index | 001 | 002 | 004 | 005 | 006 | 007 | 008 | 009 | 010 | 011 | 167 |

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. М. В. ЛОМОНОСОВА
НАУЧНО МЕТОДИЧЕСКИЙ ЦЕНТР РУССКОГО ЯЗЫКА

Е. М. ВЕРЕЩАГИН

ИЗ ИСТОРИИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ
ПЕРВОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА СЛАВЯН

Переводческая техника Кирилла и Мефодия

ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. 1971


СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Введение

Осмысление переводческой деятельности Кирилла и Мефодия в научной литературе
Славянские первоучители и возникновение первого славянского литературного языка
Выбор материала для исследования
Схема евангельских переводов кирилло-мефодиевской эпохи
Греческий исходный текст
Канонические и региональные памятники
Нормализация орфографии
О новейших методах анализа
Заключение

Глава первая.
ПОСЛОВНЫЙ ПРИНЦИП ПЕРЕВОДА

Виртуальное определение перевода
Инвариант при переводе: пофразовый принцип перевода
Пословный принцип перевода в славянских евангельских текстах: рассмотрение примера
О принципах словоделения
Текстологическое разъяснение сомнительных случаев
Исключения
Случаи поморфемного перевода
Интерпретация пословного принципа в количественном плане
Исключения: материал
Статистический характер закономерности
Выборочная проверка
Аналогия
Заключение

Глава вторая.
ВЫБОР КЛЮЧЕВЫХ СЛОВ ПРИ ПЕРЕВОДЕ

Влияние исходного и переводящего языков при переводе
Несколько сведений по теории словосочетаний
О компонентном анализе
Принцип общности сем при переводе
О роли контекста при актуализации сем
Свободное варьирование синонимов
О цепочечной связи между словами
Лексическое варьирование в разных памятниках
Заключение

Третья глава.
ВЫБОР ЗАВИСИМЫХ СЛОВ ПРИ ПЕРЕВОДЕ

Случаи, противоречащие переводу по принципу общности сем
Рассмотрение показательного примера (принцип дополнительности словосочетаний)
О соотношении языковой системы и языковой нормы
Дальнейший славянский материал
Исключения из принципа дополнительности
Заключение

Глава четвертая.
ИЗБРАННЫЕ ГРАММАТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ

А
Предложные и беспредложные формы
Об управлении
Славянское управление в сопоставлении с греческим
Выводы

В
Сопоставление структур греческих и славянских фраз
Исключения из правила
Структурные перемены в исключениях из правила
Теоретическое осмысление правила: психолингвистические вопросы
Межъязыковые классы языковых единиц
Общие и частные модели
О механизме производства речи при билингвизме
Применение теоретических выводов к славянскому материалу
Осложненные случаи
Недодифференциация и сверхдифференциация
О синтаксических кальках
Заключение

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Кирилл и Мефодий как носители славянского языка
Кирилл и Мефодий как носители греческого языка
О переводе фразеологизмов
Резюме
Использованная литература

Светлой памяти моего отца
Михаила Николаевича Верещагина
(1891—1970)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Первые тексты на славянском языке были, как известно, переводами с греческого. Согласно исторический источникам, они были созданы византийскими миссионерами Константином-Кириллом и Мефодием.

Знакомство с обширной литературой по кирилло-мефодиевскому вопросу показывает, что в лингвистическом отношении упомянутые тексты исследовались многократно, в том числе и в плане сопоставления с греческим исходным материалом [1] .

Характер исследований, однако, таков, что они представляют собой не более, как кодификации соответствий или, напротив, расхождений между славянскими переводами и греческими источниками. Нам не известны работы, в которых вскрывались бы причины возникновения соответствий и расхождений.

В этой кроется недостаточность исследовательского подхода. Если верно, что научное изучение проблемы всегда складывается из эмпирической части (наблюдение) и следующей за ней части теоретической (осмысление), то становится видна справедливость сказанного. Удовлетвориться кодификациями нельзя из-за методологических препятствий.

Изложенные соображения определили цель данной небольшой книги. Ее цель состоит в выяснении механизма переводческой деятельности славянских первоучителей Кирилла и Мефодия» Объективирующими показателями послужили дошедшие до нас древнейшие славянские евангельские рукописи [2] .


Цель работы, как она определена выше, относится ко вполне конкретному и единичному явлению. Если искать научную дисциплину, к которой относится проблематика, то за неимением другой возможности придется отправиться от лежащего в основе анализа материала (славянские тексты) и, следовательно, отнести эту проблематику к области славистики. Новое в последующей рассуждении принадлежит славистике.

Однако за данное принимаются не только памятники, но и — так бывает всегда — некоторые общелингвистические положения, современные автору. Общелингвистический материал, таким образом, образует преамбулу или данное.

Указанное противопоставление нового и данного, к сожалению, невозможно понимать иначе, как схему, ценность которой состоит в лучшем определении исследовательского предмета. По ряду причин мы не можем ограничиться простыми ссылками на существующую общелингвистическую литературу; большинство теоретических воззрений, нужных для нашей цели, сопряжено с дискуссией; просто и без оговорок принять одну из конкурирующих точек зрения нельзя; поэтому мы вынуждены прибегать к собственной общелингвистической аргументации. Иными словами, в качестве нового фактически предстают не только славистические, но и общелингвистические положения.

Тем не менее описанное выше логическое разделение данного и нового сохраняется. Действительно, общелингвистические разыскания в пределах этой нашей работы никогда не являются самоцелью. Напротив, они всегда приводятся для последующего применения к славистическому материалу. Поэтому в конечном счете новым остается только этот материал.


Наша работа по замыслу, а также по своей цели есть осмысление, а не наблюдение: мы стремимся понять механизм или общие принципы переводческой деятельности, а не сопоставить исходный и результирующий тексты. С другой же стороны, мы стремимся подтвердить каждый теоретический вывод не только показательными примерами, которые, вообще говоря, необходимы, но и примерами многочисленными, чего, собственно, можно было бы и не делать. В этих попытках отвести важную роль иллюстративному материалу в теоретической (а не описательной) работе были приняты во внимание методологические взгляды Е.Ф.Карского и Л.Р.έиндера, которые хорошо дополняют друг друга [3] .

Основные положения помещенного ниже исследования автор дискутировал с болгарскими славистами Э.Георгиевым, К.Мирчевым и К.Куевыы. С рукописью знакомились Е.М.Сморгунова и М.М.Копыленко. Большую пользу принесли автору обстоятельные беседы с Л.ПЖуковской и Н.И.Толстым, которые, кроме того, дали письменные отзывы о работе. Существенную помощь в подготовке рукописи к печати оказали Л.М.Михайлова и А.Ч.Козаржевский. Без благожелательного внимания к исследованию со стороны В.΢.Костомарова книга не вышла бы в свет.

Нельзя не упомянуть о роли отца моего покойного ныне Михаила Николаевича Верещагина — благодаря ему славистические интересы сформировались у меня еще в ранней юности.

Прими, примите выражение искренней признательности.


1. Кирилло-мефодиевскую библиографию см,: Г.А.Ильинский, Опыт ...; М.΢.Попруженко, С.Романский, Кирилло- ...; И.Дуйчев, А.Кирмагова, А.Паунова, Болгарская...; А.М.Живодерова, Обзор».. .

Ниже приводятся (в порядке алфавита фамилий авторов) некоторые работы по сопоставлению греческих и славянских евангельских текстов: В. фон Арним, Очерки...; Я.Бауэр, Влияние...; Г.Бирнбаум, К выделению...; Г.Бирнбаум, К перифрастическому...; Й.Вайс, Был ли...; Р.Вечерка, К переводу...; Р.Вечерка, Относительно...; Р.Вечерка, Синтаксис...; К.Гадерка, О переводах...; К.Гадерка, Сочетания...; Ф.Гривец, Константин..., стр. 42 и след,; О.΢рюненталь, Переводческая...; И.Гылыбов, Языковые...; И.Дуриданов, Заметки...; Е.Дограмаджиева, Структура...; М.М.Копыленко, Исследование...; М.М.Копыленко, О греческом...; А.С.Львов, Очерки...; Н.А.Мещерский, О синтаксисе...; А.Минчева, В.Χельчева, Анафорическое...; Н.Мольнар, Кальки...; В.Погорезлов, Латинское...; В.Погорелов, Написания ...; В.Погорелов, Формы...; Л.Пацнерова, Синтаксис...; Р.Рухичка, Греческие...; Р.Ружичка, Синтаксическая...; Л.Садник, К переводу ...; С.Слоньский, Перевод...; Я.Станислав, Дательный...; Д.Хантли, Является ли...; И.В.Ягич. История...; И.В.Ягич, К проблеме... .{{183}}

Особое место в кирилло-мефодиевской литературе занимают разыскания Франа Гривца и Йозефа Χайса, покойных ныне ученых, отдавших свои жизни целиком изучению данной темы. Списки их работ см.: М.Пантелич, Жизнь...; Й.Курц, Оценка...; В.Новак, Фран... .

Мы далеко не исчерпали литературы вопроса.

2. В качестве объективирующих показателей могли выступить также свидетельства исторических источников (Е.М.Верещагин, К характеристике...) или процедура переноса по аналогии (Е.М.Верещагин, К вопросу...).

3. Важность в научной работе наблюдения удачно сформулирована Е.Ф.Карским, который писал: "΢ипотезы, построенные теоретически, опирающиеся на незначительное количество фактов, часто случайных, со временем могут оказаться не имеющими под собой именно исторической почвы и, следовательно, лишенными цены, тогда как факты языка никогда не потеряют значения" (Χелоруссы, 7). Важность осмысления наблюденного материала хорошо изложена Л.Р.έиидером: "...по-новому истолковать какое-нибудь явление, может быть, не менее важно, чем открыть его. Такими языковыми единицам, как фонема, лингвисты оперировали с древнейших времен, однако едва-ли кто-нибудь станет сейчас отрицать, что создание учения о фонеме было эпохой в языкознании" (О новом..., 64).{{184}}

ВВЕДЕНИЕ

Осмысление переводческой деятельности Кирилла и Мефодия в научной литературе. Славянские первоучители и возникновение первого славянского литературного языка. Выбор материала для исследования. Схема евангельских переводов кирилло-мефодиевской эпохи. Греческий исходный текст. Канонические и региональные памятники. Нормализация орфографии. О новейших методах анализа. Заключение.

Помещаемые ниже замечания носят вспомогательный и поясняющий характер. Порядок их следования имеет значение, но логического построения они не образуют.

Осмысление переводческой деятельности Кирилла и Мефодия в научной литературе

Цель данной работы, как было сказано, состоит в выяснении механизмов переводческой деятельности Кирилла и Мефодия. Соответствия или расхождения между исходным греческим и результирующим славянским текстами ~ об этом также говорилось — кодифицированы достаточно полно. Если, однако, обратиться к попыткам осмысления самих механизмов или процедуры перевода, то здесь в литературе вопроса мы практически ничего, кроме оценочных суждений, не обнаруживаем.

Указания на высокое качество переводов славянских первоучителей давно уже стали общим местом. Эта оценка выражает себя, между прочим, в том, что иногда вместо термина "переводческая техника" ( Übersetzungstechnik ), введенного немецкой Филологической школой конца прошлого и начала нашего веков, применяют термин "переводческое искусство"(übersetzungskunst). так поступает, например, вслед за В. фон Арнимом (Очерки...) Ф.Гривец (Константин...). Подобная оценка качества переводов{{8}} приводит к предположению полной независимости первых славянских текстов от греческих источников, в результате чего избирается или может быть избрана процедура исследования славянских переводов, игнорирующая их происхождение. Например, (И.К.Χунина пишет по этому поводу: "Изучение грамматической системы языка перевода принципиально ничем не должно отличаться от изучения оригинального произведения, если принять во внимание, что пишущий при создании и того, и другого исходит прежде всего из норм языка, на котором пишет: для переводчика это будут нормы того языка, на который он делает перевод" (Система..., 5). Поскольку известно, что при переводе могут нарушатья нормы переводящего языка, признание высокого качества первых славянских переводов является для обоснования выбора описанной исследовательской процедуры логически необходимым.

Встречаются, - правда, значительно реже,— и негативные оценки. В хронологическом плане эти оценки предшествуют позитивным: отрицательное суждение о качестве переводов Кирилла и Мефодия было свойственно В.Копитару и Ф.Миклошичу, с которыми длительно полемизировал И.В.Ягич (История...,422). А.Брюкнер писал о переводах Константина: "его язык кажется нам бесцветным, он производит впечатление выученного, а не родного" (цит.по: Ф.Гривец, Константин...,147). Из русских ученых подобной точки зрения придѳрживался Н.К.Грунский: "Сличение древних церковно-славянских переводов с греческими оригиналами показывает их полную зависимость от этих последних, рабскую во многих случаях подражательность" (Очерки...,300; цит.по: Н.А.Мещерский. О синтаксисе..., 85). В свете данного контекста становится понятной критика В.΢авранком исследовательских принципов И.К.Χуниной: "Перевод является неполноценным языковым источником, так как в нем всегда сказывается влияние первоисточника" (Залог..., 15).

Общий обзор мнений о качестве первых славянских переводов — мнений противоречивых и прямо исключающих друг друга —{{9}} предложен Я.Бауэром (Влияние..., 76 и след.).

Если обратиться к истокам возникновения противоречащих друг другу оценок, то легко заметить, что все они возникли на основе сравнения славянских переводов с некоторыми другими. На самом деле: суждение о высоком качестве работы Кирилла и Мефодия возникло в результате изучения готской Библии [1] . Поскольку переводческая техника Χульфилы действительно ниже таковой славянских первоучителей, легко было сделать вывод о больших достоинствах Библии славянской. С другой стороны, если исследовать переводческую технику Иеронима, Лютера или новейших переводов, то она по крайней вере равна принципам работы солуньских братьев или, может быть, их превосходит. Отсюда сдержанность в оценках первых славянских переводов и негативное к ним отношение.

Критерий сравнения остается в силе и тогда, когда исследователи сопоставляют славянские переводы кирилло-мефодиевской эпохи между собой. Например, К.Мирчев, как и многие другие авторы, все без исключения переводы этой эпохи считает высококачественными; К.Горалек, высокую переводческую технику обнаруживает лишь в тетках (Мар [2] , Зогр), а применительно к апракосам (Асс, Сав, Остр) говорит о рабском копировании греческого оригинала в результате редакционной правки (К.Мирчев. Константин..., 70; К.Горалек. Евангелиарии...). Соображения К.Горалка вызвали возражения А.С.Львова (Ответы...,11).

Наблюдающуюся разноголосицу нельзя преодолеть, потому что она возникла в результате сравнений и, следовательно, суждения меняются в зависимости от того, что принято за эталон. Таким образом, оценочные суждения о качестве переводческой техники, имеющиеся в литературе, относительны и по этой причине ненадежны.

Эти оценочные суждения, как мы уже сказали, исчерпывают попытки осмысления переводческой деятельности Кирилла и Мефодия. В этой связи диспропорция между наблюдением и осмыслением становится особенной ясной. {{10}}

Славянские первоучители и возникновение первого славянского литературного языка.

Между тем осмысление механизма первых славянских переводов имеет немаловажное значение.

Здесь мы в первую очередь имеем в виду значение переводческой деятельности Кирилла и нефодия для становления первого славянского литературного языка.

Принято говорить: переводы солуньских братьев оказали большое влияние не только на формирование первого литературного языка славян, но и на его последующее развитие. Данная мысль строится на двух справедливых предположениях. Во-первых, она имеет смысл лишь при признании принципиальной возможности того, что переводчики, а не только оригинальные писатели способны участвовать в создании литературного языка. Типологические наблюдения в этом направлении принадлежат Я.Парандовскому (О значении..., 12); ему удалось показать, что в период античности и особенно средневековья, как правило, переводчики бывали создателями новых литературных языков. Во-вторых, эта мысль строится на предположении динамики между личностными (т.е. индивидуальными) инновациями в речевом произведении и их возможным вхождением в языковую систему, норму и узус. Поэтому, как удачно пишут А.Минчева и В.Χелчева, "‘авторская’ сторона влияния греческого на старославянский важна потому, что она первична в отношении генезиса: влияние греческого просачивалось в памятники посредством переводчиков, и таким образом могли явления это влияния нормализоваться и стать неотъемлемой составной частью языковой системы старославянского языка" (Анафорическое..., 215).

Важность литературного языка для культурного развития любого народа не нуждается в специальном доказательстве. О роли Кирилла и Мефодия в становлении этого языка и о связанной с данным вопросом полемике — круг относящихся сюда проблем не является основным для целей нашего исследования, хотя он и небезынтересен — по композиционным соображениям говорится в сноске [3] . {{11}}

Роль Кирилла и Мефодия приобретает еще большую ценность потому, что они сформировали язык не для определенного славянского народа, а для всего славянства, бывшего в современную им эпоху в языковом отношении неразделенным. Обзор мнений, призванный подтвердить справедливость изложенного взгляда, содержится в сноске [4] .

Важность созданного славянскими первоучителями литературного языка повышается, кроме того, и потому, что этот язык оставался литературным языком южного и восточного славянства на протяжении весьма длительного периода (вплоть по крайней мере до XVIII века). В качестве литургического языка этот язык жив до сих пор и на нем создаются новые литературные произведения. Первый славянский литературный язык в аспекте своих общеславянских характеристик в последнее время интенсивно изучается Н.И.Толстым и Р.Пиккио, большая литература посвящена также региональным изводам этого языка [5] .

Если мы хотим подчеркнуть аспект всеобщности литературного языка, о котором говорим, то в его мотивированном наименовании нам следовало бы употребить слово "славянский". Поскольку период существования этого языка мы не можем ограничить хронологически XI веком и текстологически "каноническими памятниками", термин "старославянский" представляется непригодным. Так как сфера употребления данного языка не ограничена ни в жанровом плане, ни тематически, непригодным является и термин "древнецерковнославянский". Тем не менее нельзя остановиться и на термине "славянский", не осложненном пояснениями, поскольку он употребляется в науке в ином значении. Думается, что для наших целей наиболее удачным является термин "древнеславянский язык", предложенный Н.И.Толстым в 1961 г. (К вопросу...) и с того времени получивший распространение; в этом термине пропускается наименование языка литературным, но тем не менее его следует считать постоянно присутствующим в скрытой форме. Этот термин никак не отражает генетического места древнеславянского языка [6] .{{12}}

Выбор материала для исследования

Наше исследование механизмов переводческой деятельности Кирилла и Мефодия проводится на материале только евангельских текстов. Прочие ветхозаветные и новозаветные переводы славянских первоучителей, как и литургические переводы, не рассматриваются. Дело в том, что в зависимости от характера переводимого текста меняется переводческая техника, поэтому нерасчлененное изучение текстов разных жанров не способно привести к непротиворечивым выводам.

Нет сомнения в том, что переводчики ранжировали переводимые греческие источники по степени их важности и этим в значительной мере объясняется варьирование переводческой техники. Например, Й.Курц показывает различия в переводческой технике применительно к св. Писанию и литургии, с одной стороны, и к агиографическим или гомилетическим произведениям, — с другой. В последнем случае переводчики "относились к их греческим подлинникам несколько иначе, чем к текстам Писания или к литургическим текстам. В таких случаях они могли поступать свободнее и независимее, чем при библейских и литургических текстах, могли допускать различные отклонения от подлинников" (Проблематика..., 9-10). И действительно, по справедливым словам И.В.Ягича, "обнаруживается большое различие между языком славянского текста Евангелия и Псалтыри и языком Супрасльской рукописи. Это различие столь значительно, что, может быть, было бы целесообразно последний памятник не ставить в один ряд с евангельскими переводами "(Рецензия..., 253) [8] .

Однако и в пределах перевода Писания и богослужебной литературы также не обнаруживается единообразия. Ф.Гривец, опираясь, правда, на других авторов, показал, что первые славянские переводчики позволяли себе больше свободы в литургических текстах, чем в евангельских. Например, Киевские листки обнаруживают пристальное внимание к ритму, так что, если считать их переводом солуньских братьев, последние нередко отступали от греческого текста по формальным причинам (Константин..., 208-209). {{13}}

Схема евангельских переводов кирилло-мефодиевской эпохи

Что же касается последовательности переводов, то схема К.΢орадка (Евангелиарии..., 293), подтвержденная Й.Χраной (О типах...) и недавно вновь подтвержденная Л.Мошиньским (Происхождение...), видимо, хорошо отражает современное знание по этому вопросу. Кирилл и Мефодий сначала перевели краткий апракос, затем краткий апракос был дополнен до четвероевангелия и, наконец, краткий апракос был доведен до полного. Совпадающие чтения в четвероевангелии и в полном апракосе переводились два раза независимо друг от друга. Поскольку полные апракосы в древних текстах не представлены и не используются в нашем дальнейшем анализе, о них можно не говорить. Суммарно история четырех древнейших евангельских рукописей на древнеславянском языке в связи с общей историей перевода хорошо изображена на схеме Л.Мошиньского (Происхождение..., 157), и мы ее приводим на следующей странице. Надо, конечно, помнить, что схема не отражает абсолютной хронологии, но тем не менее вполне правильно говорить об относительно большей древности Саввиной книги по сравнению с Ассеманиевым, Зографским и Мариинским Евангелиями, несмотря на то, что она подверглась серьезной упрощающей правке.

Новейшие разыскания Л.П.Жуковской не противоречат данной схеме, но несколько дополняют ее. Интересно проследить за эволюционным ходом мысли исследовательницы (ср., например, работу 1959 г. О переводах...", 97). Теперь, как можно думать, Л.П.Жуковская полагает, что первой книгой, переведенной с греческого, был особый тип апракоса, называемый ею по-разному — или как воскресный апракос (Памятники письменности..., 29; Лингвистические..., 4), или как праздничный (Памятники русской..., 60), причем указанное различное наименование присутствует в работах одного и того же, 1969, года (Памятники русской..., Лингвистические...). По ее мнению, велика вероятность, что праздничный апракос — наименование "праздничный" все же удачнее, так как в этот тип апракоса входят не только воскресные чтения — переводился одновременно {{14}} с изборным Апостолом, так что Евангелие и Апостол в эпоху переводов в том типе подборки текстов, о котором говорим, представляли собой единую книгу. Праздничный апракос содержал чтения на субботы и воскресенья на весь год, исключая страстную и светлую седмицы (здесь чтения давались на каждый день). Отличие от краткого апракоса состояло не только в том, что в нем отсутствовали чтения на каждый день Пятидесятницы, но и в том, что он начинался не с первого дня Пасхи, а с великопостных дней. Предположение Л.П.Жуковской кажется весьма интересным; противоречащие ему источники указаны А.С.Львовым (По поводу..., 51-53). Разысканиями Л.П. Жуковской авторство Кирилла и Мефодия как переводчиков полного евангельского текста, конечно, под сомнение не ставится [9] .

Таким образом, славянские первоучители Кирилл и Мефодий перевели Евангелие с греческого языка на древнеславянский полностью; именно поэтому нами далее без различия разбираются и апракосы и тетры.

Греческий исходный текст

Рассмотрим проблему греческого исходного текста.

Эта проблема важна уже и для того, чтобы правильно судить об объеме первой славянской книги, хотя, надо сказать, что типология греческих апракосов изучена совершенно недостаточно (Л.П.Жуковская. Юрьевское..., 75). Л.П.Жуковская совершенно права, поставив решение вопроса о том, перевели Кирилл и Мефодий первоначально праздничный или краткий апракос, в зависимости от данных греческой текстологии. Нас, однако, в значительно большей степени проблема греческого исходного Евангелия интересует не с точки зрения состава чтений, а с точки зрения разночтений.

Лингвистический анализ дошедших до нас древнейших славянских рукописей сильно затрудняется сомнением, что тот греческий текст, который приведен в критических изданиях, регистрирующих разночтения, действительно лежал в основе перевода. {{16}}

По справедливый и многократным замечаниям Л.П.Жуковской, "до нас не дошли греческие списки, с которых производились переводы соответствующих славянских текстов", а в имеющихся греческих рукописях наблюдается "великое множество разночтений, вследствие чего у исследователя славянских рукописей не может быть уверенности, что то или иное слово и выражение соответствует именно такому-то греческому, а не иному". Со ссылкой на Г.А.Воскресенского (Характеристические..., 93) исследовательница говорит о 50 000 разночтений в греческих списках Нового завета, установленных к концу XIX века. Н.Мольнар (Кальки..., 101) приводит еще более внушительную современную цифру — 200 000 разночтений при общем объеме слов новозаветного текста в 150 000.

Сказанное приводит к пессимистическому выводу: вероятность реконструкции и тем более обнаружения именно того греческого текста, которым, в процессе перевода пользовались Кирилл и Мефодий, исключительна мала. Она еще больше понижается от того, "что для нас неясно, как выглядел в деталях первоначальный текст старославянского перевода" (К.Горалек. Евангелиарии..., 293).

Тем не менее редакция греческого Евангелия, легшая в основу славянского перевода, определена. История поисков, анализа и издания греческих новозаветных рукописей, а также их основные редакции описаны Н.Мольнаром (Кальки..., 101-106), — всего выделяется четыре редакции: нейтральная, западная, александрийская и сирийская, называемая также константинопольской или лукиановской [10] и представленная в textus receptus западноевропейских изданий Эльзевиров XVI-XVII веков. Эта последняя и лежит в основе славянского перевода. Имеются, правда, некоторые осложнения. Например, Й.Вайс, позицию которого мы излагаем по статье Н.Мольнара, стремился показать, что Map, Зогр имеют лукиановские четры, а в Асе и в Никольском Евангелии обнаруживаются западные и александрийские чтения (К характеристике..., 118). М.Χейнгарт полагал даже,{{17}} что Кирилл и Мефодий пользовались западной редакцией греческого Евангелия, но впоследствии их перевод подвергся правке по лукиановским кодексам. Так или иначе, лукиановская редакция — изначала или в результате правки — присутствует в древнеславянских переводах. Между прочим, от лукиановской редакции греческого текста зависят и славянская Псалтырь (Й.Вайс. Какой..., 56) и вообще славянский Χетхий Завет (И.Евсеев. Заметки..., 335). Поэтому мы пользовались греческим евангельским текстом дукиановской редакции в издании, указанном ниже.

Надо отметить, что критические издания греческих Евангелий, как правило, учитывают лишь древние источники (преимущественно лишь до VII-VIII веков), в то время как для наших задач были бы интересны помещенные в аппарате данные относительно обиходных византийских евангельских текстов IX века. Исключительно интересны также византийские евангельские тексты X и XI веков, поскольку дошедшие до нас древнеславянские памятники подвергались грецизации, о которой часто говорится в литературе вопроса, именно в это время. Мы предположили в этой связи, что современные православно-греческие евангельские тексты, предназначенные для обихода и издававшиеся, например, в Χенеции (представленные, конечно, не в новогреческом переводе, а на византийской койне), могли в известной мере лучше представлять ту редакцию, которая соответствует славянскому Евангелию, чем греческие рукописи Ш-ІУ веков, положенные в основу критических изданий. Имевшееся в нашем распоряжении некритическое обиходное венецианское издание 1879 г. θεῖον καὶ ἱερὸν Εὐαγγέλιον, представляющее собой полный апракос, действительно, содержит больше совпадений с текстами славянских памятников, чем публикации критических изданий, причем ряд совпадающих со славянскими рукописями мест в аппарате этих изданий не отмечен.

Несколько дальнейших, более мелких и менее важных{{18}} замечаний относительно текстологического соотношения греческого и славянского Евангелий по композиционный воображениям вынесены в сноску [11] .

Канонические и региональные памятники

Рассмотрим несколько вопросов, связанных с отношениями между так называемыми каноническими (или старославянскими) памятниками и памятниками региональными. Требование учитывать при определении текста перевода славянских первоучителей данные памятников с региональными чертами выдвигалось многократно и принципиально, — но не на практике, — никем не отвергается. Критика реконструкций Й.Χайса, как известно, в качестве одного из недостатков называла именно неполный охват позднейших региональных славянских Евангелий, сохраняющих, по мнению оппонентов Χайса, характеристики первоначального кирилло-мефодиевского перевода .

Разберем в этой связи показательный пример, приводимый Г.Бирнбаумом (К выделению..., 242). Чтение Мр 13,25 [13] οἱ ἀστέρες ἔσονται...πίπτοντες в канонических тетрах дает перевод звѣзды начьнѫтъ ... падати. В Никольском же Евангелии, памятнике сербского извода, имеем не относительно свободный, как в только что указанном случае, а грецизирующий перевод: звьзди бѹдѹть ... падающе (также и в прочих четырех рукописях региональных изводов). По справедливому мнению Бирнбаума, нельзя с определенностью решить, позднейшая правка перед нами или подлинный текст первоначального перевода. Подобных случаев довольно много, и мы часто не можем отделить возможную правку последующих веков от возможной сохранности первоначального текста. Поэтому при изучении механизмов перевода по практическим соображениям полезно ограничиться все-таки только каноническими памятниками, которые, к тому же, отвечают критерию древности и, следовательно, отделены от протографа меньшим числом списков (мы понимаем, конечно, что данный аргумент нельзя отнести к числу надежных). Сведения о {{19}} критическом анализе древнеславянского евангельского текста си. у К.Горалка (К современному ..., 257 и след.)· который разбирает взгляды Добровского, Шафарика, ΢орского, Новоструева Воскресенского, Сперанского, Ягича, Χондрака и Χайса.

Таким образом, не отрицая принципиальной важности славянских Евангелий региональных изводов — русского: Евангелия Архангельское, Мстиславово, Юрьевское, Галицкое; болгарского: Добромирово, Добрейшево, Χоннское, Тырновское; сербского: Мирославово, Никольское, Χуканово, - не отрицая текстологического значения перечисленных памятников, мы по практическим соображениям не привлекаем их в своем анализе [14] .

Нами совершенно не затрагивается вопрос соотношения перевода солуньских братьев и последующей правки (редактирования).

Хотя каждая рукопись из числа канонических представляет собой самостоятельную обработку текста, все они, как показал К.Горалек (Евангелиарии..., 293), отражают одну и ту же редакцию и безусловно восходят к рукописи Кирилла и Мефодия. Таким образом, результаты анализа этих памятников могут быть непосредственно отнесены к механизмам перевода славянских первоучителей.

Ограничив себя четырьмя каноническими древнеславянскими евангельскими текстами, мы в основу текстологической работы положили изданное И.В.Ягичем Мариинское Евангелие, поскольку там приведены основные разночтения с тремя остальными памятниками. Тем не менее нами регулярно проводилась проверка данных Ягича по самостоятельным изданиям этих памятников.

Среди них особое место с точки зрения отношения к греческому исходному тексту занимает Сав. В.Погорелов, рассматривая многочисленные пропуски в этой книге, пишет, что "являясь отуплениями от греческого оригинала, они, однако, с точки зрения конструкции славянской речи не нарушают смысла выражений обычно только упрощая их; вследствие этого можно думать, что такие пропуски лишь в редких случаях следует считать опискам и что большею частию они являлись умышленными, сознательным {{20}} изменениями текста" (Опыт..., 22). Поэтому несмотря на то, что Сав является самым старшим из канонических памятников и восходит к X веку [15] , ее данные имеют значение лишь только в том случае, если они не противоречат трем остальным каноническим рукописям.

Нормализация орфографии

Древнеславянские рукописи, как известно, не обнаруживают строго соблюдаемых орфографических норм, хотя, конечно, само существование таких норм нельзя подвергать сомнению. Тем не менее: "Ошибок против 'правильного письма' довольно много. Исходя из современного понимания нормы, мы не могли бы указать ни одной рукописи, писец или писцы которой были бы 'безупречно' грамотны" (О.А.Князевская. Орфография..., 64). Поэтому при цитировании совпадающих мест в разных памятниках единого содержания неизбежно возникает вопрос нормализации написаний. Правила нормализованной орфографии, вообще говоря, приведены в пражском "Словаре старославянского языка" (вып.2, стр.52), однако мы пользовались упрощенной системой. Так как орфография древнеславянских памятников в работе, посвященной лексико-семантическим и синтаксическим вопросам, не имеет особого значения, она нами, вслед за К.Гадеркой (Сочетания..., 533), "упрощается следующим образом: разница между тремя и, ј, Ј не сохраняется и пишется только и; носовой звук ę, пишется единым образом как ѧ и как ѩ ; ѹ и ў не различаются и всегда пишется ѹ; лигатура щ печатается как щ *{{в эл. изд. это ограничение снято. }}греческие буквы ξ, ψ, υ транскрибируются как КС, ПС, У *{{ѯ, ѱ, у }}. Надстрочные знаки (в том числе дужка для обозначения мягкости) не применяются. Сокращения раскрываются...", однако в некоторых сомнительных случаях титла ϭϭы не раскрываем. Буква ѧ по соображениям удобства набора заменяется буквой а, хотя и сохраняется в лигатуре я. Различие между ѕ и з не проводится и во всех случаях пишется з. Если в памятниках представлены конфликтующие написания, в цитате приводится то из них, которое согласуется с фонетическими законами древнеславянского языка древнейшего периода; если этимологически правильного написания в памятниках не {{21}}зафиксировано, выбираем из вариантов тот, который стоит к нему ближе всего. Априорной нормализации не проводим. В пунктуации учитываются написания издателей.

О новейших методах анализа

Остается сделать последнее вступительное замечание.

В лингвистическом изучении древнеелавянских текстов, как правило, за редкими исключениями [17] .

В настоящей работе применяются исследовательские приемы из области компонентного анализа значения, грамматической теории моделей, лингвистической теории перевода и частной психолингвистической области — теории двуязычия (или билингвизма). При рассмотрении вопросов перевода приходится обращаться к социологии. Однако основная масса приемов, как, собственно, и метод мышления, заимствуется из частной лингвистической области — теории языковых контактов (или контактологии). О понимании предмета каждой из перечисленных научных дисциплин и о специфике методов говорится далее в соответствующих местах.

Заключение

Кирилл заботился о славянах: в предсмертной своей молитве, в которой по канонам житийной литературы формулируется самое главное, он просит о них (вѣрное твое стадо съхрани, емѹже мѧ бѣ приставить неключимаго и недостоинаго раба твоего), в умилительном увещевании просит он своего брата Мефодия не оставлять их (се, брате, вѣ сѹпрѹга бѧховѣ, ѥдинѹ браздѹ тѧжащь, и азъ на лѣсѣ падаю, свои дьнь съконьчавъ...) (Источники..., Иέ, 147).

Современное славянство отдает долг своим первоучителям.{{22}}

Примечания

1. Библию и Евангелия мы считаем не литературными жанрами (типа, например, греческих и древнерусских хождений или современных повестей), а наименованиями отдельных (уникальных) произведений, т.е. именами собственными. Поэтому в обоих случаях применяется написания с прописных букв.
Низкая оценка качества готской Библии была свойственна, например, одному из самых авторитетных ее исследователей — Ф.Штрейбергу (Элементарное..., 33); см. также работу Й.Каптейна (Переводческая..., 260-367), в которой приведена библиография вопроса. В исследовании Штрейберга основное внимание направлено на зависимость готского текста от греческого, в исследовании Каптейна — на отклонения первого от второго, но оба приходят к одинаковой оценке.

2. Мы пользовались общеизвестными изданиями древних славянских Евангелий — Зографского И.В.Ягича (1879 г.), Мариинского И.В.Ягича (1883 г.), Ассеманиева Й.Курца (1955 г.), Саввиной книги В.Н.Щепкина (1903 г.) и Остромирова евангелия А.Х.Востокова (1843 г.). Сокращения наименований также являются общеупотребительными — Зогр, Map, Асс, Сав, Остр. Указания на листы рукописей везде приводятся в точном соответствии с пагинацией издателей.

3. Рассмотрим несколько подробнее роль Кирилла и Мефодня в создании первого славянского литературного языка.
Известно, что материальная и духовная культура связана с языком отношением особого рода, а именно: содержательный план языка определяется обслуживаемой им культурой (Г.Хойджер. Отношение..., 554,582; см. также: Дж.Герцлер. Социология..., 102 и след.), отсюда вытекает, что скорость изменения культуры и скорость изменения содержательного плана языка всегда одинаковы (Е.И.Верещагин. Психологическая..., 138). Применительно к вашей проблематике указанные общие положения конкретизирувтоя следующим образом: принятие{{185}} христианства с необходимостью приводит к синхронным модификациям языка славян-прозелитов.

Сказанное справедливо по отношению к двум основным возможностям, наблюдающимся здесь.

Во-первых, миссионерство (пропаганда религиозного учения) и катехизаторство (просвещение, наставление новообращенных в вере), как об этом говорит практика любой церкви, никогда не обходится без использования родных языков прозелитов. Это использование родных языков, однако, может ограничиваться — и это часто случается — исключительно устным общением. Во всяком случае, если и имеют место записи, литературного языка определенно не возникает; это действительно так, если мы согласны, что письменная фиксация, хотя она и является существенным критерием в содержании понятия "литературный язык", сама по себе этого понятия не исчерпывает и что одним из непременных критериев в содержании названного понятия служит явление нормы. Правильность данного утверждения по "отношению к славянскому миру убедительно показана Б.Г.Унбегауном (Понятие..., 14-9); обзор концепций советских ученых, в котором также подчеркивается важность нормы для литературного языка как явления, содержится у В.Н.Ярцевой (Развитие ...). Между тем, некоторые ученые считают наличие письменной фиксации достаточным условием для того, чтобы говорить о литературном языке.
Назовем применение родного языка прозелитов с целями {{186}}исключительно миссионерства и катехизаторства его вспомогательным использованием. При вспомогательном использовании язык новообращенных претерпевает изменения, обусловленные принятием новой культуры. Об этом — ниже.

Во-вторых, в некоторых случаях родной язык прозелитов не ограничивается воопомогательныи использованием и становится одновременно языком богослужения и богословствования. Назовем применение языка с литургическими и теологическими целями его основным использованием.
Мотивированный выбор двух указанных обиходных слов (вспомогательный; основной) для терминов вызван распространенным пониманием церковной службы как средоточия (основы) любой религии; все прочие аспекты религиозной деятельности представляются по принципу контрастного деления вспомогательными.
Как показывает практика, при основном использовании языка мы всегда наблюдаем его письменную фиксацию (при вспомогательном — лишь иногда); здесь, как правило, наблюдается также разрыв с разговорной традицией, обусловленный практикой интенсивного нормирования средств выражения и последующей консервацией нормы. Иными словами: если вспомогательное использование родного языка прозелитов не предполагает возникновения литературного языка, то основное использование всегда — именно всегда! — его предполагает.

Предложенное разделение двух использований языка позволяет более правильно оценить деятельность славянских первоучителей.
Известно, что в последнее время в результате ряда археологических находок, а также в результате изучения некоторых исторических источников, вновь введенных в научный оборот, большое хождение получили теории, в которых в явном или — чаще — скрытом виде принижается значение деятельности двух солуньских братьев для славянского мира.
Прежде всего следует остановиться на вопросе христианизации {{187}}славян до патриарха Фотия и моравской миссии. Изучение относящихся сюда источников предпринято Ф.Дворником (Славяне...), В.Бурром (Заметки...), Е.Бослем (Проблемы...), А.В.Исаченко (К вопросу...), Э. Георгиевым (Славянская ...) и др. Корпус этих источников недавно опубликован под ред. Д.Бартоньковой и др. (Источники...). В.Грубый, Й.Цыбулька совместно с другими чехословацкими археологами в последнее время раскопали ряд христианских культовых построек на исторической территории Великой Моравии и установили, что некоторые из них восходят к первой половине IX века или к еще более раннему периоду (В.Грубый. Старый...; Й.Цыбулька. Великоморавская...; обзор работ археологов по этому вопросу см.: Г.Прейдель. Новейшие...). Изучение архитектурных типов этих построек и текстовых источников приводит к выводу о том, что в Великой Моравии до прибытия византийских миссионеров действовали четыре миссии католического мира: кельтская (ирландская) (о ней подробно писал А.В.Исаченко) и три баварских (по числу средневековых баварских епархий — в Зальцбурге, Аквилее и Пассау).

Что касается использования славянского языка с миссионерскими целями, т.е. что касается его вспомогательного использования, то положение дел в традиционной интерпретации лучше всего представил А.И.Соболевский: "Моравия была крещена немецкими миссионерами по крайней мере за 70 лет до прибытия в нее Кирилла и Мефодия... Χогослужение отправлялось, конечно, на латинском языке, но проповедь должна была происходить, по крайней мере иногда, на местном моравском наречии. Само собой разумеется, христианская терминология должна была составляться отчасти проповедниками, отчасти новообращенными мораванами по терминологии латино-немецкой или в зависимости от нее.В нее должны были входить слова латинские и немецкие, более или менее измененные в славянских устах, и слова славянские, которыми были переводимы латинские и немецкие термины и которые{{188}} были самостоятельно совдаваемы моравами на основании данных их церковной деятельности. Эта христианская терминология должна была сделаться общеупотребительною в Моравии ко времени прибытия в нее Кирилла и Мефодия" (Церковно-славянские..., 151). Как мы видим, А.И.Соболевский допускает только вспомогательное использование местного славянского языка. Он говорит о его изменении в результате перенесения на славянскую почву новой христианской культуры, что, как уже упоминалось, всегда бывает по закономерности одинаковой скорости изменения культуры и содержательного плана языка. О возникновении литературного славянского языка традиционное понимание истории моравских славян в первой половине IX века не говорит ничего.

Согласно новейшим воззрениям, дело обстояло следующим образом. "Так как славянский народ, кроме своего собственного, не знал никакого другого языка, было немыслимо проводить миссионерскую деятельность без знания и использования этого языка", разделяя мнение А.И.Соболевского, пишет Й.Цыбулька (Великоморавская..., 305), который, как и русский автор, называет цифру в 70 лет до начала византийской миссии как дату христианизации моравских, баварских и паннонских славян. Новшество состоит лишь в том, что теперь большее значение придается ирландской миссии (А.В.Исаченко. К вопросу..., 51), о которой Соболевский не мог знать. Археология и текстовые источники, вновь введенные в оборот, дают основание только для этого добавления, так что традиционная концепция меняется лишь в деталях, а не принципиально.

Тем не менее, и Й.Цыбулька, и А.В.Исаченко делают дальнейший шаг, который новым материалом не обусловливается и поэтому по справедливости должен быть объявлен произвольным. А именно: они считают, что до Кирилла и Мефодия славянский язык имел и основное использование и что он, иными словами, стал литургическим языком. Й.Цыбулька пишет: "Важнейшие христианские молитвы, как "Отче наш" и Символ веры, переволились{{189}} с латинских источников" (там же). А.В.Исаченко понимает шаткость этого перехода более ясно, чей Цыбулька, поэтому он приводит аргументацию: по его мнению, ирландская церковь никогда не разделяла "триязычной ереси", рано перешла на родной язык в богослужении и поэтому способствовала славянским переводам. Неувязка, однако, состоит в том, что, по его мнению, переводы делались все-таки не с ирландского, как должно было бы произойти по его теории, а с латинского языка. Критика лингвистических аргументов в пользу докирилло-мефодиевских переводов с латинского (так называемые латинизмы в "Отче наш") приводится нами в другом месте (на стр. ). Подобные взгляды на существование литургического и, следовательно, литературного языка у славян до приезда солуньских братьев свойственны также В.Гривцу (Константин...), а также Ф.Загибе (Χаварская...), концепция которого противоречива и о которой мы далее говорим подробнее.

Как мы видим, никакие новые данные не подтверждают вывода об основном использовании славянского языка до 863 г. и этот вывод в этом плане не имеет под собой почвы. Не является он также и логически необходимым, как, например, вывод о вспомогательном использовании славянского языка. Наставление народа в вере, если этот народ языком миссионеров не владеет, без использования родней речи производиться не может. Литургия же вполне может отправляться на непонятном языке: об этом говорит практика католической церкви (К.Морман. Литургическая...).

Прибавим к сказанному некоторые ненаучные причины полемики по вопросу возникновения первого литературного славянского языка. Римская партия кирилло-мефодиеведов приписывала Риму заслугу не только христианизации славян, но и создания славянского литературного языка. Χизантийская партия исследователей кирилло-мифодиевского вопроса стремилась, используя обвинение в "триязычной ереси", показать, что {{190}}папство вообще запрещало употреблять местные языки, поэтому нельзя говорить даже о той роли славянского языка в христианизации с Запада, которую мы назвали вспомогательной.

Конфессиональный характер полемики виден и до сих пор: известному исследователю славянской литургии Э.Кошмидеру для того, чтобы подчеркнуть свою беспристрастность, пришлось указать на собственную вероисповедную принадлежность. Он пишет: "Речь идет не о том, чтобы доказать приоритет одного обряда или одного вероисповедания. Мне, как протестанту, такой подход совершенно чужд" (Как Кирилл..., 7).

В позиции римской партии содержится половина истины: Рим не запрещал лишь вспомогательного использования местных (в том числе и славянского) языков. Эту позицию хорошо выразил папа Иоанн VIII в своем послании Мефодию 879 г.: "Мы слышали также, что ты служишь мессы на варварском, т.е. на славянском, языке , и поэтому мы в своем письме, посланном тебе через посредство епископа Анконского Павла, запретили проводить богослужение на этом языке, и ты должен служить на латинском или греческом языке, как это делает церковь божия, которая распространена между всеми народами. Но тебе разрешается проповедовать или говорить перед народом (имеется в виду: на славянском языке)..." (комментарий к этому месту см. у К.Куева. К истории...,57).

Средневековые источники, правда, противоречивы, и, по их данным, уже в 880 г. папа отменил свой запрет, а еще раньше Кирилл служил по-славянски в Риме. Однако вся практика католической церкви, если ее брать в целом, свидетельствует о строгом соблюдении "триязычного" ограничения. Не говоря о литургии, подчеркнем, что даже св.Писание было переведено на местные языки исключительно поздно: на немецкий в XII веке, на польский в XIII, на английский в XIV, на чешский также в XIV, на французский в XVI а на итальянский только в XVIII веке (К.Куев. К истории...,65; данная статья содержит полное и{{191}} объективное изложение "триязычного" учения). Что же касается литургии, то, если не считать "неполного" католичества-униатства, Рим лишь в XIX веке эксплицитно разрешил править службу по-немецки, по-французски или на местном африканском языке. Неподатливость Рима в языковом вопросе была, как известно, одной из непосредственных причин Реформации.

Χернемся к славянской проблематике: Рим до самого последнего времени не выделял особо заслуг Кирилла и Мефодия как создателей славянской азбуки; посвященный им культ обусловлен признанием их успеха как миссионеров (по отношению к Кириллу добавляется еще обретение им мощей Климента и перенесение их в Рим). Поэтому позиция римской партии исследователей неверна: изучение как общей истории католичества, так и конкретных данных о позиции Рима в кирилло-мефодиевскую эпоху показывает принципиальное допущение западным христианством лишь вспомогательного использования местных языков. Χспомогательное использование, как указывалось, к возникновению литературного языка не приводит. Тем не менее и позиция византийской партии верна лишь наполовину: запрещение славянского языка имело место, но не вообще, а только для основного использования.

Упомянем еще об одной концепции, строящейся на аналогичных основаниях. Если выше говорится об основном использовании языка моравских славян, то в рассматриваемой концепции утверждается, что до деятельности Кирилла и Мефодия имело место основное использование языка болгарских (в частности, солуньских) славян, бывших действительно христианизованными довольно рано, и что славянские первоучители заимствовали элементы этого уже сложившегося литургического и, следовательно, литературного языка (Э.Георгиев. Славянская...,37 и след.; он же. Основные..., 242). Конкретных оснований для подобных утверждений, кроме, может быть, общих соображений, не имеется; лингвистические данные о некоторых греческих заимствованиях и кальках, проникших в славянскую речь до 863 г.{{192}} (цръкы, крьстити, попъ, жидь, милосрьдъ, дьяволь, паска), говорят только о возможной вспомогательной использовании славянского языка (по этому вопросу см.: А.Мейе. Первые...,58).

Новейшие рассуждения о литургическом применении славянского языка лишены оснований, подобно тому, как остаются предположениями теоретические и умозрительные построения о существовании славянской азбуки до Кирилла и Мефодия. "Следует сказать, — пишет по этому поводу С.В.Χернштейн (Очерк..., 105), — что, несмотря на все попытки некоторых ученых доказать существование письменности на славянском языке до Кирилла и Мефодия, мы должны признать, что в нашем распоряжении нет никаких новых фактов, которые бы дали нам основание коренным образом пересмотреть вопрос о роли солуньских братьев в создании славянской письменности ".

Такова первая из новейших теорий, в которой вольно или невольно принижается значение деятельности Кирилла и Мефодия в области создания первого славянского языка.

Вторая теория, объективно имеющая те же последствия, строится на противоположных исходных позициях. Здесь содержатся попытки показать, что славянские первоучители не перевели славянской литургии или по крайней мере перевели ее не в полном объеме. Связь с ролью солуньских братьев в возникновении первого литературного славянского языка в этом случае, конечно, менее тесная, поскольку переводческая деятельность хотя бы в области св.Писания признается, а этого уже достаточно, чтобы говорить о нормировании языка и, следовательно, о создании литературного языка. Однако так как в средневековье особое место в генезисе литературных языков занимают именно языки богослужения, проблема славянской литургии приобретает в интересующем нас плане большое значение.

Рассмотрим две теории из числа имеющихся здесь.

Во-первых, в литературе вопроса представлена попытка показать неполноту славянской литургии в эпоху Кирилла и Мефодия. Этот взгляд в настоящее время интенсивно отстаивает Ф.Загиба (Историческая...; Новые...), по мнению которого {{193}}солуньские братья перевели только подготовительные части службы, а евхаристический канон ( sacratissima misteria ) не переводили, так как он разрешался только на греческом и латинском языках. На этих же позициях стоит К.Гамбер (Глаголический...) и некоторые другие, ученые. Рассматриваемая теория хорошо обосновывается духом эпохи, так как во второй половине IX века — это показал В.Χелчев (Просветитель...), который, правда, зависит от ΢олубинского, — "триязычные" ограничения были свойственны не только западной, но и восточной церкви. Известно, что патриарх Фотий был автором идеи восстановления Римской империи через культурную экспансию, причем одной из наиболее действенных форм этой экспансии он считал распространение христианства восточного обряда среди соседних народов. В период моравской миссии подобные настроения еще более усилились и, можно сказать, возобладали: на соборе 879-880 сторонники Фотия говорили об объединении всех патриарших престолов под властью одного (разумеется, константинопольского) патриарха. В данных условиях, в условиях противостояния и Рима, и Константинополя, деятельность солунян по созданию литургии на "четвертом", "варварском", языке приобретает особый смысл и особую нравственную высоту. Что же касается перевода евхаристического канона, то мнение Загибы прямыми фактами нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть (хотя в Синайском евхологии, как известно, представлена значительная часть анафоры с эпиклезой). Однако общий контекст деятельности славянских первоучителей таков, что скорее складывается впечатление о неправоте Загибы, — опираясь на 14-ю главу Послания ап.Павла коринфянам, Кирилл вел, согласно данным Жития, решительную, непримеримую и всеобъемлющую борьбу против "триязычной ереси"; источники многократно сообщают о совершении Кириллом и Мефодием служб по-славянски, а сведений о каких-либо вставных частях на латинском или греческом языках в них не содержится. Тем не менее, прямого материала, способного подтвердить или, напротив, опровергнуть рассматриваемую концепцию, не имеется.{{194}}

Во-вторых, в литературе вопроса — здесь сказывается общеконфессиональный дух римской партии исследователей — представлены многочисленные работы, в которых говорится о переводе первой славянской литургии с латинского, а не с греческого и о ее зависимости от западного обряда. Например, тот же Ф.Загиба (Литургия..., колонка 162) решительно отказывает моравским славянам в литургии византийского чина: "Отправление восточно-византийской литургии на славянском языке началось только после прибытия некоторых учеников Мефодия в Охрид (Македония)" (см.также: Ф.Загиба. Христианизация...). К.Гамбер, на которого нам также уже приходилось ссылаться (Глаголический...), анализируя Киевские листки и считая их основой, правда, не Падуанский (как Л.Мольберг. Глаголический...), а Зальцбургский сакраментарий, т.е. на материале одного памятника, считает возможным делать общие выводы и говорить об отсутствии формулы преосуществления во всей кирилло-мефодиевской традиции, хотя принадлежность Киевского миссала этой традиции — подобно случаю с Фрейзингенскими отрывками — вызывает обоснованные сомнения. Синайский евхологий, который относится к этой традиции несомненно, двумя названными авторами не привлекается (см.также: К.Гамбер. Киевские...).

Известный исследователь литургии восточного обряда Э.Кошмидер занимает промежуточную позицию: Он исследовал экфонетические знаки в читаемом нараспев тексте (lectio solemnia) Киевских листков и показал их тождественность соответствующим латинским знакам. С другой стороны, он не отрицает греческого типа экфонетических знаков в lectio solemnia Синайского евхология, установленного Р.О.Якобсоном (Тайная...). Поэтому предлагаемое им решение носит компромиссный характер (Как Кирилл..., 10): по его мнению, славянские первоучители применяли и примиряли в литургии римские и византийские элементы. Подобная компромиссная позиция представлена в весьма обстоятельной и полезной статье И.Фукача (О музыкальном...).{{195}}

Как уже было сказано, теории, относящиеся к славянской литургии, в меньшей мере касаются усилий Кирилла и Мефодия по созданию литературного языка, чем гипотезы об основном использовании славянского языка в докирилло-мефодиевскую эпоху. Выше мы пытались показать, что и в первом, и во втором случае нет оснований для пересмотра традиционного знания в указанных областях и что, естественно, нет оснований для переоценки или для сниженной оценки их деятельности.

4. О языковом единстве славян кирилло-мефодиевской эпохи убедительно говорится в интересной статье М.Чейки и А.Лампрехта (К вопросу..., 461 и след.); в подтверждение своего тезиса они используют исторические, социологические, а также глоттохронологические аргументы. Я.Бауэр (Старославянский..., 469 и след.) прибавил к ним аргументы синтетического характера. Именно это единство славян в языковом отношении в IX веке и сделало, по мнению В.С.Ангелова, возможным создание общего для них всех литературного языка, а также обусловило возникновение общеславянской литературы (Кирилло-мефодиевское...).

Как же охарактеризовать это единство в терминах сравнительно-исторического языкознания? В.В.Χиноградов, излагая концепцию Н.И.Толстого, пишет по этому поводу: "В IX веке славянские языки, по мнению А.Мейе, Н.С.Трубецкого и Н.Н.Дурново, были еще настолько структурно близки друг к другу, что сохраняли общее состояние праславянского языка позднего периода" (Основные..., 3). Именно по причине всеобщей распространенности языка Мейе, как известно, не употреблял термина "праславянский", а говорил об "общеславянском языке"; тем не менее термин "праславянский" кажется нам вслед за С.В.Χернштейном (Очерк..., 42-43) приемлемым в большей степени. Ср. также аналогичную позицию П.С. Кузнецова (Очерки ...).

Кроме языкового единства славян в IX веке., мы можем говорить об их единстве и в области литературы, политической истории, цивилизации и национального характера (Ф.Дворник. Славяне ..., XXI).{{196}}

5. См. следующие работы: Н.И.Толстой. К вопросу...; он же. Роль...; он же. Взаимоотношение...; он же. Роль кирилло-мефодиевской...; он же. Проблемы...; он же. Старославянский...; Р.Пиккио. Историко-филологическое...; он же. История; он же, Церковнославянский... См. также Й.Курц. Оценка...; 325 и след.; В.Н. Кипарисов. Старославянский... .

Характерно, что общеславянское распространение литературного языка, возникшего в результате деятельности Кирилла и Мефодия, неотделимо от общеславянской культурной общности,—здесь большую роль сыграли, правда, конфессиональные границы, Р.Пиккио пишет: "Понятие “церковнославянский язык” предполагает существование культурной общности, выражающей себя в едином наднациональном языке в областях православного вероисповедания. Конфессиональные границы почти повсеместно — в средневековье — совпадают с языковыми границами (в аспекте литературного языка), так что мы можем говорить о православном славянстве (orthodoxe Slavia), противопоставляя его католическому (katholische Slavia)" (Историко-филологическое...,14). О культурном единстве славян в средние века, о единстве "от Лабы до Χолги", писал А.В.Арциховский (Культурное..., 90).

Общеславянское распространение первого литературного языка ничуть не опровергается, а, напротив, подтверждается существованием региональных форм, или изводов, этого языка.

Термин "извод" используется обыкновенно в текстологическом анализе и применяется для обозначения особенностей текста памятника или — чаще — его графической системы, возникших в результате копирования на известной территории; ему противопоставляется термин "редакция", понимаемый как сознательная и единовременная переработка текста. "Редакция есть результат одновременного редактирования, а извод — следствие бытования" (Л.П.Жуковскан. Памятники..., 32). Думается, что термин "извод" можно употреблять и в лингвистике и обозначать им те особенности определенного языка, которые возникли в нем в данном языковом ландшафте. Термин "редакция" остается, конечно, только текстологическим термином.{{197}}

Как было сказано, наличие изводов не отрицает существования единого древнеславянского литературного языка. Региональное варьирование не снимает понятия литературного языка. Как справедливо пишет А.Едличка (О пражской..., 553), "если мы вообще принимаем принцип вариантности языковых средств для характеристики литературной нормы, то мы, естественно, не можем возражать и против такого рода варьирования". Это, конечно, не исключает самой важной характеристики литературного языка — стабильности нормы (В.Матезиус. О необходимости...). Именно поэтому, если стоять на локализационистской точке зрения и признавать болгарское, македонское или иное происхождение древнеславянского языка, нельзя забывать и о прочих славянских говорах, оставивших следы в этом языке (например, о чехо-моравизмах). В этой связи нельзя не согласиться с С.В.Χернштейном, который сочувственно приводит весьма уместную цитату из одной из работ Ламанского : "Смеем думать, что разные мнения, в свое время высказанные о македонском, моравском, болгарском, паннонско-словинском и даже искусственном происхождении древнего нашего церковного языка, взятые в совокупности, взаимно умеряемые и ограничиваемые, не так ложны и безосновательны, как может казаться тем, кто держится одного из этих мнений исключительно" (Об одном..., 326-327). Указанная вариантность больше всего сказывалась в лексике, хотя и фонетика не остается от нее свободной; поэтому прав А.Мейе, говоривший о единстве грамматики древнеславянского языка и о диалектном характере его лексики (Общеславянский .... 395).

Изводы древнеславянского языка исследовались многократно. Мы принимаем точку зрения Ф.В.Мареша (Проект...,89), который установил 6 изводов (этот автор называет их, правда, редакциями, чего мы в свете приведенного ранее терминологического уточнения не можем делать): болгарский, сербский, русский, хорватско-глаголический, чешский и румынский. О великоморавской литературной школе, которая, говоря строго,{{198}} также ножет рассматриваться в качестве извода, см. специальный раздел в исследовании Р.Вечерки (Великоморавские...); о южнославянском изводе см., например, у В.Штефанича (Проблема...), более детально о сербской, хорватском, болгарской и румынском изводах см. в исследованиях ΢.Куны (Редакция...), Й.Хамма (Хорватский...; О хорватской...; Сербская...), А.Назора (Языковые...; О словаре...), ΢.Михаила (О работе...). О чехословацком изводе писал М.Χейнгарт (Чехословацкий...), более детально о чешском — Ф.В.Мареш (Чешская...). О восточнославянском и особенно русском изводах древнеславянского языка см. в работах Н.Н.Дурново (Русские...; Мысли...).

Хотя изводы возникали под влиянием родных славянских диалектов переписчиков, противопоставленность древнеславянского языка разговорной речи сохранялась постоянно. Н.Н.Дурново (Русские...) показал, например, что древнеславянская орфографическая норма препятствовала проникновению в рукопись произношения переписчика.

Проблема извода тесно связана, далее, с вопросом отделения собственно древнеславянского текста от текста на региональном славянском языке средневекового периода. Действительно, иногда бывает трудно выяснить, древнеславякекий текст с регионализмами перед нами или текст на региональном языке с древнеславянизмами. Удовлетворительного ответа на этот вопрос не найдено (ср., однако, статистический критерий А.Назора. Языковые..., который в конечном итоге является столь же произвольным, как и прочие из числа предлагавшихся, потому что устанавливается только решением исследователя). Во всяком случае, следует со всей решительностью выступить против, к сожалению, распространенного установления принадлежности или непринадлежности памятника древнеславянскому языку на основании одних фонетических критериев. Фонетика способна — причем с погрешностями — определить древнейший период развития древнеславянского языка, который обычно называют старославянским (употребление термина "язык" было бы здесь совершенно неуместным!), но не более того. Χолее подробная критика данного ошибочного подхода предложена{{199}} нами в другой месте (О пробных...)·

Итак, древнеславянский язык является общеславянским; он выражает общеславянскую культуру; изводы имеют статус литературных диалектов в его пределах.

6. Термин "древнеславянский язык", как уже упоминалось, был введен в научное употребление Н.И.Толстым (К вопросу...), который обосновал предпочтительность именно данного термина. Развернутая аргументация в поддержку такого обоснования предложена М.М.Копыленко. Этот автор термином "древнеславянский язык" обозначает "единый литературный язык южных славян (IX-XI века), восточных славян (Х~ХVIII века), мораван (чехов) (ІХ-ХІ века) и влахо-молдаван (ХІV-ХVIII) " (Как следует...,41). Этот же автор предлагает устранить термин "старославянский язык" вообще из научного обихода; мы, однако, считаем возможным говорить о старославянском периоде в развитии древнеславянского языка.

В сноске 4 был представлен взгляд, согласно которому древнеславянский язык IX века сохранял характеристики праславянского языка позднего периода. Это концепция, однако, не является ни единственной, ни самой распространенной. Многочисленный ряд ученых полагает, что в IX веке уже имело место разделение праславянского языка на три основные ветви или даже — более того — на те диалекты, которые впоследствии сложились в региональные славянские языки. В этом случае обычно указывают на принадлежность древнеславянского языка болгарскому — так поступает, например, вслед за Шахматовым и многими другими исследователями Э.Георгиев (Кирилл..., 200 и след.). Встречаются указания и на македонское происхождение древнесдавянского языка — так поступают, например, авторы коллективной "Истории македонского народа" (99 и след.). Поэтому встречаются альтернативные термину "древнеславянский язык" наименования "древнеболгарский" (или "староболгарский") (И.С.Свентицкий. Формирование..., например, историю болгарского{{200}} литературного языка начинает с 863 г.), "древнемакедонский" или даже "болгаро-македонский" (А.Χайан. Руководство...,15). Подобный воззрениям противопоставим удачную цитату из "Тезисов Пражского лингвистического кружка": "...было бы методологически неверно считать этот (древнеславянский) язык одним из живых языков Х-XII веков" и изучать его с позиций исторической диалектологии. Старославянский язык с самого начала не был предназначен для использования его в качестве локального языка..." (Тезисы..., 32). Поэтому сказанное в сноске 4 настоящего Χведения остается в силе: словами Р.Нахтигала (Славянские..., 32) мы утверждаем, что древнеславянский язык "может служить для нас историческим представителем праславянского языка, так как имеет все его существенные признаки." Надо, правда, вслед за А.Мейе (Общеславянский..., 395) отметить, что "если старославянский язык в отношении грамматических явлений может быть сопоставлен с общеславянским языком, то лексика его носит диалектный характер".

7. О самостоятельной литературной деятельности Кирилла см., например, в специальной (44-й) главе книги Ф.Гривца (Константин..., 221-224).

Разнобой в именах учеников Кирилла и Мефодия объясняется тем, что в пространном житии Климента Охридского, в Болгарской легенде, в одном месте упоминается Лаврентий, а в другом — Савва (см.: А.Милев. Греческие..., 110,81; комментарий по этому поводу там же, 115).

8. Надо, кстати, отметить, что данная цитата неправильно переведена в работе Е.Т.Черкасовой (Причинные..., б). У нее сказано: "Лучше было бы не ставить в один ряд Евангелие и Псалтырь по языку перевода", хотя у Ягича говорится прямо противоположное. Ср.: "... tritt der nicht unbedeutende Unterschied zwischen der Sprache der slavischen Evangelien- und Psalmen-textes und jener des Codex Supasliensis hervor. Dieser Unterschied ist so bedeutend, dass es vielleicht besser gewesen wäre, das letzte Denkmal nicht mit der Evangelienubersetzung auf gleiche Linie zu setzen".{{201}}

Как видим, Ягич противопоставляет друг другу не Евангелие и Псалтырь, а Евангелие и Псалтырь, с одной стороны, и Супрасльскую рукопись, — с другой. Перевод немецкой цитаты на русский язык см. в основном тексте.

9. В основном тексте мы упоминали о позиции И.В.Ягича, полагавшего — на основании сопоставления чтений краткого апракоса и чтений, дополняющих до тетра, — что имеющиеся здесь расхождения обязаны своим происхождением работе не одного лица, а именно двух лиц (К проблеме древнецерковнославянского..., 11,55). Эта же точка зрения была свойственна и Χондраку, и Ван-Χейку; наша аргументация против такого взгляда — об этом также говорилось в основном тексте — приведена на стр. 104. Здесь же мы хотели указать на позицию Л.Мошиньского, который, соглашаясь с Ягичем, Χондраком и Ван-Χейком, считает, что Кирилл перевел краткий апракос еще в Χизантии, а Мефодий дополнил его до тетра уже в Моравии (Древнецерковнославянский..., 376 и след., особенно 381). Таким образом, он думает, что искомым вторым человеком был ни кто иной, как Мефодий; авторство Кирилла и Мефодия как переводчиков полного евангельского текста, несмотря на осложняющие обстоятельства, в концепции Мошиньского остается незатронутым.

Χесьма интересна позиция К.Горалка: он признает первичность перевода краткого апракоса, но солуньским братьям безусловно усвояет и четвертоевангелие. Χолее того: по его мнению, от последующих правок больше всего пострадали как раз аправосы (Асс, Остр), в то время как четвероевангелия (Map, Зогр) сохраняют древние особенности.

10. Названа так по имени Лукиана, создателя экзегетической школы в Антиохии.

11. Содержащийся в основном тексте пессимистический взгляд на поиски той редакции греческого Евангелия, которая легла в основу перевода первоучителей, не должен истолковываться таким образом, что проводимые в литературе вопроса и далее в нашей работе сопоставления лишены смысла или ненадежны. Это не так{{202}} по следующий причинам.

Во-первых, разночтения в греческих списках таковы, что вызывают дискуссию у специалистов по текстологической критике Нового Завета лишь применительно к восьмой части всего текста (Н.Мольнар. Кальки..., 101).

Во-вторых, если множество славянских слов-вариантов относится к греческому слову, не имеющему установленных в данный момент разночтений (такое случается, если судить по изданию Нестле-Аланда, довольно часто), то вероятность ошибки не слишком велика.

В-третьих, если интересующая нас лексема имеет в греческом разночтения, нередко оказывается, что в славянском тексте ей разночтения не соответствуют и славянская лексема обнаруживает свою зависимость от определенного греческого варианта, так что незатруднительно определить источник перевода. Так поступал, например, А.Х.Востоков в своем издании греческого текста, соответствующего тексту Остр.

Оставшиеся случаи, когда греческим лексическим разночтениям соответствуют славянские варианты, затрудняющие определение исходного греческого слова, немногочисленны и ни в коей мере нѳ затемняют общих выводов по славянской лексической вариативности в переводных памятниках. Тем не менее ради повышенной строгости мы решили подобные случаи не рассматривать.

Критическим изданием для нас служит греческий Новый завет Эб.Нестле, Эр.Нестле и К.Аланда. Кроме того, мы использовали греческий Новый завет в издании К.Аланда, М.Блэка, В.Метцгера и А.Χикгрена как более простой в употреблении — в этом издании приводятся только те разночтения, которые существенны для переводчика. Для справок по новозаветной койне использовались грамматики Ф.Бласса и А.Дебруннера (Грамматика...) и Г.Штейера (Справочник...) и словари В.Бауэра (Греческо-немецкий...) и Э.Софоклеса (Греческий...).

12. См.: И.Вайс. Евангелие... .{{203}}

13. Применяются следующие сокращения наименований евангелистов: Матфей — Мф, Марк — Мр, Лука — Лк, Иоанн - Ио. Точка не ставится. Первая цифра после наименования указывает главу, последующая или последующие — стихи. Если цитируются разные главы у одного и того же евангелиста, то они отделяются друг от друга точкой с запятой} стихи из одной главы перечисляются через запятую.

14. Библиографические сведения о древнейших славянских письменных памятниках с указанием изводов и изданий см. у Е.Э.Гранстрем. О подготовке...

15. Относительную древность Сав, написанной кириллицей, но восхрдящей к глаголическому протографу, по отношению к глаголическому Ассеманиеву кодексу показал В.Н.Щепкин (Рассуждение..., 1 и след.). Абсолютную временную и территориальную принадлежность Сав установил В.Погорелов: "датируется по времени началом X века, по месту — северо-восточной Болгарией" (Опыт..., 85). Указанная принадлежность поддерживается также Л.П.Жуковской, — правда, без развернутой аргументации (К истории..., 43).

16. СМ., например, М.Халле. Старославянское..., Г.Лант. Грамматика...; Н.С.Трубецкой. Староцерковнославянская...; ΢.Елитте. Проблемы... . Кстати, последняя работа наглядно опровергает мнение, согласно которому общетеоретическое исследование предполагает пренебрежение материалом.

17. О предмете контактологии см.: Е.М.Верещагин. Психологическая..., 59,66.{{204}}