 и сл.

§ 8. Библейская филология эпохи св. Саввы Сербского

{{172}}Растко (ок. 1176—1235), третий сын сербского князя Стефана Немани, пятнадцати лет от роду прибыл на Афон и принял монашество под именем Саввы. Свое послушание он начал в русском Пантелеимоновом монастыре, а в 1196 г. основал сербский Хиландарский монастырь общежительного типа. При основании монастыря был переведен Эвергетидский устав; он назван по одному из константинопольских монастырей и представляет собою разновидность Иерусалимского устава, как и переведенный ранее в Киеве для Печерского монастыря Студийский устав. Иерусалимский устав сложился впервые в Палестине в монастыре Саввы Освященного (ум. в 532 г.). Его главным литургическим отличием от получившего у славян распространение устава Великой Церкви (т. е. богослужебного устава константинопольского храма св. Софии) является ежедневная литургия. Потому Иерусалимский устав использует либо полный апракос, либо литургический тетр.

{{173}}Как было сказано выше, судя по Мирославову евангелию и родственным с ним спискам, полный апракос мог появиться у славян уже в IX в., во всяком случае он получил новую жизнь в Преславе при царе Симеоне, откуда и перешел в Киев. Сербские списки полного апракоса также многочисленны. Едва ли они восходят к восточнославянским оригиналам, как в свое время думал А. Белић (1936); сегодня нам известны и болгарские списки полного апракоса (Глава 1, § 6), так что правильнее думать, что сербские списки полного апракоса XII—XIII вв. восходят к тем же оригиналам, что восточнославянские списки, и независимо от последних.

С XIII в., однако, нам становятся известны многочисленные списки литургического тетра сербского происхождения. Как говорилось в § 4, литургический тетр мог использоваться и в богослужении по уставу Великой Церкви, почему и оказался переведен прежде других литургических книг. Распространение специализированных литургических книг апракосного типа было связано с тем, что рукописи апракосов были дешевле, занимая меньший объем, и что ими легко могли пользоваться клирики с самым элементарным уровнем образования. Вытеснение апракосов литургическим тетром объясняется появлением более дешевого писчего материала (бумаги), более экономных почерков (минускула в Византии и полуустава у славян), наконец, влиянием монашества на литургическую практику приходов.

Уже в VI и VII вв. синайские, палестинские, сирийские монастыри испытали влияние подвижников (отшельников, анахоретов). Литургические формы подвижнического богослужения сводились к скромному набору молитв и песнопений, возмещением этой простоты служило чтение Св. Писания, не ограниченное теми небольшими по размеру перикопами, которые были закреплены практикой общественного приходского богослужения. По всей вероятности, внешним знаком этого влияния послужил отказ от литургических сборников апракосного типа.

Внешним признаком нового литургического тетра, выработанного в это время, является помещение в тексте, а не на полях, киноварных лемм с выписанными сведениями о дне службы, приведением вступительной формулы и зачала, тогда как на полях выставляются номера Аммониевых глав (см. Глава 1, § 8). Точно так же указания в месяцеслове отсылают к Аммониевым главам.

Своим происхождением этот текст связан с древним тетром и Симеоновским полным апракосом. Из первого источника он заимствует свою структуру и отсылки к Аммониевым главам, из второго — некоторые лексические особенности. Например, жидове вместо июдѣи, право право вместо аминь аминь, ѹтѣшитель вместо параклитъ в Евангелии от Иоанна. Текст нового литургического тетра отличается значительной стабильностью, что свидетельствует о его массовом производстве на заказ для нужд приходов и монастырей.

Ранние рукописи, содержащие новый литургический тетр, относятся к концу XIII в., это, в частности, Герасимово евангелие (монастырь Пеп № 1), Евангелие из монастыря Дечани, 3, Мокропольское евангелие (Крка, № 2), Богданово евангелие (HAZU ІІІс 20), болгарское Тырновское евангелие 1273 г. (HAZU ІІІа 30). От XIV в. рукописи весьма многочисленны, например: РНБ, F.n.1.91, РНБ, F.n.1.100, РЫБ, Q.п.1.44, РНБ, Гильф. 2, РНБ, Гильф. 5 и РНБ. Гильф. 18; ГИМ, Хлуд. 11 и ГИМ, Хлуд. 12; Милутиново евангелие 1316 г. (Хиландарь, Слав. 1), Евангелие Саввы {{174}}1354—1375 гг. (Хиландарь, Слав. 23), собр. Зографского монастыря, 20 и т. д. Тщательно составленные лекционарные таблицы Баницкого евангелия могут дать полное представление о структуре нового литургического тетра (см. Скоморохова-Вентурини, Наумов 1985). В XV в. этот тип текста вытесняется новой редакцией литургического тетра, возникшей на Афоне в начале XIV в. (см. § 11).

Как кажется, в это же время в сербской письменности получает распространение праздничный (воскресный, сверхкраткий) новозаветный апракос, объединивший в себе чтения из Апостола и Евангелия на литургии. Как уже отмечалось выше (Глава 1, § 6), особенностью этого типа литургического сборника является неустойчивость состава. Точно так же он не представляет собою единства в текстологическом отношении. Поэтому едва ли можно защищать мнение о первичности этого апракоса на славянской почве рядом с кратким и полным апракосами, равно как и тетром. Судя по колебаниям в составе текста, сборники этого типа составлялись из готовых переводов для небольших приходских церквей и отражали индивидуальные запросы заказчиков. Можно думать, что одновременное появление на славянском юге литургического тетра и служебного Апостола-Евангелия не было случайностью. Ведь наличие универсальной литургической книги могло вызывать появление более дешевых литургических сборников для нужд бедных деревенских приходов.

В славистике принято выделять также так называемый богомильский тип евангельского текста. Известно, что ересь манихеев, катаров, богомилов получила распространение на землях южных славян в середине X в. Считается, что приверженцы этой дуалистической ереси не признавали церковную иерархию, однако с большим почтением относились к Св. Писанию, переписывая по преимуществу Псалтырь и Новый Завет. Вследствие своего раннего разрыва с православной Церковью у славян, богомилы уже с середины X в. не проводили исправлений своего текста ни по славянским, ни по греческим рукописям. Это обстоятельство должно придавать особую ценность богомильским спискам Евангелия, сохраняющим близкий к славянскому архетипу текст.

Зачинателем темы «богомильской» редакции был Павел Шафарик, который в своей работе «Serbische Lesekoerner» (1833) обратил внимание на архаический текст Никольского евангелия конца XIV—начала XV в. (оно хранилось в Народной библиотеке Сербии в Белграде, во время второй мировой войны попало в Ирландию, теперь находится в коллекции Chester Beatty, Дублин). Выдающийся сербский филолог Юрий Даничич издал в 1864 г. текст Никольского евангелия. Указание на значимость «богомильских» рукописей для реконструкции славянского архетипа оставил В. Ягич в своем издании Мариинского евангелия (1884, с. 475—476). Позже при знакомстве с сербскими евангельскими рукописями в Белграде Μ. Η. Сперанский выделил группу боснийских рукописей по палеографическому основанию (1898, с. 36—40), в рецензии на издание Евангелия от Марка, выполненное Г. А. Воскресенским, он отметил текстовую близость между собою этих рукописей (18996, с. 60— 61) и назвал в качестве характерных их черт близость к Мариинскому евангелию и наличие языковых архаизмов, восходящих к глаголическим оригиналам. К числу «богомильских» рукописей вслед за Ягичем Сперанский отнес Никольское евангелие, Евангелие из сборника Хвала 1404 г. (Universita di Bologna, 3575), РНБ, Гильф. 6, — все это {{175}}четверо-евангелия XIV—XV в., но также и Карпинское евангелие конца XIII в. (ГИМ, Хлуд. 28), полный апракос болгарского происхождения. Затем он прибавил к ним Мостарское (Манойлово) конца XIII в. и Мирославово евангелия (Сперанский 1906). Позже как «богомильские» были названы Дивошево начала XIV в. (Grickat 1961 /62) и Чайничко конца XIV в. евангелия (Jerković 1975).*{{[24] Обзор боснийской письменности дает Кипа 1975.}}

В теории «богомильской» редакции, однако, слишком многое еще не разъяснено. Так, предполагается, что богомилы переписывали исключительно тетры, однако в числе их рукописей находятся полные апракосы Мирославово и Карпинское евангелия, безусловно, монастырского назначения (ср. Десподова 1986). Те рукописи, которые сербские монахи принесли в Западную Русь при основании в 1498 г. Супрасльского монастыря, также оказываются исключительно близки к «богомильской» традиции и по тексту, и по составу: сборник библейских книг Матфея Десятого был скопирован в своей новозаветной части с рукописи, исключительно близкой к сборнику Хвала (Алексеев, Лихачева 1978, с. 76—82).

В свою очередь в тексте Хвала есть уникальные совпадения с праздничным апракосом XV в. НБС 496, ср. Ин. 15:24 по Марн.: аште дѣлъ не бимь сътворилъ въ нихъ. іхъже инъ никтоже сътвори, на месте второй половины фразы в 496 читаем ихже ння не сьтвори никтоже, тогда как в рукописи Хвала никтоже инь не сьтвори нни; т. е. та и другая рукописи прибавляют наречие нынѣ, неизвестное другим сербским спискам. Другое общее совпадение этих двух источников разделяет с ними Юрьевское евангелие, русский полный апракос XII в., ср. Ин. 15:27 по Марн. искони съ мноѭ есте, в трех названных рукописях форма глагола естъ. Точно так же и у Никольского четвероевангелия наблюдается большое число совпадений с полными апракосами (см. Алексеев 1984, с. 9—10, а также в Главе 4, § 13). Еще пример такого рода: на месте древнего въ декаполи из греч. ἐν τῇ Δεκαπόλει некоторые рукописи XIII в. дают перевод топонима в Мф. 4:25, Мк. 5:20 десѧти градъ (Vakareliyska 1993, р. 23), между тем в Никольском евангелии читается в Мк. 5:20 вь девети градь (Slovník, I, 473), т. е. не только позднее, но и вторичное чтение.

Наличие архаизмов и грецизмов само по себе возможно при контролируемой текстологической традиции практически в любой рукописи. Так, в правленом болгарском тетре XIII в. Баницком евангелии (НБКМ, 847) имеется уникальный грецизм камьмелъ из греч. κάμηλος «верблюд» (на это обратил внимание Lunt 1984, р. 66—67). В этой же рукописи и Евангелии Керзона (British Museum. Catalogue of Additions to the MSS, 20) имеется грецизм питакь Лк. 16:6 из греч. πιττάκιον, в других рукописях бѹкъви, кънигы, в греческом оригинале τὰ γράμματα (на это обратила внимание Vakareliyska 1993, р. 23). Едва ли эти заимствования отражают первоначальный славянский текст.

Наконец, до сих пор не установлено, действительно ли между рукописями боснийского извода, представляющими собою определенную совокупность в смысле палеографическом, наблюдается и текстологическое сходство. Наличие архаизмов объединяет их лингвистически, но не делает из них текстологической группы или редакции.

{{176}}

§ 9. Восточнославянский этап

На фоне исключительно активной переводческой деятельности, которая развернулась в христианской Болгарии, Древняя Русь воспринимается по преимуществу как область пассивного восприятия южнославянского переводческого наследия. Даже древнейшие редакции библейских текстов Пятикнижия, Песни песней, Иисуса Сирахова, сохранившиеся исключительно в восточнославянских списках, пришли на Русь в готовом виде. Тем не менее есть достаточно оснований говорить о восточнославянском этапе в истории славянской версии Св. Писания.

Во-первых, восточнославянская эпоха дает главные источники по истории почти всех славянских библейских текстов. В результате как научная рабработка истории этих текстов, так и большая часть суждений о месте библейских текстов в структуре средневековой письмености и культуры могут быть сделаны только на восточнославянском рукописном материале.

Во-вторых, на Руси были выработаны толково-экзегетические и хронографические компиляции от Книги Кааф до Толковой палеи и Хронографа, основанные на библейских текстах. Они представляли собою своего рода параллель к европейской исторической Библии (Biblia historiale). С XIV в. здесь отмечается тенденция к составлению более или менее обширных подборок библейских книг (см. Глава 1, § 20), а в конце XV в. создается полный библейский кодекс (см. § 13).

Наконец, Древняя Русь оказалась вовсе не чужда переводческой работе в сфере библейских текстов.

Уже говорилось о тех проблемах, с которыми связано установление происхождения переводного текста путем филологического исследования (Главы 2 и 3). Принимая во внимание существующее положение вещей, нельзя требовать полной надежности выводов, касающихся происхождения того или иного текста. Нужно иметь в виду, что современные представления о кирилло-мефодиевских или болгарских библейских переводах также не основаны на исчерпывающей и полной филологической аргументации. Безоговорочное принятие тех или иных положений, касающихся этих переводов, основано либо на соответствующих исторических свидетельствах, либо на логической презумпции.

Не приходится удивляться, что отдельные слависты при рассмотрении вопроса о славянской переводной письменности полностью отвергают существование каких бы то ни было восточнославянских переводов. Одни из них основывают свой скепсис на исторической недостоверности летописной статьи 1037 г., рассказывающей о учреждении при Ярославе переводческого дела в Киева (Lunt 1988), другие считают, что культурный уровень Руси, ее отдаленность от византийских центров образованности не позволяли иметь достаточно подготовленных для переводческой работы лиц (Thomson 1993). Формально такого рода скептические соображения кажутся верными, но история культуры не является теоретической наукой, потому внешне справедливые мысли не могут приниматься в качестве аргументов при решении конкретных вопросов. На самом деле филологическому изучению подверглось совершенно незначительное число древнеславянских текстов, по мере расширения круга обследованных текстов наступит изменение общих взглядов на природу древней славянской и восточнославянской культуры.

{{177}}Итак, с большой степенью вероятности можно назвать сегодня следующие библейские переводы, выполненные у восточных славян в XII—XIII в., это толковые тексты Песни песней, Екклисиаста, Четвероевангелия и Апостола (Соборные и Павловы послания), подробнее см.: Алексеев 19886.

(а) Толковый перевод Песни известен в 30 с лишним восточнославянских списках, древнейший из них относится к XIII в., РГБ, ОИДР 171 (СК 375), его заглавие Ѳилона карпафиискаго тълкъ о пѣснехъ пѣснии.

Источником перевода послужили толкования Филона Карпафийского (Карпазийского, ум. 410), не оставившего других сочинений (PG, t. 40, col. 27—154), его имя и вынесено в заглавие славянского перевода. Кроме того, были использованы три других сочинения: (1) толкования на Песнь Ипполита Римского (ок. 170—236), греческий текст не сохранился; (2) толкования на Песнь Григория Нисского (ок. 330—395), издание греческого текста см.: Langerbeck 1960; (3) катены Прокопия Газского (ок. 475—538), издание PG, t. 87, pars 2. В рукописях XVII в. в заглавии упоминаются имена Филона, Ипполита и Григория.

Катены такого состава неизвестны византийской письменности или другим древним письменностям христианского Востока (сирийской, армянской). В манере перевода видно по крайней мере две руки: первая уверенно перевела все источники, за исключением Григория, вторая — очень неуверенно и путанно перевела Григория. Поскольку отрывки из разных толкователей вперемежку и часто без намека на какие-либо границы объединены при соответствующих стихах, можно сделать вывод, что после перевода нескольких греческих оригиналов переведенные тексты были собраны воедино. Таким образом составление катен принадлежит славянскому редактору.

В списках отсутствуют лингвистические черты южнославянского происхождения, но есть восточнославянизмы, восходящие к архетипу: пересови «засов», огородъ, керьстица «доска», наложьница, сахаръ, фарь «конь». Первые цитаты из этого перевода находятся в Молении Даниила Заточника конца XII в.

Что касается перевода самого библейского текста, то он не отличается особыми достоинствами, местами он приспособлен к сопровождающим его толкованиям (см. Глава 1, § 18).

За время существования толкового перевода его дважды освобождали от толкований, чтобы получить четий текст. Первый раз это произошло, по-видимому, в Болгарии, судя по легким среднеболгаризмам, присутствующим в списках; списки, однако, восточнославянские: РГБ, Унд. 1, л. 449—451, XV в., и РГБ, ТСЛ. 765, л. 65—68, XV в. Второй раз это случилось в Новгороде при изготовлении Геннадиевской библии, списки: ГИМ, Син. 915, ГИМ, Син. 21, ГИМ, Син. 30, ГИМ, Увар. 652, БАН 33.10.4.

(б) Толковый перевод книги Екклисиаст в полном виде неизвестен. В рукописи XVI в. РГБ, Унд. 13 сохранились следующие стихи с толкованиями: 1:6, 7, 9—11, 2:14, 21, 24—26, 3:15—21, 4:4—6, 9—17, 5:2, 5, 9, 10, 18, 19, 6:7—9, 7:2—7, 9, 12, 13, 15—23. Возможно, на текст этой рукописи оказало влияние издание Екклисиаста, выполненное в Праге в 1518 г. Франциском Скориной. Известна еще одна подборка из Екклисиаста с толкованиями, содержащая следующие стихи: 2:14, 3:5, 4:6,9, 5:5,7:3—7,16—23,29, 8:8,9:4, 10:1,2—8, 16, 17, 11:2—4, 12:5.

{{178}}Эта вставка из 36 стихов25 сохранилась в середине стиха 1:12 четьего перевода Екклисиаста по спискам ГИМ, Син. 915 (ГБ), РГБ, Унд. 1, РГБ, Рум. 204, РНБ, Пог. 1, РНБ, Солов. 807, РЫБ, Соф. 1323 (четья минея).*{{[25] На эту вставку впервые обратили внимание Горский и Невоструев в «Описании» (т. 1, с. 67—68). По ошибке они прибавили также стихи 8:2—3, так что общее число стихов оказалось 38.}}

Греческим оригиналом послужили катены на Екклесиаст Олимпиодора Александрийского (PG, t. 93). Текст во всех списках одинаков, в нем встречаются лексические восточнославянизмы: перепона, голова. С толковой Песнью этот перевод сближается одной яркой чертой: цитаты из Св. Писания вводятся аористом вѣща, а не обычным для болгарских толковых текстов рече. Ранними свидетелями этого текста являются Послание Климента Смолятича, Сон царя Иоаса и Изборник XIII в. (РНБ, Q.n.1.18).

(в) Толковое евангелие Феофилакта Болгарского (Охридского) представляет собою поздние византийские катены на Четвероевангелие, в их основу положены толкования Иоанна Златоуста. Грек по происхождению, Феофилакт оказался архиепископом в Охриде (1078) среди славян, невежество которых удручало его. Здесь в конце XI—начале XII в. (ум. ок. 1108 г.) составил он свои толкования (PG, t. 123), которые получили признание в Византии благодаря присущей им ясности изложения.

Древнейшая рукопись славянского перевода содержит отрывок толкований на Мф. и относится к XIII в. (БАН 4.9.11, СК 259), таким образом греческое произведение было переведено очень скоро после создания. Восточнославянская рукопись не содержит следов южнославянского архетипа или протографа. Списки Толкового евангелия насчитываются десятками, полный комплект состоит обычно из двух томов. В ВМЧ опубликованы толкования на Ин. (25 сентября), Лк. (18 октября) и Мф. (16 ноября).

В некоторых списках в состав толкований на 45-е зачало Лк. (9:28— 36, Преображение) включен обширный отрывок из толкового перевода Песни песней, состоящий из 30 разрозненных стихов с толкованиями. К числу списков с этой интерполяцией относится ВМЧ (октябрь, стб. 1229—1232) и РНБ, Кир.-Бел. 10/135. Последний написан неким Василием в 1467 г. по поручению митроп. Филиппа, т. е. в средней или северной Руси. Антиграфом для Василия мог послужить среднеболгарский список, если судить по случаям смешения юсов. Ср.: нѫ=нъ л. 68, многыхъ дѹшѫ л. 69 (вин. падеж мн. число), зѣницѫ хранить око л. 69. Подлежащим в последней фразе выступает, конечно, первое слово. Однако если данное написание возникло на месте формы зѣницѧ, то вновь приходится думать о восточнославянском архетипе, потому что зѣницѧ из зѣниця могло возникнуть только на восточнославянской почве. Ср. также Пс. 16:8 сохрани мѩ яко зеницѫ ока, откуда могло идти определенное формальное влияние. Можно также думать об орфографической стилизации, которой отдал долг писец Василий. Однако вопрос о каком-то участии южнославянского элемента в судьбе этого текста должен изучаться. Например, в двух русских рукописях XV в., содержащих Мф. и Мк.,-РНБ, Пог. 171 и РНБ, Кир.-Бел. 16/141 нередко употребление большого юса, встречаются среднеболгapские написания с ѣ на месте я, вроде оставлѣють Пог. 171, л. 369 об., и т. п.

{{179}}Восточнославянское происхождение перевода видно из следующих случаев: кондрантъ же есть елико двѣ бѣлѣ, ноябрь 2213 (Мф.), рѣзъ «ростовщичий процент» там же 2224, тѣлежныи пўть там же 2594, матица «магнит» ВМЧ, сентябрь 1901 (Ин.), огородникъ там же 2134, огородъ там же 2145, ремество «ремесло» там же 2143. Постоянно употребляется слово грамота, формы причастия муж. рода бѹда «будучи», река «говоря», аорист вѣща при введении цитат.

А. И. Соболевский (1903, с. 22, 29) датировал появление перевода на Руси эпохой второго южнославянского влияния, не приняв во внимание списка XIII в., который в научный оборот был введен еще И. И. Срезневским. В 1916 г. И. Е. Евсеев посвятил Толковому евангелию доклад, в котором настаивал на болгарском происхождении перевода (Архив Российской академии наук, ф. 109, оп. I, № 8). В прениях по докладу А. И. Соболевский защищал русское происхождение текста.*{{[26] Протокол этого заседания Комиссии по научному изданию славянской Библии опубликован К. И. Логачевым: Богословские труды. М., 1975. Сб. 14. С. 224—225.}} Издание в ВМЧ Толкового евангелия от Луки сделано по двум разным текстам, один из них неполон, обладает признаками своего сербского происхождения. Является ли сербская версия переделкой старого перевода или Толковое евангелие переводилось дважды, предстоит установить будущим исследователям.

(г) Греческий оригинал Толкового апостола (см.: Cramer, а также PG, t. 123) в неполной мере объясняет славянский текст, который то близко следует ему, то проявляет большую свободу, автором греческого текста катен на Послания апостола Павла является Никита Ираклийский (ок. 1030—1100), близкий друг Феофилакта. Две русские уставные пергаменные рукописи XIV в. содержат текст Павловых и Соборных посланий с толкованиями, это РНБ, F.n.1.24 и РНБ, Пог. 30. Тот же текст в неполном составе содержит известная рукопись 1220 г. из библиотеки ростовского епископа Кирилла (ГИМ, Син. 7, СК 175). Отрывок из толкований на Послание апостола Иакова, принадлежащий Иоанну Златоусту, помещается в списках Пролога 1-й редакции (см. Фет 1987) под 10 ноября с заглавием «Слово Иоанна Златоуста о милостыни», см. ранний список XIII в. БАН 4.9.21 (СК 293). Согласно наблюдениям М. А. Бабицкой (1995), цитаты из апостольских Посланий по этому переводу включены в Изборник XIII в. (РНБ, Q.n.1.18). Отрывок из толкований приведен в § 11 рядом с болгарским переводом XIV в.

Следы южнославянского архетипа или антиграфа отсутствуют, в то же время лексические восточнославянизмы весьма выразительны, это грамота, грамотьникъ, вече δῆμος, ремествьница τέχνη, пава «павлин», глазъ, дружка «подруга». Как и в других толковых текстах этой группы, цитаты вводятся аористом вѣща. О восточнославянском происхождении текста в списке 1220 г. говорил Соболевский (1980, с. 146— 147). Объединение этого произведения в одну группу с толкованиями Ипполита Римского на Даниила (см.: Алексеев 1988а, с. 131) является ошибкой, повторением неверного мнения Евсеева (1915, с. 240—241).

В дальнейшем это произведение было подвергнуто переделке, подчинившей его литургической практике: перикопы были объединены в зачала и соответственно им соединены толкования. Переделка сохранилась в рукописях XV в. РГБ, Унд. 21, РНБ, Солов. 24/24 и др.

{{180}}О дальнейшей судьбе Толкового апостола в славянской письменности речь идет в § 10 и 12 настоящей главы.

Таким образом, ряд стилистических и лексико-семантических черт названных текстов, сходство рукописной традиции и литературной судьбы позволяют объединять их в одну группу и относить появление к восточнославянской среде и эпохе XII—XIII вв. (ср. также Глава 3, § 8 о филологических критериях определения происхождения переводного текста). Трудно угадать, каким путем были получены необходимые греческие источники для составления катен на Песнь песней, если вся работа осуществлялась на Руси, а не на славянском юге. В этом смысле привлекают внимание фигуры епископов Феофилакта Болгарского и Никиты Ираклийского. Появление славянского перевода Толкового евангелия стоит слишком близко ко времени создания греческого оригинала, чтобы быстрота, с которой был выполнен перевод, не нуждалась в объяснении. Феофилакту принадлежит греческое пространное житие его предшественника по кафедре — Климента Охридского, которое, впрочем, не было переведено славянами. В это же время на Руси появился и завоевал популярность перевод толкований Никиты на Беседы Григория Великого, в восточнославянских списках XVI в. известно также его предисловие к толкованиям на Псалтырь (РНБ, Соф. 1464, л. 200—217; РГБ, Унд. 53; РГАДА, ф. 181, 478, л. 97 об.—116). Об этих византийских богословах см.: Krumbacher 1897, S. 133—134,211—212,215; Beck 1959, S. 649—653. Имя Никиты названо в послании Климента Смолятича, что намекает на определенный круг образованных лиц на Руси, который мог бы находиться в сношениях с византийскими церковными писателями; в Рязанской кормчей 1284 г. находится статья под названием ѡтъвѣти прѣблаженаго митрополита іракліскаго никиты противѹ посланымъ к немў въпрошеніемъ (РНБ, F.п.II. 1, л. 36 об.). По осторожному предположению Н. В. Понырко (1992, с. 113), Климент мог иметь отношение к переводу некоторых творений Никиты Ираклийского.

§ 10. Переводы с еврейских оригиналов на Руси

{{180}}К кругу этих текстов относится прежде всего славянский текст книги Есфирь. Основания, по которым ее можно считать переводом с еврейского (МТ), а не греческого (LXX), следующие: (1) канонический размер текста, т. е. 1:1 —10:3, что совпадает с МТ, а не с LXX, где 16 глав; (2) содержательная и текстовая близость славянской версии к МТ на фоне расхождений в соответствующих местах с LXX; (3) преимущественная близость ономастикона к МТ, но не к LXX; (4) несколько ошибок перевода указывают на еврейский оригинал, а не греческий.

Этому противоречит одна черта славянской версии: буква шин () передается во всех случаях через слово (с), а не ожидаемое ша (ш): ахасъ-верось, сусанъ-градъ и т. д.

Первым высказал догадку о еврейском оригинале текста А. X. Вос-токов (1842), она нашла поддержку А. В. Горского и К. И. Невоструева (Описание, т. 1), И. Е. Евсеева (1898) и Η. Η. Дурново (1969, с. 109), а в 1946 г. получила развернутое обоснование в диссертации Н. А. Мещерского (1956а). Лишь А. И. Соболевский (1903, с. 433—436) высказался за греческий оригинал славянского перевода. Альтернатива заключалась в том, что еврейский оригинал мог, по мнению Соболевского, говорить только о сравнительно позднем происхождении текста, эпохе XV в., когда {{181}}существовала ересь жидовствующих; что же касается древнего периода восточнославянской письменности, то о каких-либо иных оригиналах, кроме греческого, думать не приходилось. Между тем А. И. Соболевский (1910) относил Есфирь хронологически к переводам домонгольского периода. Н. А. Мещерский первым заговорил о существовании переводов с еврейского в домонгольский период и убедительно доказал справедливость этого положения в отношении некоторых текстов.

Славянский текст Есфири сохранился не менее чем в 20 восточнославянских списках, древнейшие из них датируются XIV в. (РНБ, Q.I.2, РГБ, ТСЛ. 2 (М. 2027)), а это не позволяет связывать перевод с эпохой жидовствующих. Перечень славянских лингвистических форм, свидетельствующих о еврейском оригинале, Н. А. Мещерский заканчивает такими словами: «Сами по себе, отдельно взятые, эти синтаксические и семантические особенности текста еще не могут быть неопровержимым доказательством еврейской первоосновы перевода, ибо они попадали в греческие, а через них и в славянские переводы Библии. Нередки они и в новозаветных писаниях. Однако, встречаясь здесь в громадном числе в соединении с другими особенностями, также и они служат лишним доводом в пользу признания непосредственной зависимости древнерусского текста от еврейского» (Мещерский 1956а, с. 210).

После публикации славянского текста Есфири (Мещерский 19786) позицию Соболевского о промежуточном греческом тексте, возникшем в результате буквального перевода МТ и послужившем оригиналом славянскому переводчику, поддержали М. Альтбауэр, М. Таубе и Г. Г. Лант (см.: Altbauer, Taube 1984; Altbauer 1988; Lunt, Taube 1988). При этом была выдвинута еще одна идея — о сербском происхождении перевода, которой, правда, последовательно верен только М. Альтбауэр. Критический разбор аргументации сторонников промежуточной греческой версии дан в статьях Алексеева (1987, 1993).

Сколько-нибудь серьезных доказательств наличия промежуточной версии приведено не было, заслуживает упоминания лишь явление передачи еврейской буквы шин славянским словом. В связи с этим следует обратить внимание на то, что, когда сами евреи записывали квадратным шрифтом славянские слова или тексты на других европейских языках, звук [s] они систематически передавали буквой шин, но не буквой самех (Алексеев 1987, с. 6; 1993, с. 50—51). По данным исторической фонетики еврейского языка, произношение шин как [š] является не раньше XIII в. на землях Германии (Gumpertz 1953).

Лишь в одном русском списке XVI в. сохранился текст Песни песней в переводе с МТ, это РГБ, Муз. 8222, великорусского происхождения, где текст Песни соседствует с лицевым Апокалипсисом (исследование и издание текста см.: Алексеев 1981). Как и в предыдущем случае, еврейский оригинал проявляется формами собственных имен. Например, хермонъ = חֶרְמו֗ן (hermon) МТ, ср. ермонъ ΟБ=ἐρμῶν LXX; хежбонъ = חֶשִׁבּוֹן(hešbon) МТ, ср. есевонъ ΟΒ=ἐσεβῶν LXX; балгамонъ = הַמוׄ בַעַל (baal hamon) МТ, ср. вееламонъ ОБ= βεελαμών LXX и т. д. При этом широко известные имена даны в их традиционной форме соломонъ, иерусалимъ вместо возможных Шломо, Иерушалаим. При передаче имен наблюдается стремление к их буквальному переосмыслению, так, имя Суламифь передано в 6:7 полная от שֶלִם «быть спокойным», «быть полным», название горы Ливан (לְבֶוׄן) систематические переводится словом лѣсъ. Для последнего {{182}}явления параллель дают еврейские переводы V—VII вв. на персидский, где в качестве эквивалента использовано слово byšhst'n «лес» (Asmussen, Paper 1977, p. 112).

Многочисленны синтаксические особенности, отражающие структуру еврейского текста. Это, например, буквальный перевод оборота со значением принадлежности, состоящего из так называемой nota relationis и предлога l: постеля его иже к соломонў, виноград мои еже к мнѣ; это буквальный перевод предлога b в инструментальном значении: осердила меня въ едином очію твоею и т. д.

Встречаются также ошибки перевода, объясняемые из еврейского текста. Ср. 1:9 ланитѣ твои в горлицах, слово תּוׄר (tor) оригинала имеет два значения «горлица» и «нить жемчуга»; 3:10 колесница его Багрова, в оригинале מָרְכָּב (markab) «сидение», переводчик прочел מֶרְכָּבה (merkaba) «колесница».

Трудно выдвинуть обоснованное предположение о месте и времени происхождения этого перевода прежде всего потому, что он известен только в одном списке. Для его языкового облика характерны две черты: корректная церковнославянская грамматика и западнорусская или западнославянская лексика. Примеры последней: 6:12 голенки «почки деревьев», ср. польск. golanka (Linde); 4:13 кафри, ср. чеш. kafr «камфора» (Gebauer); 2:13 красница и чеш. krásnicě «красавица» (Gebauer); 1:1 любость и чеш. lubost «любовь» (Gebauer); 7:7 поставъ «стан, торс», ср. в чешском переводе XIII—XIV вв. postawa twa podobna gest k palmye (Kyas 1971, s. 65) и т. д. Обычно западнорусская лексика сочетается в текстах со значительным проникновением грамматических черт живой славянской речи, потому что знание церковнославянской грамматики в юго-западной Руси XIV—XVI вв. было слабым (Соболевский 1888, с. 325— 326); в это время там вырабатывается и вытесняет церковнославянский язык из письменного обращения так называемая проста мова. Догадка о том, что древний перевод был отредактирован в западной Руси (Алексеев 1981, с. 75), не кажется убедительной, потому что редактура проявилась бы не только в лексике, но и в синтаксисе; идея о том, что перевод сделан в Киеве в XV в. (Taube 1985, р. 209), не подкреплена никакими соображениями, напротив, единственный переводе еврейского, который мог быть сделан в Киеве в это время, так называемая Псалтырь Феодора Еврея (Сперанский 1907), резко отличается по языку: это обычный церковнославянский текст без каких-либо западнославянских лексических элементов. Крайней датой появления этого перевода нужно считать конец XV в., когда появился еще один перевод с еврейского Песни песней (см. ниже).

Влияние МТ на восточнославянские списки Пятикнижия

{{182}}Впервые на это явление указал А. В. Горский (1860), который датировал его XV в., эпохой ереси жидовствующих. Масштаб влияния стал проясняться после археографического описания и критического издания текста книги Бытия (Михайлов 1900, 1912). Из 20 восточнославянских списков Бытия, которые были известны А. В. Михайлову, 17 содержат деление на синагогальные субботние чтения — параши или парашиот (см. Глава 1, § 15). Из 28 восточнославянских списков Исхода, названных А. А. Пичхадзе, 16 содержат глоссы и исправления по МТ (Пичхадзе 1996, с. 21), притом что разделы парашиот известны также и ряду других списков (например, Геннадевской библии). Замечено также, что у восточных славян в обращении были рукописи, содержащие {{183}}Пятикнижие, что было нормой для иудейской среды, тогда как на славянском юге и в византийской письменности они неизвестны, там находились в употреблении кодексы Восьмикнижия (Mathiesen 1983b, p. 198). Как предмет филологического изучения глоссы представляют собою крайне сложный материал. При переписке глоссы могли вноситься с полей в текст, где или заменяли исконные текстовые варианты, или располагались рядом с ними, или же вытесняли их на поля. До полного текстологического изучения всей рукописной традиции восточнославянского Пятикнижия и в особенности всех глосс на полях и в тексте, нельзя делать точных выводов о времени и условиях их возникновения. Очень приблизительно часть материала, извлеченного из трех восточнославянских списков Пятикнижия, конца XV в. (РНБ, F.I.1, РНБ, Кир.-Бел. 2/7, РНБ, Кир.-Бел. 3/8) и списка хронографической палеи (РНБ, Пог. 1435), может быть разбита на следующие тематические группы.

(a) Глоссы богословского характера

Исх. 3:14 азъ есмь сыи : егее ешеръ егее אֶהְיֶה אֲשֶׁר אֶהְיֶה
Исх. 6:6 азъ господь : елшадаи אֵל שַׁדַּי глосса взята из другого места текста, ср., например, Быт. 17:1
Лев. 8:8 слово проповѣдданіи истннў : ўрим тўмим אוּרִים תֻּמִים

(b) Пояснение религиозных реалий

Исх. 12:14 против стиха на поле пѣсах змѣлованіе
Исх. 13:7 седьмын дьнь : сўббота
Лев. 25:30 ѡставленіе : евель, т. е. «юбилей»

(c) Пояснение топонимов и исторических реалий

Быт. 35:16 въ землю ефрата : домъ. хлѣбный; глосса является буквальным переводом другого топонима — Вифлеем, который служит обозначением того же селения близ Иерусалима
Исх. 23:31 ѡt чермнаго морѧ : ѡt сўфескаго, יַּם־סוּף(yam suf) Красное море
Некоторые из этих пояснений имеют, как кажется, современный им устный источник, ср.

Быт. 10:10 вавѵлонъ : багадат
Быт. 12:10, 13:1 егѵпетъ : мнсѵрь, что может отражать средневековое еврейское название Каира Misr (ЕЭ, т. 7, стб. 479)
Быт. 40:1 господинў царю егѵпетьскў : солтанў

(d) Устранение тех нарушений монотеистических представлений, которые возникли в результате буквального перевода евр. elohim через греч. θεός, а затем слав, богъ :

Быт. 6:6 сынове божіи : сынове сўдныи, т. е. «судьи»
Быт. 32:30 видѣхъ бѡ бога лицемъ к лицў: аггла
Исх. 7:1 се дах тѧ бога фараонў : аггла
Исх. 22:20 иже требў кладетъ богомъ да потребите и : болваном

(e) Смысловое влияние МТ и еврейской традиции толкования Быт. 49:6 ядра моѧ : чти моѧ. И греч. τὰ ἥπατα, и евр. כָּבֵד(kabed) обозначают печень; единственно возможное объяснение данной глоссы заключается в сходстве еврейского слова с глаголом כָּבֵד(kabad) «уважать», существительным כָּבוֹד (kabod) «достоинство».

Исх. 2:16 свѧщенник : воевода, греч. ἱερεῦς, но евр. כֹּהֵן(kohen) имеет два значения «священник» и «вельможа» {{184}}Числ. 20:14 къ царю едемў: римьскомў, отождествление Едома (אֱדוֹם) и Рима характерно для средневековой талмудической письменности (Jastrow, p. 16).

Среди глосс нередки западнорусские формы (ср. выше пьсах змьлование), что указывает на эпоху XIV—XV вв., но складывается впечатление, что не все глоссы относятся к одной и той же эпохе. Ср. Лев. 9:3 старцемь = τῇ γερουσίᾳ LXX, בְנֵי יִשְׂרָאֵל МТ «сыны Израиля», и две глоссы дѣтемъ РЫБ, F.I.I, сыномь РЫБ, Пог.1435. Таким образом, глоссирование осуществлялось по крайней мере дважды.

Библейские книги в Виленском сборнике

Рукопись начала XVI в., Ц БАН Литвы, ф. 19, (собр. Виленской публичной б-ки), № 262, содержит следующие библейские книги: Иова, Руфь, Псалтырь, Песнь песней, Екклисиаст, Притч, Плач Иеремии, Даниила, Есфирь. При описании рукописного собрания Ф. Н. Добрянский (1882, с. 441—447) связал этот библейский сборник с деятельностью Фр. Скорины, но уже П. В. Владимиров (1888, с. 239) правильно установил, что перевод сделан непосредственно с еврейского оригинала, и привел образцы текстов. И. Е. Евсеев (1902а) издал книгу Даниила и указал, что некоторые главы переведены заново, тогда как другие взяты в традиционной церковнославянской версии (т. е. в переводе симео-новской эпохи). К сборнику неоднократно обращался В. Н. Перетц (1908а, 19086, 1915, 1926), который издал Руфь, Есфирь и Плач и пришел к выводу, что перевод включенных в сборник текстов сделан в начале XVI в. в Белоруссии (в языке есть и украинизмы), что при переводе частично использовались церковнославянские версии, что сборник представляет собою копию, но не оригинал. В своих работах Моше Альтбауэр рассмотрел перевод книг Притч и Руфь (Altbauer 1967a, 1967b) и издал фототипически с параллельным наборным текстом те книги сборника, которые образуют в синагогальном богослужении так называемые праздничные свитки (мегиллот), а именно Песнь, Руфь, Плач, Екклисиаст, Есфирь (Altbauer 1992). Ценной частью издания — является полный славяно-еврейский конкорданс, составленный Моше Таубе. Установлено также, что перевод Песни в этом сборнике сделан с использованием более старого перевода этой книги, сохранившегося в РГБ, Муз. 8222 (Алексеев 1981); наконец, тщательному филологическому изучению подвергся по публикации Евсеева (1902а) текст книги Даниила (Архипов 1982).

Появление этого сборника относится к новой культурно-исторической эпохе, сложившейся на востоке Европы в конце XV—начале XVI в., когда приобретают регулярный характер переводы Св. Писания на народно-обиходные языки (см. § 14), однако по некоторым причинам его удобнее рассматривать здесь, вместе с другими восточнославянскими переводами с еврейских оригиналов. Старая филология рассматривала и этот сборник как плод деятельности жидовствующих, но после работ М. Альтбауэра и А. А. Архипова стало ясно, что перевод выполнен в иудейской среде, а не христианскими еретиками. В совокупности с другими культурно-историческими соображениями это позволяет, как кажется, выработать новый взгляд на всю проблематику переводов с еврейских оригиналов у славян.

Прежде всего нужно принять во внимание перевод нескольких библейских талмудических легенд, выполненных у восточных славян с {{185}}еврейских оригиналов уже к началу XIV в., но, по всей вероятности, много раньше, речь идет об Исходе (или Житии) Моисея, сказаниях о Соломоне и Китоврасе и судах Соломона, Слове блаженного Зоровавеля (Алексеев 1993; Taube 1993); нужно принять во внимание также многочисленные отрывки из средневековой еврейской историографической компиляции Иосиппон, засвидетельствованной рукописями XV в., но переведенной раньше этого времени (Мещерский 1956а, 1958, 1974; Алексеев 1993; ср. Таубе 1989, Taube 1992).

Во-вторых, нужно принять во внимание, что ересь жидовствующих, распространившаяся во второй половине XV в. в Новгороде и Москве, не оставила литературных памятников своей деятельности. Все, что приписывали в этой области новгородским еретикам, несет на себе яркие черты западнорусского наречия.

В-третьих, нужно принять во внимание, что еврейское иудейское население существовало среди восточных славян с незапямятных времен, относящиеся сюда исторические сведения приводит О. Pritsak (1990), библиографию см.: Алексеев 1987, 1993. Здесь, как и в других местах своего обитания, евреи пользовались в обиходе местным языком (см. Глава 4, § 4, 5).

Учитывая названные обстоятельства, нужно признать, что славянские переводы Есфири, Песни песней и текстов Виленского сборника являются плодом религиозной активности иудейской общины, представляя собою синагогальные таргумы, что деление восточнославянских списков Пятикнижия на парашиот и наличие глосс по МТ отражает синагогальную практику.

Для подкрепления этого вывода, который расходится с традиционным пониманием вопроса, можно привести два историко-культурных наблюдения.

(1) Переводы св. Писания не делались (как правило, не делаются и сегодня) в познавательных или литературных целях, они делались в религиозных, точнее, в религиозно-литургических целях. Раз жидовствующие оставались при православном обряде, у них не могло быть потребности подчинять структуру книг Св. Писания синагогальной практике. Что касается богословских целей, ради которых также могли делаться переводы, то они охватывали библейские тексты толкового типа; единственный случай другого рода — Геннадиевская библия 1499 г. — так и остается изолированным событием во всю историю рукописной книжности у славян.

(2) В допечатную эпоху представление о узкоконфессиональном варианте Св. Писания почти не было известно христианской среде, которая поэтому могла пользоваться текстами, вышедшими из синагоги или прошедшими через синагогу. С другой стороны, в глазах иудейской среды сакральностью обладал, как правило, лишь древнееврейский текст Св. Писания, к таргумам отношение было достаточно либеральным, им не приписывались достоинства священного текста (см. Глава 4, § 4, 5, 11). Этим открывалась возможность пользоваться христианскими переводами в качестве таргумов.

§ 11. Южнославянские переводы XIV—XV вв.

{{185}}До сравнительно недавних пор было принято считать, что в Болгарии при патриархе Евфимии (ок. 1375—1393) в Тырнове была проведена реформа богослужебных книг (см. Сырку 1890). В последние десятилетия, {{186}}однако, стало ясно, что рукописные источники, о которых приходится в этом случае говорить, старше времени правления патриарха. Впрочем, первую половину жизни он провел в Константинополе и на Афоне и мог иметь отношение к той филологической работе, которая была осуществлена в афонских монастырях. В частности, в начале XIV в. на Афоне были выработаны новые редакции Евангелия, Псалтыри и Паримийника. Если Паримийник был уже уходящей книгой, растворявшейся в служебных минеях и триодях, то Афонские редакции Евангелия и Псалтыри были положены в XVI в. в основу печатных изданий, так что сохранились в этом своем облике до сегодняшнего дня.

Характерными чертами этой редакции являются: (1) использование новых греческих оригиналов именно этой эпохи, (2) отказ от многих специфических особенностей симеоновских текстов, (3) высокая нормализованность языка, т. е. отсутствие в нем сколько-нибудь заметных локальных черт. Вторую и третью черты можно рассматривать как проявление одной и той же тенденции, возможно, что она заключалась в реставрации кирилло-мефодиевской традиции как традиции общеславянской, но едва ли это было стремление к архаизации: ведь греческие оригиналы выбирались самые новые. Локализацией этой деятельности на Афоне объясняется тот факт, что результаты работы распространились почти одновременно во все славянские страны и получили повсеместное признание; их прибытие на Русь стало главным фактором второго южнославянского влияния. Впервые с полной определенностью эта редакция была выделена Г. А. Воскресенским для Евангелия и получила по его изданию название «четвертой редакции». Древнейшая датированная рукопись «четвертой редакции» у Воскресенского — это Константинопольское евангелие 1383 г. (ГИМ, Син. 742), русский список, изготовленный в Константинополе. По указанию Ивана Добрева, профессора Софийского университета, Карейское четвероевангелие, датированное 1317—1318 гг.,*{{[27] Рукопись называется по местечку Карей на Афоне, где находится административный центр. Отнесение рукописи в болгарский Зографский монастырь, как это сделано в недавней публикации И. Добрева, вероятно, является ошибкой, см.: Славова Т., Добрев И. Проект за критическо издание на старобългарско тетраевангелие: Реконструиран Кири-ло-Методиев текст с разночтения и критически апарат // Кирило-Методиевски студни. 1995. Кн. 10. С. 90.}} также является представителем этой редакции. В одной из литургических рукописей содержится указание на то, что некий старец Иоанн из Лавры св. Афанасия на Афоне осуществил редакцию или перевод с греческого на болгарский нескольких книг, в их числе Четвероевангелия и Псалтыри; эта работа была проделана во всяком случае в первой половине XIV в. (Попов 1978).

К «четвертой редакции» принадлежит подавляющее большинство рукописей славянского Евангелия XIV и следующих веков. С началом книгопечатания в XVI в. именно она была опубликована, так что на ней закончилось развитие славянского евангельского текста. По своему характеру она напоминает новый литургический тетр (§ 8), поскольку стремится обеспечить потребности богослужения. В тексте этой редакции помещены киноварные указания на время чтения за литургией данного отрывка, выписана соответствующая вступительная формула и приведен инципит, т. е. текст, приспособленный для начала чтения. В отличие от нового литургического тетра, здесь применяется нумерация зачал, а не Аммониевых глав. Текст этот отличается самой высокой степенью стабильности за всю рукописную историю славянского Евангелия.

По изданию Воскресенского Евангелия от Марка видно, что «четвертая редакция» выработана в ходе сверки славянского текста с греческим {{187}}оригиналом и что в общем и целом она следует древнему тексту; едва ли в ней можно найти такие лексемы, которые были бы в принципе неизвестны предшествующей традиции, своеобразие «четвертой редакции» заключается в особом их сочетании. Движение евангельского текста в сторону «четвертой редакции» началось задолго до XIV в., так что в Добромировом евангелии XII в. уже можно найти черты текста, получившего господствующее положение лишь через два столетия (Добрев 1979, с. 19—21; Алексеев 1986, с. 16). Согласно проведенному исследованию рукописной традиции Евангелия от Иоанна (см. с. 149), редакция эта фактически распадается на две, одинаковые по характеру: первая из них (редакция А) охватывает меньшую часть рукописей, вторая (редакция В) — большую часть рукописей (к ней, между прочим, принадлежит и Геннадиевская библия). Обе они представляют собою сверку с греческим тетром, и там, где редакция А была недостаточно активна, редакция В, усваивая практически все особенности редакции А, проявляет заметно большую активность и прибавляет свои.

Такой же характер носит правка Псалтыри. К рукописям Афонской или Святогорской редакции относятся Томичева псалтырь ок. 1360 г. (ГИМ, Муз. 2752), Шопова начала XIV в. (НБКМ 454, 1138), Бухарестская 1411 г. (Б-ка Румынской АН, 205), Киевская 1397 (РНБ, ОЛДП F. 6) и множество других списков этого и более позднего времени. Известным своеобразием в составе редакции отличаются Норовская псалтырь первой половины XIV в. (ГИМ, Увар. 285), а также Псалтырь митроп. Киприана не позже 1406 г. (РГБ, МДА, Фунд., 142). Афонская редакция Псалтыри была выявлена в работах Ивана Буюклиева (1963), Е. В. Чешко (1981, 1982, 1983), Ивоны Карачоровой (1985, 1989), Мэри Мак-Роберт (MacRobert 1989, 1991, 1993).

И. Карачорова (1989, с. 161 —174) приводит обширный список отличий Афонской редакции от старого текста Псалтыри. Лексические особенности редакции очень выразительны, они соответствуют норме церковнославянского языка поздней эпохи, вот некоторые из них:

драгъ : чьстьнъ, τίμιος
жѧдати : желати, ἐπιποθέω
законъ : завѣтъ, διαθήκη
зълоба : лѫкавство, πονηρία
иночѧдыи : единородъныи, μονογενής
иѥрѣи : свѧщеникъ, ἱερεῦς
красота : благолѣпие, εὐπρεπεία
молитва : моление, δέησις
обѣтъ : молитва, εὔχη
плодовитъ : плодоносьнъ, καρποφόρος
правьда : правота, εὐθύτης
прѣмилостивъ : многомилостивъ, πολυέλεος
спыти : тѹне, δωρεάν
творити : дѣлати, ἐργάζομαι
трьпѣливъ : длъготрьпѣливъ, μακρόθυμος
ѵпостдсь. : съставъ, ὑπόστασις и т. п. (на первом месте приведено чтение древнего перевода по Синайской псалтыри).

Афонская редакция Паримийника получила ясную языковую характеристику только в исследовании А. А. Пичхадзе (1991), хотя прежде кое-что о ней было известно из трудов А. В. Михайлова (1912, с. 430—445).


{{188}}Особенности этой редакции в Паримийнике находят себе параллели в Евангелии и Псалтыри. О характере лексических замен можно судить по вышеприведенному материалу Псалтыри, грамматические особенности редакции описаны А. А. Пичхадзе следующим образом (в примерах они приведены на втором месте):

1) При субстантивации прилагательных, причастий, инфинитива, различных словосочетаний греческий артикль передается формами местоимения иже. Ср. Исх. 1:14 всѣми дѣлы польскими : всѣми дѣлы еже в полих, πᾶσι τοῖς ἔργοις τοῖς ἐν τοῖς πεδίοις.
2) Приставочным образованиям греческого текста соответствуют такие же образованиям в славянском.
3) Употребление предлогов соответствует словоупотреблению греческого оригинала; ср. Быт. 3:1 рече зьмиѣ къ женѣ : р. з. женѣ, εἶπεν τῇ γυναικί.
4) В подражание греческому при отрицании не употребляется род. пад.; ср. Исх. 33:20 не възможеши видѣти лица моѥго : не в. в. лице мое, οἰ δυνήσῃ ἰδεῖν τὸ πρόσωπόν μου.
5) Проявляется стремление установить соответствие между оригиналом и переводом на уровне грамматических категорий, т. е. передавать существительные существительными, глаголы глаголами и т. д. Это не всегда ведет к понятности текста; ср. Исх. 14:19 стлъпъ облачьныи : с. облака, ὁ στῦλος τῆς νεφέλης.
6) Последовательное проявление категории одушевленности, т. е. вместо местоимения муж. рода вин. пад. и обычно употребляется ѥго.
7) Предпочтение дательного притяжательного другим способам передачи притяжательности или относительности. Ср. Быт. 6:5 злобы чловѣчьскы : з. чловѣкомъ, αἱ κακίοα τῶν ἀνθρώπων.

Все говорит о стремлении максимально приблизиться к структуре греческого текста на уровне словообразования и синтаксиса словосочетания. В той или другой степени эти черты характерны для всех переводов эпохи XIV—XVI вв., где бы они ни выполнялись; мы встречаем их, например, и в Новом Завете святителя Алексея (§ 12).

Активную культурную работу в Тырнове при дворе болгарского царя Ивана-Александра (1331 —1371) следует назвать серебряным веком болгарской письменности. По личному заказу царя были написаны Софийская псалтырь 1337 г. (обычно называемая Софийский песнивец), Лондонское четвероевангелие Иакова Серрского 1355 г. (Библиотека Британского музея Add. 39626), сборники попа Филиппа 1345 г. и Лаврентия 1348 г. (см. Куев 1981), переведена хроника Константина Манассии.

В это же время в Тырнове был переведен толковый Апостол. Перевод известен по списку 1516 г. РНБ, F.I.516. Рукопись содержит толковые Деяния и соборные Послания,*{{[28] Такого же состава рукопись второй половины XVI в. из собрания Груича 222 (Музей сербской православной церкви) См.: Богданович 1982, № 1807. О таком же списке в собрании Крушедольского монастыря упоминает Ангелов (1978, с. 272, примеч 7), но о нем никаких сведений нет у Богдановича (1982).}} хотя в предисловии к тексту говорится, что переведены были и Павловы Послания. Предисловие не называет имени переводчика и датирует перевод временем царя Ивана-Александра (опубликовано Сырку 1898 и исправнее Ангеловым 1978, с. 272—273). Греческим оригиналом послужили те же катены на Апостол, которые были использованы прежде при переводе толкования на {{189}}Послания (см. § 9). Язык перевода лишен какой-либо региональной окраски, строг и точен. Весьма выразительно соотношение двух переводов толкового Апостола в той части, которая является общей для них. Приведем толкование на Иак. 2:13 «Милость превозносится над судом», восходящее к Иоанну Златоусту.
Болгарский перевод XIV в. по рукописи РЫБ, F.I.516, л. 200 об. издается с некоторыми упрощениями орфографии; сербские орфографические черты являются принадлежностью списка 1516 г.

Восточнославянский перевод XII в. приводится по списку толкового Апостола РЫБ, Пог. 30, л. 146 об.—147 (правый столбец).

Милостыни хытрость нѣкаа есть и прѣдстатель дѣлающих ю. любезнаа богови есть и присно близь его стоить, о ихже хощеть, ѹдобнѣ благодать просещи. тъчію да не обидима бўдеть нами. обидима же есть, егда ѡт хыщеніа твориьм ю. аще ли чиста бѹдеть, много посилающих ю даеть дрьзновеніе и ѡ съгрѣшающіх. та оузы раздрѣшаеть, раздрѣшаеть тъмѹ, оугашаеть ѡгнь, оумрщвляет чрьвь29, ѡтганяеть скрежеть зўбѡмь.30 сеи сь мнозѣмь дрьзновеніемь ѡтврьзаютсе небеснаа врата. царица ѹбо по истинѣ есть, богови чловѣкы подобны творе: боудете бо, рече, щедри якоже ѡтць вашь невесныи.31 перната бо есть и льгка, крилѣ имўщи златы, лѣтаніе еѥ агглы веселить, по глаголѣ пророчьскомў: крилѣ голўбинѣ по-сребренѣ и рамена еѥ въ позлащени златѣ.32 якоже голўбь нѣкыи злать лѣтаеть милостыни, око смерено имўщи, видѣніе кротко, ничтоже таковаго ока больше е. сице птеньць сь красьнь есть и дивьнь, горѣ въсегда зре, многою славою божіею ѡграждена есть. краснаа дѣваа есть, крилѣ имўщи златы, въздоушна есть и льгка, при царьскомь прѣстолѣ стоещи. егда сўдими бўдемь, абіе прѣд-станеть и избавит ны ѡт мўкы. сію хощеть богь, а не жрьтвы Милостыни ремествьница ѥсть мудра и приставница дѣдающимъ ю и дружка божья есть, и присно искрь его престоить. и ѡнемьже хощет, оудобь просит благодати, и токмо да не ѡбидима есть нами, ѡбидима же ѥсть, егда ѡт въсхыщенья творимъ. а егдаже чиста есть, много имат дерзновенье: и свѧзнемь та рѣшит оузы, раздрушает тьму, оугашает ѡгнь, ѹмрьщвѧе червь, изгонить зубомъ срежетъ. сей со многою радостью ѡтверзютсѧ невесная врата. цесарица бо во истину ѥсть, подобны человѣкы творѧщи богоу: будете бо, вѣща, щедри, якоже и ѡтць вашь невесныи. крилата есть и легка, крилѣ имущи златѣ, лѣтанье имущи преоукрашающе англы. тамо, вѣща крилѣ голубинѣ, посребренѣ и межюрамье ея въ блещаньи злата, якоже паче голубь златъ и живъ лѣтающь. вѣкома назирающи ѡкомь кроткомь, ничтоже ѡка того краше. добра ѥсть и пава, но къ сеи ни во чтоже. птица есть красна и чюдна, выспрь всегда зрит. дѣвица есть, крилѣ имущи златѣ, бѣло имущи лице тихо, крилата есть и легка, оу престола стоящи цесарьска. внегда судимъсѧ, вънезапу предъстоит и явлѧетсѧ и изимает насъ ѡт мученья, своима крылома ѡдѣвающи. такоя жертвы хощеть богь.


{{[29] Ср. Мк. 9:44; Ис. 66:24.
[30] Ср. Мф. 8:12.
[31] Лк. 6:36.
[
32] Пс. 67:14.}}

{{190}}Новая переработка древнего перевода книг Царств (§ 5) с прибавлением кратких толкований была произведена в середине XIV в. (Николова 1995, см. археографическое описание текста в Главе 1, § 19, № I). Работа эта, однако, производит впечатление незаконченной, поскольку толкования распределены неравномерно по тексту. Приписка некоего Досифея в рукописи 1418 г. утверждает, как кажется, что и сам новый перевод был сделан в это время. М. Г. Попруженко (1894) приписал без серьезных оснований эту работу Константину Костенецкому. С. Николова (1995) воспроизводит колофон Досифея, а также образец текста книги Царств по рукописи РГБ, Григ. І, (Μ. 1684) в сравнении с рукописью РНБ, F.I.461. Переработка, бузусловно, не носила радикального характера.

Представляется, что в эпоху царя Ивана-Александра впервые в славянском мире проявилось стремление к созданию полного библейского кодекса. Возможно этим следует объяснять появление в третьей четверти XIV в. сборника РНБ, F.I.461, состав которого описан выше (§ 2).

Как кажется, в Сербии была также сделана попытка нового перевода Толкового евангелия Феофилакта Болгарского (см. § 9). Ее свидетелем является сохранившийся в составе Великих четьих миней пространный отрывок толкований на Евангелие от Матфея, главы 1 —19; он издан по Царскому списку, см. ВМЧ, октябрь, стб. 2136—2503. О сербском происхождении свидетельствует лексика вроде юнаквица, шестаквица. В сборнике конца XVII в. из городской библиотеки Лейпцига содержится отрывок из этого перевода с припиской, которую опубликовал Яцимирский (1921, с. 538). В приписке говорится, что перевод был выполнен на Афоне по просьбе сербской царицы Елены, тайно прибывшей на св. Гору (!) в 1347 г. Речь может идти о Елене, жене сербского короля Стефана Душана (1331—1355).

По устному сообщению Рад милы Ковачевич, в сборнике Музея Сербской Православной церкви 43 (Богданович 2560), написанном около 1350 г., содержится особая южнославянская переработка толкований на Апокалипсис.

После захвата Тырнова в 1393 г. турками-османами активная культурная жизнь у южных славян переместилась на несколько десятилетий в Сербию, где при дворе деспота Стефана Лазаревича и в Ресавском монастыре проходила деятельность крупного славянского писателя Константина Костенецкого (ок. 1380—1431). Константину приписывается перевод Песни песней с толкованиями Феодорита Кирского. Текст неоднократно издавался и исследовался (см. библиографию в Главе 1, § 19, № 10). О его использовании при издании Острожской библии см. § 15.

Переведенные в это же время толкования Олимпиодора Александрийского на книгу Иова (см. Глава 1, § 19, № 7), как кажется, тоже используют в качестве основы библейского текста старый перевод Иова. Приводим в качестве образца текста стихи 19:4—5 с толкованиями по рукописи Рыльского монастыря, 1/4 (18), л. 139—139 об.: Се ўбо въ истинў прѣльстихсе азъ. въ мнѣ же въдворисе льстець. глаголати слово еже не подобаеть. а словеса моа прѣльщаютсе. и не о врѣмени. ослабите яко о мнѣ величаетесе. и настўпаете ми въ болѣзни. ОЛІМПІѠДОР. Буди, рече, по вась яко истиннаго пўти прѣльстихсе. и льжў словесы моими. нечьстивь вы правдў въобржаю сьтварати, и не по врѣмени словеса приводити. Егда ўбѡ подобаше вамь сице ми настўпати, оскрьбляюще тако страждўща. И не оставляеть въ тож-де прѣбывати слово. нь и подвизаетсе пакы. положим бо, рече, яко мнѡго бещўміе и бледь. зазираѥте моимь словесемь, нь вамь не подо-баше настўпати аще и сице се имѣло би. нь стыдѣтисе напасти и боятисе поразавшаго. и милость подати величьствў лютымъ. и что се яко стыдѣтесе подобаеть и боятисе; мнѣ мнитсе знаменати зде, яко не грѣх ради толико пострада. еда егоже богъ поражаеть, сы грѣхъ ради въсако страждеть якоже и сьи. нь искўшеніа ради мнѡгых вѣньць. Прѣльстника зде діавола глаголѥть. вьдварает же се вь до-уши прѣльщаемѣи. ПОЛѴХРѠНІЕ. Подобаше ми, рече, древлѥ благочьстію прилежещў, ныня ѡт дѣлъ имѣти дрьзновеніе. се же ўбѡ не сьтворих. лицемѣрствўю же се яко праведникь. кыи есть вамь ѡт сего врѣдь; кая же нўжда осўждати мк яко нечьстива, и настўпати сице страждўщў; ОРИГЕНЪ. Аще и по чинў таковаа сьтворих яко не подобаше. аще и таковь быль би. еда не подобаше вамь зрещим ранъ, гнѡевь, чрьвіи. погыбѣль сўщіимь ўсрамитисе. нь настўпаете ми не щедеще ни милўюще страстіи моих. и не смѣренно ми понашаете. нь наскачюще попирающе поношаете.

Скромный и однообразный лексикон, обычный для катен, затрудняет филологическую оценку текста.

§ 12. Чудовский Новый Завет (ЧНЗ)

{{191}}Деятельность восточных славян по переводу Св. Писания в XIV в. нашла себе выражение в замечательном своей полнотой списке Нового Завета, который по крайней мере с XVII в. и до 1918 г. хранился в Москве в Чудовом монастыре, почему в научной традиции нередко называется Чудовским Новым Заветом. В 1918 г. список бесследно исчез, сегодня судить о его содержании и особенностях можно по нескольким частичным и полным изданиям текста и его описаниям. К счастью, рукопись не раз привлекала к себе просвещенное внимание. В 1887 г. под наблюдением архим. Амфилохия вышло ее фотографическое издание, в 1892 г. иждивением московского митрополита Леонтия было осуществлено фототипическое издание, переизданное в 1989 г. проф. В. Лефельдтом в Германии. Г. А. Воскресенский опубликовал из этого списка текст Евангелия от Марка, а также части апостольского текста — Рим., 1 и 2 Кор., Гал., Еф. (Воскресенский 1896, 1892).

Известный справщик и библеист XVII в. Епифаний Славинецкий, вероятно, был первый, кто связал эту рукопись непосредственно с московским святителем Алексеем (1293/8—1378), который якобы собственноручно написал ее во время своего пребывания в Константинополе в 1355 г. (Воскресенский 1896, с. 50). В согласии со свидетельством Епифания в XVIII в. в рукопись вклеили духовное завещание святителя и сделали дорогой переплете непомерным количеством драгоценных камней, которые, возможно, и явились причиной ее исчезновения. Однако ни о каком тождестве почерка в духовном завещании и в самой рукописи говорить не приходится, на это совершенно определенно указал А. И. Соболевский (1903, с. 29—31); вместе с тем он отметил поразительное сходство почерка рукописи с почерком русских глосс, написанных {{192}}между строк греческого текста словаря Гезихия, как раз в XIV в. и именно в Константинополе (глоссы изданы в Вене в 1839 г. В. Копитаром, см. о них также: Ушаков 1971). Почерк рукописи представляет собою исключительно мелкий и аккуратный полуустав с изобилием выносных букв, лигатур, с применением время от времени букв греческого алфавита. Между тем М. И. Корнеева-Петрулан (1937) выделяет в рукописи (по фототипическому изданию 1892 г.) целых четыре руки, кроме того, известно еще несколько рукописей, написанных в той же графической манере (см. ниже), так что можно думать о группе писцов, обладавших тождественными приемами письма.

Чудовская рукопись представляла собою первый по времени акцентованный восточнославянский источник. Учитывая ее значимость в этом отношении, к ней был даже составлен акцентологический словарь (Ушаков 1982), впрочем, невысокого научного достоинства. За отсутствием рукописи источником послужило издание 1892 г., между тем в разных его экземплярах наблюдаются различия в числе и качестве надстрочных знаков, что не позволяет уверенно интерпретировать лингвистические данные. Складывается впечатление, что акцентовка рукописи осуществлялась дважды, не всегда ясно, какой руке принадлежит тот или иной акцентный знак. В результате в рукописи обнаруживаются великорусские (восточные и западные), украинские и белорусские акцентные черты (Зализняк 1985, с. 224—226). Такая неопределенность результатов говорит о том, что ударения Чудовской рукописи возникли прежде всего как литературный прием в подражание греческому минускулу, поэтому не следует искать в них непротиворечивой акцентной системы. Писцы рукописи ставили также знаки придыхания над начальными гласными.

Нет никаких лингвистических или филологических аргументов, которые позволили бы связать тот новозаветный текст, который содержит рукопись, с личностью митроп. Алексея. Например, М. И. Корнеева-Петрулан находит в тексте черты, которые якобы свидетельствуют о том, что текст писался под диктовку, а ее-то и мог осуществить митроп. Алексей. К таким чертам отнесены: непереведенные грецизмы, обиходные слова вместо книжных, новообразования, буквализмы в передаче синтаксиса, а также ударения, отражающие обиходную речь. Об ударениях было только что сказано, что же касается других черт, то они известны всем без исключения славянским переводам греческих источников. Самый облик рукописи с тщательно организованным текстовым пространством, с инициалами, отмечающими начала служебных перикоп, с указаниями на зачала-концы не только на полях, но и в самом тексте, с умелым расположением заставок и киновари не допускает мысли о писании под диктовку. Рукопись такого рода могла появиться только в результате большой подготовительной работы и при использовании определенных письменных источников (см. также ниже). Наконец, А. И. Соболевский (1903, с. 30) отмечает, что книги московских митрополитов не хранились в Чудовом монастыре.

Как бы то ни было, не вызывают сомнения следующие факты, относящиеся к этой рукописи: она написана в XIV в., имеет восточнославянское происхождение, в ней отражается знакомство с греческой рукописной традицией.

Состав рукописи уникален для славянского средневековья: она содержит Новый Завет в полном объеме и ничего более. Полнота новозаветного канона подчеркивает четий, нелитургический характер рукописи. {{193}}Каждой книге предшествует оглавление, иногда краткое предисловие. Рукопись приспособлена к литургическому использованию с помощью разного рода маргиналий как в тексте, так и на полях, а также лекционарных таблиц в конце. Текст Четвероевангелия дан с исчерпывающим литургическим аппаратом, текст Апостола снабжен лишь краткими литургическими отметками, внесенными в рукопись уже после переписки основного текста. Даже Апокалипсис, не имеющий литургического использования, разбит на семь частей с надписаниями на полях семи дней недели, начиная от понедельника; по всей вероятности, так выделены перикопы для келейного чтения.

Складывается впечатление, что рукопись представляет собою соединение литургического тетра и литургического Апостола, которые в соответствии с требованиями Иерусалимского устава начинают в это время заметно теснить прежние евангельские и апостольские апракосы (см. § 8). Благодаря недавней работе А. М. Пентковского (1993) стало известно, что перевод Иерусалимского устава в России был сделан между 1365 и 1378 гг. специально для общежительного Чудова монастыря, основанного митроп. Алексеем. В этом случае связь ЧНЗ с монастырем, в котором рукопись хранилась, является исторически значимой, а предание об участии митроп. Алексея в выработке новой редакции новозаветного текста вновь находит себе оправдание. Становится понятно также, что массовое поступление в это время со славянского юга литургического тетра послужило препятствием к широкому распространению нового текста, выработанного в Чудовом монастыре.

Общий облик священного текста в ЧНЗ близок к поздней редакции славянского Евангелия, которая легла в основу печатных изданий (см. § 11), вероятно, его можно рассматривать как особую разновидность этой редакции. В каждом стихе отразилась самостоятельная работа над текстом. Приведем для примера стих 6:49 Евангелия от Марка по четырем редакциям, выделенным в издании Г. А. Вокресенского (1896):

Галицкое четвероевангелие 1144 г.: они же видѣвъше и по морю ходащь, мнѣша бестелесныи призоръ быти, и възваша. Рукописи, входящие в эту редакцию, содержат такие разночтения как непьштеваша, призракъ, видѣние, мечетъ.

Мстиславово евангелие начала XII в., полный апракос: они же видѣвъше и ходѧщѧ по морю мнѣша прѣдъ очима образъ явлющьсѧ, и вскричаша. Среди разночтений редакции есть вариант привидение.

ЧНЗ: они же видѣвше его перўща по морю, мнѧхў мечетъ видѣти, и вскричаша.

Константинопольское четвероевангелие 1383 г.: они же видѣвше его ходѧща по морю, мнѧхѹ призракъ быти, и возопиша.

Как видно, ЧНЗ объединяет в себе варианты предыдущих редакций, но предлагает также новый перевод для глагола περιπατέω, давая буквальное соответствие значению основы πατέω «топтать, попирать».

Самой характерной особенностью редактирования ЧНЗ является предпочтение буквальных греко-славянских соответствий. Ср. (на первом месте чтение других редакций из Евангелия от Марка):

6:55 болѧщии : злѣ имущии κακῶς ἔχων
7:10 смьртью да ѹмрет: смртью да кончаеть сѧ θανάτῳ τελευτάτω
{{194}}8:6 хвалѹ въздати, благохвалити: благодарити εὐχαριστέω
8:31 въскреснѹти : въстати ἀναστῆναι
9:50 миръ имѣти : мирствовати εἰρηνεύω
10:44 старѣи : первы πρῶτος
10:46 народъ мъногъ : н. довольнъ ὄχλος ἱκανός
11:11 цьрковь, храмъ : святилище ἱερόν
12: 4 пробишѧ главѫ : оглавиша ἐκεφαλίωσαν
13:12 ѹбіютъ : уморѧтъ θανατώσουσιν
14:12 опрѣснокы : безквасные ἄζυμα
14:55 съньмь, съборъ : ссѣдалище συνέδριον и т. д.

Интересно отметить последовательное стремление к употреблению в повествовательных частях Евангелия praesens historicum вслед за греческим оригиналом. Эта грамматическая категория очень мало известна славянской средневековой письменности и не нашла себе применения в других переводах и редакциях Нового Завета. Ср. 11:4 оврѣтоста жребѧ привѧзано <...> на распутии и отрѣшают и, в других редакциях отрѣшиста, в греч. praes. λύουσιν.

Как и во всяком другом средневековом рукописном тексте, тенденция к буквализации перевода не охватывает всех возможных случаев без исключения, но редкие попытки свободного перевода выглядят особенно рельефно на фоне этой тенденции. Например, 6:52 и 8:17 на месте срьдце окаменено дан перевод ослѣплено, невзирая на греч. πεπωρώμενος «затвердевший, жесткий (как известняк)».

В тексте ЧНЗ нет лексем, которые можно рассматривать как локальные восточнославянизмы. Исключение представляет собою, пожалуй, слово погостъ на месте традиционного вьсь в Мк. 6:36, 56; сюда же можно прибавить грамоты (γράμματα) на месте кънигы Гал. 6:11. Впрочем, никаких сомнений относительно восточнославянского происхождения перевода не возникает. Его фонетико-орфографическая и грамматическая системы лишены малейших признаков южнославянского происхождения.

Нет ни одной полной копии ЧНЗ, но известно несколько списков конца XV в., содержащих те или иные его части: три рукописи Четвероевангелия (РГБ, ТСЛ, Ризн. 6 (М. 8652), так называемое Никоновское евангелие; РНБ, Q.n.I.l, РНБ, Пог. 21), одна рукопись Апостола (РНБ, Пог. 27), три рукописи Апокалипсиса (РГБ, ф. 304, № 710, ф. 310, № 1, РНБ, Q.n.I.l6). По устному сообщению Н. Б. Тихомирова, в собрании Троице-Сергиевой лавры имеются рукописи служебного Евангелия-апракос, в которых использован текст данной редакционной разновидности. Некоторые из названных рукописей исключительно похожи по письму и оформлению на ЧНЗ (например, РНБ, Пог. 21 и 27), в них, однако, не употребляются буквы греческого алфавита. Апостол в РНБ, Пог. 27 содержит полный набор литургических помет и служебные инципиты.

Три рукописи Четвероевангелия очень близки между собою по тексту, вместе с тем они имеют немало отличий от ЧНЗ, так что должны быть отнесены к смешанной редакции. Отличия состоят в использовании тех текстовых и языковых форм, которые характерны для «первой», «второй» и «четвертой» редакций Воскресенского, но иногда они не находят себе параллелей в изданных Воскресенским текстах. В каждой главе Евангелия от Марка встречается по 10—15 таких отличий, их легко обнаружить в издании Вокресенского. Зато в рукописи Апостола (РНБ, Пог. 27) {{195}}крайне мало отличий от текста ЧНЗ, например, на 16 глав 1 Кор. всего 7 разночтений, все они представляют собою сближение с текстом «четвертой» редакции. Три рукописи Апокалипсиса не имеют систематических отличий от текста ЧНЗ.

Некоторые чтения евангельских рукописей лучше сохраняют первичный вид текста, чем Чудовский список (его чтение на первом месте):

7:22 безѹміе : аселгия ἄσέλγεια
9:31 предан бўдет : предастьсѧ παραδίδοται
10:17 прітек : предитекъ προσδραμών
10:29 никтоже : ниединъже οὐδείς
13:1, 14:49 црьковь : святилище ἱερόν

Эти варианты формально представляют собою более близкую передачу греческого оригинала, они характерны для всей редакции в целом. Следовательно, эти три списка Четвероевангелия не являются копиями ЧНЗ, вместе с последним они восходят к общему архетипу. Вновь подтверждается вывод о том, что Чудовский список не является архетипическим (исходным) списком для заключенного в нем текста.

Чудовский текст Нового Завета нашел, таким образом, сравнительно ограниченное распространение в рукописной традиции, поскольку он не мог стать и не стал официальным текстом Московской митрополии. Списки «четвертой» редакции, возникшей на славянском юге, получали с конца XIV в. все большее применение в церковно-литургической практике на Руси. Однако важно отметить, что при издании Острожской библии для текста Апокалипсиса был использован дополнительный рукописный источник с характерными чтениями Чудовской редакции. Похоже, что это был список вроде сохранившегося сегодня в БАН, Плюшкина № 146, соединяющего в себе особенности Чудовской редакции с типичными южнославянскими чертами текста Апокалипсиса (см. § 15).

§ 13. Геннадиевская библия (ГБ)

{{195}}История славянской библейской филологии в значительной степени связана с изучением ГБ. И поскольку ГБ представляет собою полный свод всех книг Св. Писания, ее изучение проводится на фоне рукописной традиции и приводит к заключениям относительно истории библейского текста в целом. Иосиф Добровский в свой приезд в Москву в 1793 г. тщетно пытался получить доступ к этой рукописи, хранившейся в Синодальной библиотеке, ему пришлось довольствоваться Иоакимовской библией 1558 г. Добровский смог правильно указать, что ряд книг переведен с латинского оригинала. Некоторые книги (Иов, Пророки), по его мнению, были переведены у южных славян, остальные у восточных в XII в. и позже. Разумеется, перевод Четвероевангелия, Апостола и Псалтыри он считал делом Кирилла и Мефодия. Взгляды Добровского на историю славянской Библии рассмотрены не раз, см.: Михайлов 1912, с. CLXV1I—СХСІѴ; Vajs 1929, s. 358—370; Ryba 1953, s. 197—226.

В «Описании славянских рукописей московской Синодальной библиотеки» характеристике ГБ и двух других полных экземпляров XVI в. посвящено 164 страницы первого тома, вышедшего в 1855 г. По богатству сопоставительных материалов из других славянских рукописей, из греческих, латинских и еврейских источников, по обилию ценных наблюдений {{196}}этот труд А. В. Горского и К. И. Невоструева намного превзошел все то, что появилось до него. Он заложил прочное основание славянской библейской филологии в России и до сих пор не утратил своего научного значения.

Важнейшими наблюдениями Горского и Невоструева нужно признать следующие: (1) древний перевод Пророков сохранился лишь частично в объеме книг Софонии, Аггея, Захарии и Малахии; (2) книги Иова, Песни песней, Пророков (за исключением названных четырех) и Апокалипсиса извлечены из толковых версий; (3) служебный текст Евангелия переписывался чаще и в древности был распространен шире, чем четий текст; (4) в XIV—XV вв. у южных славян была проведена правка новозаветного текста по греческим оригиналам, в результате распространился более единообразный текст; (5) те библейские книги, которые отсутствовали в славянской рукописной традиции, были переведены для ГБ с латинского оригинала. Заслуживает восхищения наблюдательность, благодаря которой авторам удалось обнаружить разницу между цитатами из пророческих книг в русской летописи или у митроп. Илариона, с одной стороны, и текстом Пророков в ГБ — с другой (Описание, т. 1, с. 133—135).

Однако относительные датировки, предложенные в «Описании», лишены исторической точности, тексты характеризуются как «древние» или «менее древние» без достаточной убедительности, не является верной их группировка. Например, к составу первоначального перевода отнесены Восьмикнижие, Псалтырь и Притчи (с. 132), которые, по нашим представлениям, относятся к трем разным группам. Безусловно, в «Описании» не хватает южнославянского литературного фона. Отмечаемая близость славянских текстов к Ватиканскому или Александрийскому кодексам Септуагинты, конечно, не дает права на какие-либо выводы. Эти недостатки отражают состояние науки в ту эпоху, когда славянская библейская филология делала свои первые шаги.

Позже И. Е. Евсеев посвятил ГБ доклад на XV Археологическом съезде в Новгороде (1914) и ряд страниц в «Очерках» (1916, с. 10—22), а в диссертации Герда Фрейдгофа (Freidhof 1972a) дана хорошая лингвистическая характеристика языковых черт тех частей ГБ, которые были заново переведены при подготовке издания Острожской библии.

В 1915 г. при основании Комиссии по научному изданию славянской Библии И. Е. Евсеев начал подготовку к публикации рукописи ГБ. В революцию эта работа остановилась, набранные в Московской синодальной типографии листы были уничтожены. В 1992 г. Издательский отдел Московского патриархата и Музей Библии осуществили роскошное, богато иллюстрированное фототипическое издание Нового Завета из кодекса ГБ (в серии «Русская Библия», т. 7—8). Безвременная кончина весною 1994 г. архимандрита Иннокентия (Просвирнина), руководившего этой работой, не оставляет надежды на то, что в скором будущем появятся тома, содержащие ВЗ, равно как задуманный научный комментарий к ГБ.

ГБ принадлежит к числу тех немногих славянских рукописей, об истории создания которых имеются кое-какие сведения. В выходной записи (ГИМ, Син. 915, л. 1) сказано: в лѣто 7007 (1499) написана бысть книга сіа, глаголемая библия, рекше обѣих завѣтовъ ветхаго и новаго, при благовѣрномъ великомъ князѣ иванѣ васильевичѣ, всеѧ руси самодерьжцѣ, и при митрополитѣ всеа руси симонѣ и при архіепископѣ новгороцком генадіи, в великомъ новѣ городѣ, въ дворѣ {{197}} архіепископлѣ, повелѣніемъ архіепископля архидіакона инока герасима . а діаки, кои писали, се ихъ суть имена василь ерусалимьскои, гридя исповѣдницкои, климентъ арханьгельскои. Архиепископ Геннадий Гонзов был весьма заметной церковной и литературной фигурой своего времени. Из названных непосредственных участников работы в истории русской письменности хорошо известен Герасим Поповка (см. Лурье 1988а). Некий гость (купец) Василий совершил хождение в св. Землю в 1465—1466 гг. и описал его в своих записках (Белоброва 1988), на старости лет он мог стать дьяком с прозвищем Иерусалимский. Рукопись конца XVI в. РНБ, Пог. 84 (л. 360 об.) содержит важные сведения о главном участнике работы над ГБ — Вениамине: «Макавейскыа <...> с латинскаго языка <...> лета 1-го по семи тысящых (=1493) повелением господина преосвященаго архиепископа Генадиа от некого мужа честна презвитера, паче же мниха обители святаго Домника именем Вениамина, родом словенина, известие ведуща латинъскы язык и граматику, ведуща же отчасти и греческаго языка и фрязска» (Ркп. Погодина, с. 70). Из наблюдений над языковыми особенностями переведенных Вениамином книг А. И. Соболевский (1903, с. 254—259) сделал вывод, что он был хорват, а церковнославянский язык знал по глаголическим богослужебным книгам. В Новгород он мог прибыть из славянского католического монастыря в Праге или Кракове, где с XIV в. с помощью хорватских клириков возобновилось славянское богослужение. Известно, что Вениамин выполнил в Новгороде некоторые другие литературные труды (Лурье 19886).

С латинского оригинала для ГБ переведены следующие разделы Св. Писания:

1 и 2 Паралипоменон,
1 Ездры,
Неемии,
2 Ездры,
3 Ездры
Товит,
Иудифь,
Есфирь, главы 10-16,
Премудрости Соломона,
Иеремии, главы 1-25, 46-51,
1 и 2 Маккавейские.

Как уже указывалось, эти книги и части книг были неизвестны славянской рукописной традиции.

Кроме того, с Вульгаты были переведены предисловия блаж. Иеронима к перечисленным выше книгам, за исключением Есфири и Иеремии, а также статья в предисловии «Все священное писание разделяется на два завѣта» (Описание, т. 1, с. 9). По Вульгате же проведена разбивка на главы всего библейского текста.

Книги, переведенные с латыни, пестрят лексическими латинизмами, которые иногда сопровождаются славянскими соответствиями на полях. Горскому и Невоструеву это обстоятельство дало основание для того, чтобы сделать вывод о недостаточном знании переводчиком латинского языка или же о его желании украшать свою речь латинизмами, как это было в моде у польских писателей XVI—XVII вв. (Описание, т. 1, с. 48). {{198}}В свою очередь Соболевский оценил работу переводчика более снисходительно: латинизмы в тексте рядом с переводами на полях явились результатом небрежного редактирования, тогда как некоторые стилистические неудачи стали следствием обычной для той эпохи буквалистической манеры перевода.

Предисловие и Оглавление в ГБ (ГИМ, Син. 915, л. 3—7 об.) переведены с немецкого оригинала, о чем говорят встречающиеся здесь ссылки на немецкую традицию Св. Писания. По всей вероятности, было использовано кельнское издание немецкой Библии 1478 г. (Miller 1978). Как кажется, из толкований Николая Лиранского (его Postilla были изданы в Нюрнберге в 1493 г.) заимствовано одно замечание на Маккавейские книги (Описание, т. 1, с. 129).

Весь остальной текст ГБ взят по славянской рукописной традиции. Таким образом —

Восьмикнижие представлено в болгарском переводе X в. (см. § 7);

1—4 Царств — в околомефодиевском переводе (§ 5);
Есфирь, главы 1—9, — в русском переводе XII в. (§ 10);
Иов — в околомефодиевском переводе (§ 5);
Псалтырь — в кирилло-мефодиевском переводе (§ 4);
Притчи — в мефодиевском переводе (§ 5);
Екклисиаст — в мефодиевском переводе (§ 5);
Песнь песней — в русском толковом переводе (§ 9) с устранением толкований;
Иисус Сирахов — в мефодиевском переводе (§ 5);
Пророки — в болгарском толковом переводе (§ 7) с устранением толкований;
Пророки Софония, Аггей, Захария и Малахия — в мефодиевском переводе (§ 5);
Евангелия, Деяния и Послания — в Афонской редакции (§ 11);
Апокалипсис — в околомефодиевском переводе (§ 5) с устранением толкований.

Нельзя сказать, чтобы работа была проделана с великой тщательностью. Во всех толковых версиях устранение толкований было произведено с некоторыми небрежностями, оставившими после себя следы толкований, компиляция из 36 стихов в Еккл. 1:12 (см. § 9) не была выявлена и устранена.

Новгород XV в. был, несомненно, крупнейшим центром славянской письменности, где можно было найти все необходимое для составления полного библейского кодекса. Трудно понять, почему для Песни песней не был взят текст по четьему мефодиевскому переводу, в котором не было лакун (см. § 5). В одновременной работе Матфея Десятого преимущество совершенно справедливо было отдано четьему типу Песни (см. § 14).

Большой интерес представляют собою культурно-исторические обстоятельства этой работы. По мнению Горского и Невоструева, стимулом к собиранию полного кодекса Библии послужила борьба новгородского архиепископа Геннадия с жидовствующими еретиками (Описание, т. 1, с. 136—137). Евсеев был убежден, что создание ГБ на основе печатной латинской Вульгаты знаменовало собою победу католической пропаганды в столь важной области церковной жизни, как Св. Писание. Евсеев привел интересные факты и наблюдения о том, что доминиканский орден отличался активным прозелитизмом в XV в. (это «иезуиты до иезуитов»), {{199}}что Геннадий неоднократно вступал в контакты с римско-католической курией и стремился использовать некоторые иезуитские приемы борьбы с еретиками, что Вениамин мог быть специально направлен католическими кругами в Новгород в 1490 г. в составе посольства от германского императора (Евсеев 1914, с. 13—16). Затем Евсеев (1916, с. 17—20) привел выписки из Екклисиаста, в которых отметил разительное сходство с хорватскими глаголическими текстами XIV в. (принятыми в католической церкви) как доказательство целенаправленного искажения славянской традиции под влиянием Вульгаты.

Несмотря на весь блеск и увлекательность аргументации Евсеева, к ней нужно отнестись с большой осторожностью. Проверка текста Екклисиаста по другим славянским рукописям, независимым от ГБ, показала, что отмеченные Евсеевым чтения известны всей рукописной традиции и, следовательно, должны восходить к архетипу IX в.; они находятся в согласии с греческим текстом LXX (Алексеев, Лихачева 1978, с. 70—71). Столь же неудачна оказалась попытка Г. Фрейдгофа (Freidhof 1972b), пошедшего по стопам Евсеева, доказать влияние глаголического текста Евангелия от Луки на ГБ; в действительности речь идет, по всей вероятности, о текстовых особенностях «четвертой» редакции (Алексеев 1979, с. 41).

Рассуждая исторически об этом вопросе, следует выделить две его стороны: во-первых, стремление к созданию полного библейского кодекса и, во-вторых, примененные для этого средства.

Появление Нового Завета святителя Алексея, библейских сборников вроде ЮБ, РГБ, Унд. 1, Матфея Десятого говорит о том, что интерес к полному четьему типу текста начинает проявляться уже с середины XIV в. Это могло быть связано с определенным уровнем богословского просвещения, которого достигла в XV в. славянская среда, ведь в XV в. становятся многочисленны и четьи, и толковые списки библейских книг, которые прежде служили лишь источником при создании катехизических компиляций. К этому же вел отказ от специальных литургических сборников типа паримийника и апракоса под воздействием перехода к новому литургическому уставу. Разумеется, бурное развитие в Европе во второй половине XV в. книгопечатания не могло укрыться от внимания славян, между тем европейское книгопечатание было сосредоточено на издании полных библейских кодексов.

Возможно, что эти тенденции имели место и в византийской письменности, во всяком случае на грани XIII—XIV вв. на Афоне появился полный библейский кодекс; в XV в. по заказу ревнителя унии кардинала Виссариона в Венеции было изготовлено два полных кодекса (Иннокентий 1990, с. 32—33), каковой факт можно рассматривать, в согласии с Евсеевым, как происки католической пропаганды. Замечательно, однако, что пубикация в той же Венеции в 1518 г. издательством Альда Мануция полного греческого текста Св. Писания не вызвала ни при своем появлении, ни в последующие времена никаких критических замечаний со стороны православных.

Что касается предпочтения, отданного в Новгороде латинскому оригиналу, то его следует признать совершенно естественным. На Руси действительно не знали в это время греческого языка. Известно, что несколькими десятилетиями позже Максим Грек должен был делать свои переводы на латынь, а уже с латыни на церковнославянский переводили приставленные к нему переводчики (см. § 14). С другой стороны, полного {{200}}греческого текста в это время напечатано не было, полные библейские рукописные кодексы были в редкость, так что обращение к печатному тексту Вульгаты нужно признать естественным.

Евсеев модернизирует историческую картину, когда придает факту использования латинского оригинала столь важное идеологическое значение. В допечатную эпоху не было стремления к моноконфессиональному тексту, об этом уже шла речь в Главе 4, § 6. Чуть позже новгородский переводчик Димитрий Герасимов перевел с латыни толкования на Псалтырь епископа Брунона без каких-либо последствий для твердости православия. Не было в славянской православной среде и строгого отношения к канону, на чем настаивает Евсеев, утверждая даже, что правка и дополнение Библии по латинскому оригиналу «противоречит всему складу русского миросозерцания <...> Известное самодовольство русских своим православием побуждало их относиться недоверчиво даже к православию греков после падения Цареграда» (Евсеев 1916, с. 10). Но нужно иметь в виду, что проявления культурной и религиозной нетерпимости, с которыми приходится встречаться в русской истории, представляют собою вовсе не реакцию на само существование тех или иных феноменов за пределами русской культуры, они являются прямой реакцией на влияние и, таким образом, стоят рядом с явлениями иного, даже противоположного характера. Только от позиции наблюдателя зависит то или иное решение вопроса о том, что является более характерным для русской культурной истории: усвоение влияний или отражение их.

Нет, разумеется, никаких оснований приписывать православной славянской среде более строгое отношение к канону, чем это было в других христианских общинах. В своем месте уже были приведены факты усвоения славянами неканонических текстовых форм, а именно: перевод Мефодием неканонической книги Иисуса Сирахова (и оставление без перевода канонических книг Паралипоменон), включение в четьи сборники книги Менандр, включение в списки канонических книг «Филона Пьявского», вслед за византийскими экзегетами использование чтений Акилы, Симмаха, Феодотиона, применение в списках Пятикнижия деления на парашиот и т. п. Сама история канона не так однозначно проста, чтобы не вызывать колебаний и сомнений. Мы не знаем, почему так много отрывков из неканонической книги Премудростей Соломона оказалось включено в византийский и славянский паримийники, а ведь для поздней католической догматики, которая отделила Рим от православного Востока, эта книга имеет принципиальное значение.*{{[33] Три места из неканонических книг имеют для римско-католических догматов о Filioque, о исхождении Св. Духа, о чистилище особое значение: Сир. 24:31 (здесь в Вульгате индивидуальное чтение); Прем. 7:25, 2 Мак. 12.46.}}

ГБ не была пущена в ход для широкого копирования, ее изготовление ничего не изменило в культурной и религиозной жизни православных славян. Это лишний раз говорит о том, что при ее изготовлении был проявлен практически богословский подход.

Две копии ГБ охаратеризованы в «Описании», это список 1558 г., написанный по распоряжению царя Ивана Васильевича иноком Иоакимом (ГИМ, Син. 21), и список приблизительно 1570—1571 гг. (ГИМ, Син. 30). Постатейный обзор этих трех экземпляров показывает мелкие отличия в составе, ряд разночтений говорит о том, что они скопированы с общего оригинала, но не с рукописи ГБ (см. Описание, т. 1, особо с. 2—3, 130—132). {{201}}Еще одна копия XVI в. хранится в ГИМ, Увар. 652, ее отношение к ГБ неизвестно. В собр. БАН 33.10.4 находится сборник ветхозаветных книг конца XV в. без Восьмикнижия и Царств, но с теми книгами, которые были переведены для ГБ с латыни; по всей вероятности, это второй том двухтомного экземпляра полной Библии. Наконец, как уже говорилось, рукопись XVI в. РНБ, Пог. 84 содержит только те книги, которые были переведены для ГБ с Вульгаты.

§ 14. Восточнославянские переводы XV—XVI вв.

{{201}}После издания Геннадиевской библии и до публикации Острожской библии у восточных славян проходила интенсивная работа в области библейской филологии.

Прежде всего следует отметить, что стремлением к библейскому кодексу, столь ясно проявившимся в деятельности новгородского кружка, отмечена деятельность и других книжных центров. Так, известный московский писец Ивашка Черный составил в конце XV в. обширный сборник библейских книг (РГБ, Унд. 1), куда вошли Восьмикнижие, Царства, Есфирь, Песнь песней с толкованиями, Екклисиаст, Притчи, паримьи из Премудростей, Песнь песней (в четьем переводе), Апокалипсис. В это же время создается немало списков хронографа, в его состав входит во всяком случае Восьмикнижие в большей части своего объема, а также другие библейские книги (см. Глава 1, § 20).

В Супрасльском монастыре мещанин Матфей Десятый в 1502— 1507 гг. составил свой библейский сборник (БАН 24.4.28) следующего состава: две паримьи из Бытия, 16 пророков, освобожденных от толкований независимо от ГБ, причем этот текст не восходит к протографу Упыря Лихого (см. § 7); книга Иова в своем литургическом составе пяти паримий; Притчи; собрание паримий из Премудростей Соломона и несколько паримий из Притч; Екклисиаст и Песнь песней четьего вида; Менандр; Сирахов; Псалтырь; Четвероевангелие боснийского типа (см. § 8); Апокалипсис, близкий по тексту к сборнику Хвала; Апостол (Деяния и Послания) (см. Алексеев, Лихачева 1978).

Вскоре после окончания работы над Геннадиевской библией один из ее участников, знаменитый новгородский переводчик Димитрий Герасимов перевел обширные толкования на Псалтырь Брунона Гиперболейского (см. библиографию в Главе 1, § 19, № 4). Псалтырный текст, взятый без каких-либо перемен по современной рукописи, должен, по-видимому, принадлежать к Афонской редакции (см. § 11). Перевод толкований сделан с латыни, неясно, в какой степени он согласуется со словоупотреблением традиционного славянского текста. В составе произведения имеется несколько предисловий и послесловий научно-изъяснительного характера.

Максим Грек (ок. 1470—1555) также внес крупный вклад в дело библейского перевода у славян. Собственно говоря, целью его приезда на Русь и было исправление книг, под которыми в первую очередь имелись в виду библейские и литургические тексты (см. о нем Буланин 1989). Как известно, он начал свою работу с Толковой псалтыри в 1516г. (см. Глава 1, § 19, № 5). Не зная славянских языков, Максим переводил толкования с греческого на латынь, а переводчики Димитрий Герасимов и Влас Игнатов переводили с латыни на церковнославянский. {{202}}Затем он восполнил лакуну в толковых Деяниях по болгарскому переводу XIV в.

Дело в том, что перевод толкований на Деяния и Соборные послания, выполненный при царе Иване-Александре (§ 11), попал на Русь в дефектном списке, в котором отсутствовали главы 13:4—14:35 и 16:41 — 28:10, а также и толкования на них. На Руси из Толкований на Послания (Глава 1, § 19, № 14) и поступившего из Болгарии нового перевода была создана компиляция, в которую толкования на Послания апостола Павла вошли в старом переводе, а остальное было дано по болгарскому переводу (см. перечень списков в Главе 1, § 19, № 16). С помощью уже упомянутого переводчика Власа Игнатова в 1519 или 1520 г. Максим восполнил лакуну, так что стали распространяться исправные списки толкового Апостола (см. Глава 1, § 19, № 17). По поводу этой работы автор «Описания рукописей Соловецкого монастыря» (Казань, 1881. Т. 1. С. 181) замечает: «Перевод Максимов не отличается особенной тщательностью. Толковательный отдел у него очень краток. Текст выписывается большими отделами, а толкуются из отдела только некоторые стихи или слова. Иногда на целую страницу текста приходится несколько строк толкования. Перед толкованиями не выставляются имена толковников, как выставляются до зачала 31-го и после него в тех местах, перевод которых был сделан раньше Максима».

Наконец, установлено, что Максим сделал новый перевод книги Есфирь, который в списках носит название «Повести о Есфири»; работа эта была выполнена Максимом самостоятельно, так что в ней видны характерные для него нарушения нормы славянской грамматики. При издании Острожской библии этот перевод был использован в качестве основы текста (Taube, Olmsted 1987).

Незадолго до конца жизни Максим Грек совместно с Нилом Курлятевым исполнил труд по исправлению перевода Псалтыри, его смысл заключался в устранении темных мест, ошибок (см. Ковтун 1971; Синицына 1977, с. 70—73). Впрочем, исправленный текст широкого распространения не получил. Списки XVI в.: Солов. 863/753, Соф. 1525, Пог. 1143.

Между тем активная переводческая работа развернулась в XV— XVI вв. на западнорусских землях, входивших в Польско-Литовское государство. Выше уже говорилось о выполненных в это время переводах с еврейского сохранившихся в Виленском сборнике библейских книг (§ 10). В западнорусском сборнике XV—XVI вв. из ГИМ, Син. 558, дошел до нас восточнославянский перевод Песни песней в сопровождении кратких толкований (см. Описание, т. 2, с. 763—765). Полностью текст был опубликован Н. И. Костомаровым (1861), более исправно в объеме двух первых глав П. В. Владимировым (1888). На чешскую основу перевода указал А. И. Соболевский (1910, с. 197—199, 202—203) и датировал перевод серединой XV в.; к выводу о чешском оригинале присоединился А. В. Флоровский (1946, с. 232—240), отметив, однако, что основой текста могло быть венецианское издание чешской Библии 1506 г. Благодаря публикации Вл. Кыасом (Kyas 1953) характерных образцов четырех редакционных форм чешской Библии в XIV—XV вв., оказалось возможным установить, что ближе всего перевод стоит к рукописной Падеровской библии 1433 г. (Алексеев 19836). Интересно отметить, что Падеровская библия возглавляет третью редакцию чешской Библии и находится в связи с литературной деятельностью гуситов (Kyas 1971, s. 60), что позволяет догадываться о путях ее проникновения к восточным {{203}}славянам. О церковнославянском языке перевода см.: Жураўскі 1967, с. 158—165.

Чешская Библия возникла как перевод с латыни и получила исключительно широкое распространение в XIV в., в 1488 г. она была опубликована в Праге. Она оказала сильное влияние на культурную жизнь соседних славянских народов; первые польские библейские переводы XV в. представляют собою адаптацию чешского текста. На венецианском издании 1506 г. основал свои переводы и издания Франциск Скорина (Владимиров 1888, с. 171; Флоровский 1946, с. 172 и сл.). Из дополнительных источников Скорины указывают также (Владимиров 1888, с. 127, 171; Алексеев 19836) латинский комментарий известного богослова Николая Лиранского или иначе Николая де Лира (1270—1340), хорошо осведомленного в еврейском тексте Библии и комментариях знаменитого Раши (1040—1105). Пять томов толкований Николая де Лира «Postillae perpetuae in universam S. Scripturam», опубликованные в Риме в 1471 — 1472 гг., были первым печатным толкованием на Св. Писание, понятно, что при своем издании они пользовались исключительной популярностью. Впрочем, основу изданий Скорины составлял церковнославянский текст, хотя в разных книгах его влияние сказывается в различной степени. Всего Скорина опубликовал в 1517—1519 гг. в Праге под общим названием библия рўска следующие ветхозваетные книги: Псалтырь, Иова, Притчи, Сирахова, Екклисиаст, Песнь песней, Премудрость, Царства, Навин, Иудифь, Судей, Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие, Руфь, Есфирь, Плач, Даниила. В 1525 г. в Вильне он опубликовал церковнославянский Апостол с небольшими поправками в сторону живого белорусского языка и дополнительными статьями из чешской Библии. Благодаря фототипическому переизданию Библии Франциска Скорины (Минск, 1990—1991. Т. 1—3) и изданию эциклопедического справочника «Франциск Скорина и его время» (Минск, 1990) существенно облегчились возможности изучения и понимания деятельности этого выдающегося просветителя. Существовавшие некогда сомнения в православии Франциска Скорины сегодня рассеялись.

Возможно, под влиянием изданий Скорины появилось известное Пересопницкое евангелие. Рукопись написана между 1556 и 1561 г. Григорием, архимандритом Пересопницкого монастыря близ Ровно, и сыном священника Михаилом Васильевичем. В предисловии повторяются слова, знакомые по изданиям Скорины, о том, что перевод сделан «из языка болгарского на мову русскую <...> для лепшего вырозуменя люду христианского посполитого» (ркп. в Центр, науч. б-ке в собр. Полтавского епархиального древлехранилища, Киев).

Около 1570 г. шляхтич Василий Тяпинский напечатал в своем поместье Тяпино близ Полоцка Евангелия от Матфея и Марка на двух языках — церковнославянском и простой мове (белорусском). Издание представляет собою плод серьезной работы по глоссированию, сравнению, объяснению Св. Писания. Оригиналом для перевода на простой язык послужил текст польской Библии Симона Будного (Несвижь, 1572). Сохранилось два экземпляра (РНБ, Поп 1.1.29 и в Архангельском краеведческом музее).

В год издания Острожской библии в селе Хорошеве близ Острога Валентин Негалевский осуществил перевод Евангелия с польского издания Мартина Чеховича (Краков, 1577) на простую мову (ркп. в Центр, науч. б-ке в собр. Михайловского Златоверхого монастыря, Киев).

{{204}}

§ 15. Острожская библия (ОБ)

Как известно, московский печатник Иван Федоров издал первые на Руси точно датированные печатные книги — в 1564 г. Апостол, в 1565 г. Часовник, затем уже в западной Руси в 1569 г. Учительное евангелие, в Заблудове, и во Львове в 1574 г. Апостол и Букварь. В 1575 г. он поступил на службу к князю Василию-Константину Константиновичу Острожскому. В 1576 или 1577 г. в Остроге возник славяно-греко-латинский коллегиум. Ректором этой академии был Герасим Смотрицкий, которому принадлежит второе предисловие в ОБ и стихотворение. В работе над изданием участвовали Василий Андреевич Суражский (Малюшицкий), некий Алексей, протестантский публицист Мотовило, ученые греки Дионисий Палеолог-Ралли (митрополит Тырновский), Евстафий Нафанаил, Феофан Эммануил Мосхопул; известны имена также и других лиц, способствовавших изданию ОБ. В 1578 г. Иван Федоров издал в Остроге Букварь и Новый Завет с Псалтырью (Исаевич 1990).

В 1580 и 1581 гг. здесь была опубликована ОБ (в разных экземплярах встречаются одна или другая из этих датировок).

Текстологические проблемы, с которыми столкнулись издатели в своей работе, точно охарактеризованы в предисловии следующим образом:

1) православным славянам не было известно полное собрание ветхозаветных книг на церковнославянском языке, но из Москвы издателям удалось получить полную Библию, з греческа языка <...> множае пяти сотъ лѣтъ на славенскіи преведеную еще за великаго владимера, крестившаго землю рускую;

2) собраны были Библии и на других языках;

3) между текстами было обнаружено много разногласий;

4) поэтому были предприняты поиски исправных текстов в греческих, сербских и болгарских монастырях;

5) кроме того, был найден «звод» греческой Библии, наиболее близкий к еврейскому и славянскому текстам, которому и решено было следовать.

Как видно, в предисловии отражается верное понимание ситуации; как показывает изучение текста ОБ, предисловие точно описывает предпринятые при издании меры.

На вопрос о том, почему издатели датировали копию ГБ, полученную ими из Москвы через канцлера литовского Михаила Гарабурду, эпохой Владимира Святого, удовлетворительный ответ дал в свое время В. М. Ундольский (1870, с. 9). В большинстве списков Толковых пророков воспроизводится приписка Упыря Лихого 1047 г. с упоминанием имени Владимира Ярославича (1020—1052) (см. § 7). По окончании книги пророка Даниила эта приписка включена в ГБ и Библии 1588 и 1570— 1571 гг. (Описание, т. 1,с. 112—113). В экземпляре Уварова 652 эта запись помещена в виде скрепы на нижнем поле л. 30—124 (см. Леонид 1893, с. 1). Очевидно, что эта запись, скорее всего в виде скрепы, была и в том полном экземпляре Библии, который получили из Москвы острожские издатели, а они ошибочно отождествили Владимира Ярославича с крестителем Руси Владимиром Святославичем.

Некоторые части полученного из Москвы списка были изданы с самыми незначительными поправками, устраняющими очевидные ошибки {{205}}и оплошности писцов. Речь идет о Псалтыри и Четвероевангелии, а также о книгах Иова, Притч, Екклисиаст, Сирахов и Пророков.

В качестве примера охарактеризуем правку в книге пророка Малахии (четыре главы или 55 стихов).

В объеме Малахии ОБ отличается от ГБ в 55 чтениях, и при этом в 36 случаях ОБ разделяет свои особенности с рукописями XV—XVI вв., привлеченными нами наугад для сравнения, это четыре восточнославянских списка: БАН 24.4.28, РНБ, F.I.3, РНБ, F.I.460, Кир.-Бел. 9/134. Эти 36 случаев нельзя оценивать как свидетельство работы острожских исправителей, потому что в полученной ими копии могли быть как раз эти чтения. Среди этих 36 случаев мы видим корректные формы на месте явных ляпсусов ГБ, например (ОБ на втором месте): ѹничьлили : ѹничижили, правда : неправда, начѧтъ ѹбогы тѹждѧ : начатокъ богомъ чюждимъ, сохранисмь : съхранихомъ. Встречается здесь также изменение формы, например: привѣсте : приведосте, ѹстнѣ іереови : ѹстнѣ іереовѣ, богови : богѹ и т. п.; пропуски, добавки и замены слов: вы : вы же, и истьлисте : истлисте, раба его : раба моего и т. п.

19 случаев неизвестны другим привлеченным восточнославянским спискам, так что они могли быть введены острожскими исправителями. Один из них представляет собою просто опечатку (1:4 разарисѧ : разорихсѧ), четыре вводят орфографическую нормализацию (1:7 скврьньны : скверны, 1:10 възнѣтите : възгнѣтите, 1:11 тьмьѧнъ : ѳеміамъ, 3:6 измѣнўсѧ : измѣнѧюсѧ), в шести случаях отражается новое понимание лексико-грамматической нормы (1:8 ти : твоего, 2:1 слышите : ѹслышите, 2:13 от трўдъ : от трўдовъ, 3:10 скончѧсѧ : искончасѧ, 3:18 междў неработающюю : междў неработающаѧ, 4:6 ѹражю : поражю). В восьми случаях произведены перемены содержательного характера: 1:6 вы : на вы, 1:10 ѡ васъ : от васъ, 2:11 и смѣритсѧ : смиритсѧ, 3:9 вы ѡбльщаете : бо обольщаете, 4:1 стъблье : яко стебліе, 4:1 дьнь : дьнь господень, 4:1 не имать : и не имать, 4:1 корѧ ни лоза : корени лоза. Лишь в одном из этих случаев поправка издателей совпадает с греческим оригиналом, но совпадение это вполне случайно (прибавка союза и в 4:1), все другие поправки меняют правильное чтение на неправильное. Следовательно, они были введены в текст без обращения к греческому источнику методом рационалистической конъектуры. Замена тьмьѧнъ на ѳеміамъ тоже говорит о том, что греческий текст использован не был, иначе в первом слоге не появился бы гласный е, ср. греч. θυμίαμα.

Незначительны были перемены в книгах 1, 2 и 3 Ездры, Неемии, Товита и Иудифи, переведенных для ГБ с Вульгаты. Оригиналом для 3 Ездры является латинский текст, обозначенный в Вульгате как Четвертая книга Ездры, тогда как греческой версии этой книги не существует. Для правки остальных названных книг LXX могла служить источником, но в Товите и Иудифи между латинской и греческой версиями существуют большие текстовые расхождения, тогда как в 1 и 2 Ездры и Неемии между двумя версиями наблюдаются довольно запутанные соотношения в расположении тождественных текстовых пассажей. Внося поправки в текст книг 1 и 2 Ездры и Неемии, острожские издатели от случая к случаю обращались к греческому оригиналу. При сверке книг Товита, Иудифи и 3 Ездры они ограничились Вульгатой.

Иначе обошлись издатели ОБ с другими текстами, также переведенными для ГБ с Вульгаты, т. е. с книгами 1 и 2 Паралипоменон, 1 и 2 {{206}}Маккавейскими, Премудрости Соломона, главами 1—25 и 46—51 Иеремии. Местами здесь оставлен прежний текст без каких-либо перемен и даже иногда с удержанием ошибок ГБ, местами текст столь существенно переработан по греческому оригиналу, что нужно говорить о новом переводе. Приведем для примера два пассажа из Иеремии, в которых отразилось это различие редакторских приемов.

(1) ГБ, Иер. 10:2—5.

сіа рече гь. по пўти языкъ не мознте ўчитисѧ и ѡ1 знаменіи нбсныхъ не мозите страшитисѧ иже2 страшатсѧ языцы: иже3 законы людемь4 сўетны сўть. иже5 древо6 от листвіа7 предпадет8 дѣло рўкы ѹмодѣлника въ лагирѣ. сребро9 и злато10 ўкраси того: гвоздьми и молоты сложилъ да не разоритсѧ. в подобіе финикў скована сўть и не възглють.

{{Разночтения ОБ: 1 от.2 ихже. 3понеже. 4 людін.5 Нет. 6 Доб. бо.7 лѣса (de saltu, ἐκ τοῦ δρυμοῦ), 8 высѣкъ (praecidit, ἐκκεκομένον). 9сребромъ. 10златомъ.}}

Как видно, поправки ОБ распространяются лишь на языковые формы (оставлено, впрочем, полногласие молоты), попытки привести славянский текст в соответствие с греческим незаметны.

(2) Иер. 47:2—6

ГБ

ОБ

се воды въсходѧть от сѣвера: и будутъ яко потокъ волнующи: и покрыютъ землю и исполненіе еѧ: градъ и ѡбители его. възовуть члцы и възрыдають вси ѡбитатели земстіи от топота гордынѧ оружникомъ и бранникомъ его от съдвигненіи колесницъ его и мнѡжества колесъ его не разъсмотришѧ отцы сновъ рукъ безчинныхъ ради пришествіа гнѧ в которомъ испокастѧтсѧ вси фиолстимлѧне и разоритсѧ тиръ и сидонъ съ всѣми ѡстанкы помощникъ своихъ ѡбезлюдилъ бо есть гь палестины. ѡстанцы ѡстровъ кападокіискыхъ приіиде плѣшь на газамъ умолча асколонъ и ѡстанкы долъ ихъ доколѣ посѣчеши ѡ мечь гнь доколѣ не покоишисѧ; вниди въ-лагалище твое прохладисѧ и ѹмолчи

се воды възыидутъ от полунощи, и будутъ яко потокъ волнующіи. и покрыют землю, и яже на неи, градъ, и живущаѧ в немъ възопіютъ дюіе, и въсплачутсѧ вси живущеи на земли, от шума гордости въоруженых, и воинъ его от грѣмѣніѧ колесниць его и множества колъ его не огледахусѧ отцы на сны, опустивши руцы пришествіѧ ради дне, воньже погибнутъ вси иноплеменницы. и размещетсѧ тѵръ и сидонъ, съ всѣми прочими помощники своими. яко испленилъ есть гь палестины, останки острова кападокіиска. пріиде плѣш на газу, ѹмолче аскалонъ, и останки ѹдоліѧ ихъ. и доколѣ сѣщи будеши ѡ мечю бжіи, и доколѣ не ѹпокоишисѧ, вниди в ножны своѧ, почіи и помолчи

Вполне очевидно, что в ОБ новый перевод.

В новом переводе с греческого оригинала дана в ОБ Есфирь, но ее неканоническая часть, обнимающая главы 10—16, не вошла в печатное издание. Перевод книги основан на работе Максима Грека (см. § 14).

{{207}}Впервые в ОБ появилась еще одна ветхозаветная неканоническая книга — 3 Маккавейская, известная греческой и неизвестная латинской традиции. В особом предисловии к этой книге острожские издатели указали, что им были известны только греческий и чешский тексты этой книги. Согласно Фрейдгофу, перевод сделан с греческого оригинала с использованием в отдельных случаях чешского текста по изданию Мелантриха, которое было впервые осуществлено в 1511 г., а в 1577 г. было напечатано в пятый раз (Freidhof 1972a, S. 58—61). Утверждение И. Е. Евсеева (1916, с. 92—93), что книга переведена с чешской Кралицкой библии, в его работе подтверждения не получило. Оно к тому же и кажется невероятным, потому что пятая часть Кралицкой библии с 3 Маккавейской была издана лишь в 1588 г. (Флоровский 1946, с. 244).

В переработанном виде представлены в ОБ и те части, которые имели богатую рукописную традицию, а именно Восьмикнижие, Апостол и Апокалипсис. Можно думать, что при их подготовке к изданию были использованы дополнительные рукописные источники (Евсеев 1916, с. 79—83, 85, 95). Действительно, Бытие по ОБ отличается множеством вариантов от ГБ, среди них заметную группу составляют такие, которые чужды восточнославянским спискам Бытия и известны южнославянским. Вот, например, перечень совпадений ОБ с южнославянскими списками при расхождении с ГБ на участке текста Быт. 40:1 — 11 (сведения о рукописях взяты из издания Михайлова 1900, чтение ГБ на первом месте): гну црю: гсдну ихъ црю, разгнѣвасѧ : и разгнѣвасѧ, введенъ : въверженъ, скупи : съвъкупи, влез : въніде, смѧтена : смущенна, рѣста : ему рекоста (так в ОБ, в южнослав. списках рекоста ему), чѧша виннаѧ : чаша фараонова, в руцѣ фараѡни : въ руцѣ фараону.

Но результаты этого сопоставления трудно интерпретировать, потому что рядом с ними мы видим в ОБ немалое число вариантов, либо вообще неизвестных рукописной традиции, либо известных как раз восточнославянским рукописям. Примеры первого рода в названном пассаже: старѣишина житарескъ : старѣишина житарскъ евнухистъ, дни мнѡгы : дни нѣкіѧ, рабичищу : евнуху. Пример второго рода: видѣста сонъ ѡбои кождо сонъ ихъ : видѣста оба кождо ихъ сонъ. По всему тексту Восьмикнижия проведена замена слова сунъ на столпъ, пусти на посла, пастухъ на пастырь, требникъ на олтарь, влѣзе на вниде и т. п., т. е. слов «симеоновских» на «кирилло-мефодиевские». Это явление Евсеев (1916, с. 81—82) оценивает как доказательство использования при подготовке ОБ южнославянских рукописей, но можно, конечно, думать, что в этих заменах сказалось свойственное острожским редакторам понимание лингвистической нормы.

Сходные результаты дает сравнение текста Апокалипсиса по ГБ, ОБ и нескольким спискам XIII—XVI вв. (сравнение опирается на материалы работы Алексеев, Лихачева 1987а).

Прежде всего выявляется группа совпадений с текстом Нового Завета свят. Алексея, а именно (чтение ГБ, как и прежде, на первом месте): 2:1 глѧ : нет, 2:2 не можеши : и яко не можеши, 2:5 аще ли же ни : аще ли ни, 2:10 придти : пострадати, 2:12 вѣмъ : вѣмъ дѣла твоѧ, 2:13 мученикъ: свѣдѣтель, 2:17 дамь ему: дамъ, 2:17 камень бѣлъ драгь : камень бѣл, 2:19 тръпѣніе : тръпѣніе твое, 2:21 любодѣаніа : любодѣиства, 2:23 дамъ единому : дамъ вамъ, 2:23 по дѣломъ : по дѣломъ вашимъ, 3:9 от соньма : от сонмища.

{{208}}Но, кроме того, Апокалипсис в ОБ сближается с группой южнославянских рукописей, т. е. с сербским текстом и хорватским глаголическим бревиарием: 2:1 ходѧ : и ходѧи, 2:6 азъ ненавижю : и азъ ненавижу, 2:10 ничьтоже : ничесоже, 2:13 убіенъ вами : ѹбіенъ бысть в вас, 2:14 имамъ на тѧ : имамъ на тѧ мало, 2:20 жьртвы : жрътву, 2:24 от нихъ: сатанины, 3:3 и приду : пріиду на тѧ, 3:10 на вселеную всю : на всю вселеную.

Из совпадений с другими рукописями особо значительны общие чтения с русским списком середины XVI в. БАН, Плюшкина 146, 2:9 власф иміѧ: хулы, 2:15 такоже ненавижю : ненавижу, 2:18 мѣди ливаньстѣи : мѣди халколивановѣ, 2:22 се : се азъ, 3:1 и мртвъ : а мртвъ, 3:10 от годины : от годины искушеніа. Этот список из собр. Плюшкина соединяет в своем тексте особенности как южнославянских списков, так и Нового Завета свят. Алексея (Алексеев, Лихачева 1987а, с. 14—15). Можно предположить, что издатели пользовались своими источниками не непосредственно, а через список типа Плюшкина.

Но как и в Бытии, совпадения ОБ с этими источниками не заходят так далеко, чтобы разделить все особенности того или иного источника. Поэтому нельзя быть уверенным в том, что все особенности ОБ восходят к тем или иным славянским источникам, а не возникли независимым путем при переработке текста по греческому источнику.

Анализ Песни песней в ОБ оказывается особо поучителен по двум причинам: во-первых, этот небольшой текст изучен на сегодня полнее других библейских книг, во-вторых, при его переработке для ОБ было привлечено наибольшее количество источников. При сопоставлении с наличными славянскими переводами Песни с несомненностью выявляется, что в основе ОБ лежит восточнославянский толковый перевод XII в. (см. § 9), т. е. текст ГБ. Издатели ОБ восполнили недостающие стихи и части стихов, некоторые части подвергли существенной переработке, так что всего 18 стихов Песни из общего числа 116 стихов полностью совпадают в ГБ и ОБ (а именно 1:8, 2:6, 8, 12, 3:7, 4:10, 15, 5:6, 15, 6:9, 7:8—12, 8:3, 7). Иногда ОБ удерживает ошибки или неудачные чтения ГБ, ср. 1:8 кони мои въ колесницы фараоновѣ ѹподобих тѧ, между тем в греческом оригинале дат. пад. τῇ ἵππῳ (ἡ ἵππος «кобылица» или «конница»), что отражено другими переводами Песни: конемъ моимъ ЧП, коню моему КК.*{{[34] ЧП — четий перевод Песни песней (§ 5), КК — перевод Константина Костенецкого (§11).}} В стихе 8:6 положиша мѧ яко печать ОБ снова повторяет ошибку ГБ, в оригинале повелительное наклонение θές, ср. положи ЧП. В 4:9 ѹсръдны насъ сътвори ОБ повторен буквальный и малоудачный вариант ГБ (впрочем, местоимение мѧ исправлено на насъ в соответствии с греч. ἡμᾶς), тогда как греч. ἐκαρδίωσας удачно передано в ЧП ѹязвила еси срдце наше.

Расхождения в тексте между списками толкового перевода Песни невелики, но близость ОБ к ГБ видна и в этом случае, ср. 3:7 вси имущи оружіѧ наострени на брань ОБ, ГБ, в других списках научени на брань.

А. В. Горский и К. И. Невоструев при сравнении Песни в ОБ с текстом ГБ констатировали, что книга дана в ОБ «в ином переводе» (Описание, т. 1, с. 76). Лишь рассмотрение Песни в ОБ на фоне всей рукописной традиции позволяет высказать уверенные суждения о характере текста. Между тем нет ни одного стиха Песни, который бы полностью совпал в ОБ с каким-либо иным славянским переводом.

{{209}}Ср. 2:2 яко кринъ въ терніи тако искрьнѧа моѧ посреди дъщереи ОБ, якоже крінъ посрѣдѣ тръніа тако искрънѣа моа посрѣдѣ дъщерь ЧП, ὁς κρίνον ἐν μέσῳ ἀκανθῶν οὕτως ἡ πλησίον μου ἀναμέσων τῶν θυγατέρων LXX. Перевод ἐν μέσῳ черезъ въ, как это сделано в ОБ, кажется не вполне точной передачей греческого оригинала; впрочем, можно думать, что редакторы ОБ пытались избежать повторения одного и того же предлога, как это сделано в четьем переводе, потому что различаются греческие предложные выражения.

С четьим переводом нет полного совпадения ни в одном стихе Песни по ОБ, однако в 36 стихах влияние этого перевода заметно (1:1—3, 12, 14, 2:2, 4, 14, 3:4—6, 10, 11, 4:1—3, 6, 8, 12, 14, 16, 5:1—3, 9, 17, 6:4—6, 8, 10, 12, 7:1, 4, 8:6, 11). При этом можно выявить в ОБ следы пользования рукописями восточнославянского извода Песни. Так, в 6:8 благословиша ОБ отражает чтение восточнославянских списков, тогда как в южнославянских читается блажиша (греч. ἐμακάρισαν); в 4:3 и 6:6 выражение обращеніе (оброщеніе) шипка ОБ восходит к восточнославянским спискам, в южнославянских корректное чтение облѹщеніе шипка (греч. λέπυρον ῥόας «кожура яблока»); выражение скоролуплѧ родіа в толковом переводе показалось издателям ОБ неясным, на самостоятельный перевод они не решились.

Влияние на текст ОБ толкового перевода Константина Костенецкого отчетливо сказывается в немногих стихах, но оно несомненно. Ср.:

1:7 изыди ты въ пѧтахъ паствъ ОБ, въ петах паств КК, запѧть стадъ ЧП, нет в ТП, *{{[35] ТП — толковый перевод Песни песней (§ 9).}}ἐν πτέρναις τῶν ποιμνίων LXX
3:10 въсклоненіе его злато ОБ, въсклоны КК, възлежаніе ЧП, нет ТП, ἀνάκλιτον LXX
3:10 каменое простреніе ОБ, каменіи прострътіе КК, камыкомощеніе ЧП, камѧно постьлано ТП, λιθόστρωτον LXX
7:5 багрѧница царьска свѧзана ОБ, КК, багоръ царь свѧзанъ ТП, порфира царь ѹвѧзанъ ЧП, πορφύρα βασιλεὺς δεδεμένος LXX
8:5 тами поболѣ мати твоѧ ОБ, тамо боѣзнова тѧ мати твоа KK, тѹ прижи тѧ мати твоа ЧП, тамо роди тѧ мати моа ТП, ὠδίνησε LXX. Важнее, чем выбор однокоренных глаголов поболѣти и болѣзноватн, совпадение между ОБ и КК в предпочтении эвфемизма простовато-натуралистическим средствам ЧП и ТП.

Однако утверждение И. Е. Евсеева (1916, с. 90—91) о том, что основой текста Песни в ОБ является перевод Константина Костенецкого, остается ошибочным. В обоснование своего взгляда Евсеев привел стихи 1:6—8, 10—13, 16, совпадающие в ОБ и в списке КК 1781 г. В действительности совпадения эти следует объяснять тем, что в указанном списке текст Песни был отредактирован по ОБ. Редактирование рукописных текстов по печатному изданию ОБ приобрело массовый характер в XVII—XVIII вв. Список 1781 г. был собственностью И. Е. Евсеева, его местонахождение сегодня неизвестно, так что судить о его тексте остается по тем немногим стихам, которые опубликовал в свое время сам Евсеев. Из них видно, что список 1781 г. при несомненном сходстве с ОБ заметно расходится с другими известными списками этого перевода. Ср. 1:16 перклади домў нашего кедровыѧ и столѧ кипариснаѧ ОБ, преклади домовъ нашихъ кедровыѧ, дски {{210}}наши кипарисныѧ список 1781, бръвна храмов наших кедріи, дъскопокровіа наша кипариси КК, список XV в. (Минчева 1989).

Как указывалось (§ 11), перевод Константина Костенецкого неизвестен восточнославянской рукописной традиции, а это значит, что сообщение издателей ОБ в предисловии о поисках ими рукописей в монастырях Сербии и Болгарии является достоверным.

Влияние других славянских источников сказывается значительно меньше в тексте Песней ОБ. Так, в отдельных случаях можно подозревать влияние издания Франциска Скорины.

2:3 посредѣ друвесъ лѣсныхъ ОБ, посредѣ древіем лесным Скорина, в дрѣвех лѫга ЧП, въ дрѣвѣхъ села ТП, в дрѣвесѣхъ лўжных КК, ἐν τοῖς ξύλοις δρυμοῦ LXX

4:2 стада пострижены ОБ, стада овець пострыженыхъ Скорина, стада острижена ЧП, нет ТП, стада остриженых КК, ἀγέλαι тῶν κεκαρμένων LXX

7:2 чаша <...> не требўющіѧ черпаніѧ ОБ, репица <...> нетребўющаѧ питіѧ Скорина, чѣша <...> не лиши сѧ пива ЧП, чѧша <...> не лишаема черпаніѧ ТП, кратиръ <...> нелишаемь раствореніа КК, κρατὴρ μὴ ὑστερούμενος κρᾶμα LXX.

Однако эти совпадения ОБ и Скорины могли возникнуть и независимо при стремлении точнее передать греческий оригинал и в условиях сходной языковой среды.

Особенностью Песни песней в ОБ является введение кратких пояснений, которые придают тексту характер комментированного перевода. Случаи эти немногочисленны, но заслуживают особого внимания, потому что представляют собою принципиальное новшество в истории славянского библейского перевода. Комментированный перевод стал применяться в Европе при распространении Библии на народных языках для домашнего внецерковного употребления. Он, в частности, был хорошо знаком создателям библейских текстов на чешском и польском языках в XV—XVI вв. (см. Kwilecka 1979), откуда попал в издания Франциска Скорины. В тексте Песни в ОБ три случая комментированного перевода, один из них может быть поставлен в связь с глаголическим текстом Песни, два — с изданием Песни Франциска Скорины:

1:11 масть драгаѧ ОБ, масть многоцѣнна Глаг, нардъ, нарда, нардо, нардус в других переводах, νάρδος LXX

5:7 взѧша верхнюю ризў ОБ, плащъ Скорина, главотѧжѫ ЧП, покровъ ТП, одѣніе КК, θέριστρον LXX

7:5 кармилъ гора ОБ, гора карьмель Скорина, кармиль в других переводах.

Заключая характеристику филологических приемов издателей Острожской библии, рассмотрим их работу над стихом 3:6 Песни песней.

ОБ: что сіа въсходащіа ѡт пустыни, яко стебло дымитса кадѧщее сирна и ливан, и ѡт всѣхъ вонь мироварца.

ТП: змирна и ливанъ ѡт всѣхъ вонь мѵрныхъ.

КК: кто сіа въсходещіа ѡт пўстине, яко стъбло дыма покаждена змўрною и ливаном ѡт всѣх прахов мѵроліателѧ.

ЧП: {{211}}кто есть въсходаи ѡт пѹстынѧ, яко стльпъ дыма, окажденъ змірноѫ и ливаномъ ѡт всего праха мѵротворьця.

LXX: τίς αὕτη ἡ ἀναβαίνουσα ἀπὸ τῆς ἑρήμου, ὡς στελέχη καπνοῦ τεθημιαμένη σμύρναν καὶ λίβανου ἀπὸ πάντων κονιορτῶν μυρεψοῦ;

Как видно, издатели ОБ постарались сохранить в неприкосновенности ту часть стиха, которую они заимствовали из копии Геннадиевской библии, поэтому они отдали предпочтение слову вонѧ и сохранили форму смирна вместо ожидаемого вин. пад. смирнў. Прилагательное мирныхъ они заменили все же на существительное мироварца в соответствии с греческим оригиналом и чтением мѵротворьца или мѵроварца ЧП. При выработке остальной части стиха они использовали КК и ЧП, не исключено, что в том списке ЧП, каким пользовались издатели, также стояло слово стьбло, а не стльпъ, как дают дошедшие до нас списки. Предпочтение жен. рода в выражении сіѧ въсходащіѧ продиктовано греческим оригиналом. Трудно, однако, объяснить формы что и дымитсѧ в ОБ, для которых нужно предполагать в греческом τί и καπνοῖ, чего не дают известные на сегодня источники греческого текста. Ничем не мотивировано введение союза после слова ливан. Таким образом, метод филологической работы острожских издателей был эклектический.

Что касается греческого оригинала, который был использован в Остроге, то вопрос этот решается следующим образом. Как было сказано в своем месте (Глава 4, § 5), к 1580 г. существовало два изданных греческих текста Св. Писания: первый представлял собою Альдинскую библию 1518 г. и ее перепечатки, второй — Комплютенскую полиглотту 1514—1517 гг. и ее антверпенскую перепечатку 1569—1572 гг. Различия между текстами двух изданий обусловлены тем, что для них были использованы разные рукописные источники и введены разные конъектуры. Исследователи Острожской библии обычно утверждают, что в ее тексте отразилось знакомство с обоими греческими текстами (см.: Рождественский 1880; Лебедев 1890; Юнгеров 1910, с. 425-430), однако вероятность использования комплютенского текста несравненно меньше вследствие большого объема полиглотт и их незначительного тиража. В тексте Песни песней ОБ совершенно отчетливо обнаруживается использование только альдинского текста.

В греческом тексте Песни песней по Библии Альда Мануция отмечено 11 чтений, неизвестных рукописной традиции Септуагинты; они представляют собою конъектуры венецианских издателей. Эти чтения отмечены в издании Септуагинты Холмса-Парсонза (HP), все они отразились в ОБ. Вот наиболее выразительные примеры:

2:17 на горы окрестныѧ ОБ = ἐπὶ ῟oρη κυκλωμάτων Альд. : на горах глѫбины ЧП, на горы ѹдоліи ТП = ἐπὶ ῟oρη κοιλωμάτων LXX

4:13 сади шипковъ ОБ = παράδεισοι ῥοῶν Альд.: раи ЧП, ТП = παράδεισος LXX

5:11 глава его злата глава ОБ = κεφαλὴ αὐτοῦ χρυσίον κεφαλή Альд.: глава его злата кафаць (кефазь) ЧП, ТП = κεφαλὴ αὐτοῦ χρυσίον κεφάζ LXX и т. д.

Никаких следов использования комплютенского текста в Песни песней по ОБ не обнаруживается, индивидуальные чтения этого издания {{212}}игнорируются. В одном из экземпляров ОБ, хранящихся в РГБ (инвентарный номер 1461), «недостойный монах Феодот» оставил в 1592 г. запись следующего содержания: «Князь Константин имея великое тщание о сих книгах мнози сбирая со всех стран языка словеньского и ни едина обретеся совершена в книгах Ветхаго Завета. И ин етер того же князьства испыта пяти язык Библии ев[рей]ского, халдейского, еллиньского, латыньского и сирьского. И тех всех словеньская Библия исправна и чиста есть отблудов и измен иноверцов» (Немировский 1985, с. 450). Речь идет о пятиязычной Антверпенской полиглотте. Неясно, однако, содержит ли эта запись свидетельство об использовании этой полиглотты при подготовке ОБ или же «испытание» произведено было после издания ОБ до составления записи кем-то другим, не принимавшим участия в издании, о ком сказано: «ин етер того же князьства». Во всяком случае до исследования всех прочих книг ОБ на фоне славянской рукописной традиции нельзя с полной уверенностью отрицать возможности использования комплютенского текста.

Пользуясь греческим оригиналом, издатели ОБ устранили ошибку ГБ в стихах 2:9, 17, 4:5, 7:3, 8:14 Песни, где переводчик толкового перевода читал в своем греческом оригинале νεῦρον «нерв, жила» вместо νεβρός «олененок», ср.: Подобенъ есть брат мои серѣ и жилѧм еленѧмъ ГБ, младў елени ОБ.

В некоторых чтениях дан более естественный перевод, например:

5:4 чрево мое ѹжасесѧ ЧП, ѹдивисѧ ТП, въстрепета ОБ, ἐθροήθη LXX, хотя греч. θροέω скорее значит «приходить в ужас», перевод ОБ стилистически выглядит более убедительным;

8:13 дрѹзи зрѧще ЧП, дрўзи въпиюще ТП, дрўгіѧ вънемлющіѧ ОБ, ἑταῖροι προσέχοντες LXX, где греч. προσέχω значит «обращаю внимание, воспринимаю».

Такой же характер имеют лексико-семантические замены, проведенные по всему тексту, например:

2:17, 4:6 стѣневе, стѣніа ЧП, ТП, сѣни ОБ, σκιαί
3:2 на широкыхъ ТП, на стогнахъ ОБ, ἐν ταῖς πλατείοας
3:9 носило ЧП, ТП, носильникъ ОБ, φορεῖον
4:2, 6:5 банѧ ЧП, ТП, кўпель ОБ, λουτρόν
4:11 вонѧ ЧП, благовоніе,блдгоўханіе ОБ, ὀσμή
5:10 рѹсъ ЧП, черменъ ГБ, красенъ ОБ, πυρρός
5:13 чаша ЧП, съсўдъ ТП, фіалы ОБ, φιάλαι
5:14 дъщица ЧП, керстица ТП, бўква ОБ, πυξίον
7:1 монисто ЧП, ТП, ѹсерѧзи ОБ, ὁρμίσκοι
7:1 хытрьць ЧП, ТП, хўдожникъ ОБ, τεχνίτης
8:9 забрала ЧП, сѣны ТП, стрѣхи ОБ, ἐπάλξεις.

Столь точные по значению и стилистике замены не могли быть сделаны без ясного понимания содержания текста и без обращения к греческому оригиналу. Своей лингвистической стороной они объективно отражают сложившиеся к концу XVI столетия нормы церковнославянского языка.

Однако в стремлении улучшить текст Песни песней издатели ОБ не убереглись от ошибок. Ср. 5:14 рўцѣ его наполнены дерзости ОБ, тарсисъ, фарсись ЧП, ТП. Греч, θαρσίς представляет собою непереведенный {{213}}гебраизм, его значение «хризолит топаз»; издатели спутали это слово с θάρσος «дерзость». Эту же ошибку допустили в X в. болгарские переводчики в Дан. 10:6 тѣло емѹ дръзостію прѣпоѧсано (Евсеев 1905, с. 136).

Подробный анализ приемов перевода и редактирования, примененных в ОБ к библейским текстам с богатой рукописной традицией, возможен сегодня лишь в объеме Песни песней, с определенными оговорками сделанные здесь выводы могут быть распространены и на другие части библейского кодекса. Громадный рукописный материал все еще ожидает своего изучения и сравнения с текстом ОБ.

Большой научный интерес представляет и затронутый выше вопрос о лингвостилистических навыках острожских филологов. Книгопечатание с особой категоричностью выдвинуло пробему всесторонней унификации и стабилизации текста. Прежде всего была осознана необходимость в орфографической нормализации, однако из приведенных выше примеров видно, что издателям ОБ приходилось также заботиться о стабилизации лексико-семантической нормы. Немало интересных наблюдений над языковой практикой острожских филологов уже сделано в работах Булича (1893) и Фрейдгофа (1972), но стоит еще раз подчеркнуть основные тенденции словоупотребления, отразившиеся в языке ОБ.

Прежде всего обращает на себя внимание последовательное устранение латинизмов, попавших в ГБ вместе с переводами с Вульгаты. Например:

2 Пар. 9:1 в енигмдтибўсь : въ гаданіихъ
Иудифь 3:1 легати : мўжи послы
3 Езд. 5:8 каось (лат. chaos, на поле глосса пропасть): труси
3 Езд. 5:8 монстрўм (глосса чюдеса): днвнаѧ, и т. п.

В одних случаях устранение лексических и семантических латинизмов обусловлено использованием греческого оригинала, в других случаях оно основано на стремлении сделать славянский перевод более точным. Вот несколько примеров:

Неем. 7:5 магистратўсъ : кнѧзь, ἄρχων
2 Пар. 9:4 жрътва, victima : всесъжженіе ὁλοκαύτωμα
Прем. 18:1 свѧтыи, sanctus : преподобный ὅσιος
Неем. 7:4 широкъ многъ, nimis : широкъ зѣло
Тов. 4:6 ѡт сўщества (ex substantia) твоего сьтвори милостыню : ѡт имѣніѧ же твоего твори милостыню
Иудифь 3:2 разяреніе, indignatio : гнѣвъ.

Другая тенденция заключается в устранении некнижных лексем, имеющих в Геннадиевской библии восточнославянское обиходно-просторечное происхождение, например:

Иудифь 3:1 волость, provincia : предѣлъ
2 Пар. 9:1 которыѧ : иже
Иудифь 3:8 бои, bellum : брань, и т. п.

Третья тенденция, как кажется, заключается в замене редкого обычным, вненормативного нормативным, т. е. имеет стилистический характер. {{214}}Вследствие этого интерпретация материала этого рода с полной надежностью крайне затруднена, ср.:

Иудифь 3:2 повинни бўдем тебѣ, subditi simus tibi: поручни бўдемъ тебѣ
Иудифь 3:7 конники, eques : всадники
Быт. 40:10 делвы : лѣторасли.

Обзор текстовой и языковой правки, осуществленной при подготовке ОБ к изданию, можно заключить следующими выводами.

Действительно, издатели провели текстологическое обследование книг, составивших корпус Геннадиевской библии, сообщение об этом в предисловии соответствует истине. Копия ГБ составила основу их работы, причем одни тексты были аккуратно копированы без обращения к оригиналам, другие — заметно переработаны с использованием греческого и латинского оригиналов, отдельные тексты и части текстов были переведены заново. Наконец, некоторые тексты были сопоставлены со славянской рукописной традицией и исправлены методом конъектуральной критики.

Филологические приемы, какими пользовались острожские издатели, не могут быть признаны удовлетворительными с позиций современной филологии. Не так уж трудно было, к примеру, установить достоинства четьего перевода Песни песней и именно его положить в основу издания, именно так поступил Матфей Десятый при работе над своим сборником библейских книг в 1502—1507 гг. (см. § 14). Очевидно, что издатели ОБ стремились по возможности держаться той копии ГБ, которую они получили из Москвы и оценивали как древнейшую славянскую Библию. Методы конъектуральной критики господствовали в филологии вплоть до эпохи исторической критики Карла Лахманна. Как уже упоминалось, например, Эразм Роттердамский для своего издания греческого Нового Завета использовал несколько случайных рукописей, а лакуны в Апокалипсисе восполнил переводом с латыни. Позже издатели Елизаветинской библии 1751 г. использовали текст ОБ как основу издания, а поправки в него вносили из славянских, греческих и еврейских источников на основе рационалистической критики (Елеонский 1902, с. 21). Так, в Песнь 5:11 власы его широки (ОБ) прилагательное широки заменено на кўдрявы согласно евр. תַּלְתַלִּים «отвислые ветви». Между тем в ОБ слово широки является конъектурой: в греческом тексте стоит ἐλάται «ели», что опущено в ГБ и точно передано в четьем переводе еліе. Вероятно, издатели ОБ сочли, что правильное греческое чтение должно быть πλατεῖς.

Латинская Вульгата непосредственно или через ГБ оказала влияние на порядок расположения книг в ОБ, на установление состава отдельных книг (как это в случае с 1—2 Ездры и Неемии), членение книг на главы. По-видимому, из Вульгаты же были заимствованы указания на параллельные места, изредка помещаемые на полях ОБ.

Греческий текст LXX, не использованный при создании ГБ, нашел себе применение в работе острожских издателей по его венецианскому изданию 1518 г. или в одной из перепечаток этого издания. В переводе с греческого появились 3 Маккавейская книга и Есфирь, отдельные части других книг. Основная часть библейского корпуса была проработана по греческому оригиналу, в том числе и книги, переведенные прежде с латыни. {{215}}Острожские филологи стремились вернуть славянскую Библию к ее первоначальному истоку — греческому тексту, но на этом пути им не хватило решительности.

Гораздо меньшим для выработки славянского текста в ОБ было значение двух других источников — чешской Библии в издании Мелантриха и Библии русской Франциска Скорины. Из этих источников острожские издатели усвоили некоторые приемы обработки текста, характерные для ренессансных изданий (см. Горфункель 1985, с. 66—76). Это выразилось в ОБ введением комментированного перевода и эвфемистическим сглаживанием отдельных выражений.

Несмотря на достаточно высокий для своего времени уровень филологического исполнения ОБ, несмотря на хорошую обеспеченность всего предприятия печатными библейскими изданиями, несмотря на подбор славянских рукописей из южнославянских собраний, — несмотря на все это, лишь использование копии ГБ в качестве основного источника позволило успешно решить задачу издания такого библейского свода, который воплощал в себе главную текстологическую традицию славянского текста Св. Писания. Объемом своего рукописного фонда острожская комиссия не могла соперничать с новгородским владычным скрипторием. Следовательно, за немногими исключениями, текстологическое значение ОБ в истории славянского Св. Писания оказывается производным от текстологического значения ГБ. Использование острожскими издателями дополнительных славянских источников производилось свободно и непоследовательно, судить о качестве этих источников в том случае, когда они до нас не дошли, по тексту ОБ не представляется возможным. ОБ не может рассматриваться как свидетель доострожской рукописной традиции. Если же эта традиция известна из других источников, независимых от ОБ, оказывается возможным определить отношение к ней текста ОБ (как в случае с Песней песней).

После издания ОБ у западных и южных славян прекратилось печатное воспроизводство библейских текстов, так что ОБ стала единственным авторитетным выразителем основ вероучения для православного славянства (Евсеев 1916, с. 105—106). Одновременно она получила значение языкового образца и носителя языковой нормы, она послужила источником нормативных парадигм в грамматике Мелетия Смотрицкого 1619 г., которая определила формы церковнославянского языка в XVII—XIX вв. Значение западнорусских земель как центра общеславянской образованности XVI—XVII вв. было в немалой степени связано с Острожской библией.

В отличие от Франциска Скорины, издатели ОБ не стремились порвать с церковнославянской традицией и выработать текст Св. Писания на новом упрощенном литературном языке. В условиях диалектного, культурно-исторического и церковного разобщения славянских земель церковнославянский язык и общий фонд библейских текстов являлись сильным фактором сохранения вероисповедного единства и этнического самосознания. ОБ более чем какой-либо иной культурный феномен этой эпохи выразила стремление к общеславянскому единству и долго поддерживала иллюзии о возможности достижения такого единства. Вместе с тем как ни одно другое произведение славянской письменности ОБ совмещает в себе традиционное славянское наследие с элементами европейской культурной традиции в той степени, как они отразились в тексте Вульгаты, в практике переводов Св. Писания на национальные языки, {{216}}в практике подготовки печатных изданий Библии в Европе, в практике толкования и общественного использования библейских текстов.

После издания ОБ прекращается переписка четьих текстов Св. Писания, библейский текст большинства толковых рукописей с конца XVI в. начинает изменяться в согласии с текстом ОБ, полный библейский кодекс под одним переплетом становится основной формой текста Св. Писания. ОБ подвела итог семивековому периоду рукописного существования текста Св. Писания у славян и стала основой для последующей печатной продукции. Явившись как частное предприятие князя Константина Острожского и группы образованных лиц, ОБ получила официальное церковное признание в Московском патриархате при перепечатке в Москве в 1663 г. (так называемая Первопечатная Библия). Она же послужила основой нового отредактированного издания 1751 г., так называемой Елизаветинской библии (по имени русской императрицы). С небольшими поправками этот текст перепечатывается до сих пор и используется в литургической практике славянских православных Церквей.