Предыдущая глава | Оглавление | Эпилог

ЭПИЛОГ-1?

					В трюмах голов, как золото инков,
					Тлеет мечта, дрожит паутинка.
					Прямо - хана, налево - сума, направо - тюрьма.
					А здесь - перекрестье. В нём - или-или,
					И шхуна уходит из Гуаякиля.
					Не удивляйся - именно так и сходят с ума.

						Олег Медведев. Марш небесных связистов

А что, нормальный такой ход - оформить репетицию-сыгровку как концерт для "дорогих выпускников".

Бывшая танцплощадка "Чайка" теперь, оказывается, дискотека "Весёлая нотка". "Весёлая ночка?" - удивлённо переспросила Полиева (колонки действительно фонили до зубной боли), и Олег нарочито громко, чтобы гарантировано услышал Гапоненко (ещё и глаза демонстративно скосил в его сторону с пошлой ухмылкой), заметил: "Ирочка, о поступлении думать надо!" Лерыч только головой покачал - дозвездишься, мол, оборзевшее чмо, рано последний звонок в голову ударил... Мадоян на его месте так бы и сказал - но у Ашота слишком хорошие манеры, чтобы встречаться с одноклассницей. А тем более, позволить, чтобы одна отбила тебя у другой, да ещё и бывшая "собачка" у хозяйки. Кульминация сей драмы разворачивалась на осенних каникулах прямо на глазах - в поезде, в Туле и в самой Ясной Поляне (Олег тогда фраппировал русисток школы, в полном составе присоединившихся к паломничеству, высказываниями о его объекте как сумасшедшем старике и основателе секты, оплевавшем Шекспира чисто из-за зависти и т.п. дешёвым экстремизмом. На вопрос "зачем тогда едешь?" отвечал: из принципа). Оля Калинина, демонстрируя свою независимость и неотразимость, тут же, не отходя от Тулы, столь же цинично, как тряпку ("Эрик, как ты считаешь, девочка может первой признаться в любви?") захомутала лучшего Валеркиного друга (Войтович, уйдя после восьмого в техникум, оставался органической частью класса и участвовал с ним во всех внешкольных мероприятиях, не исключая и этой поездки), с которым честно проигралась до Нового года...

Кстати, о Калининой: Олег запоздало понял, что в его подначке опять прозвучал смысл, которого он не закладывал - поступать-то им с Полиевой предстоит вместе на филфак. А это обстоятельство Лерыча и так иррационально раздражает.

Смешной такой...

На танцплощадку он с ними завернул, спасаясь от накатившей безысходности, когда класс - уже, слава богу, бывший - звеня прицепленными колокольчиками, словно стадо коров на выпасе, забрёл в этот уголок парка, которого он старательно избегал почти четыре года.

Тоже, само собой, иррационально.

Ещё как-то можно объяснить, почему он все эти же годы избегает уголка в саду Шевченко за киноконцертным залом "Украина", перед верхней площадкой Каскада, где им со Славкой Федулеевым в своё время преградили путь два рослых чувака: "Ребята, вам направо, в посадочку... Тихо, спокойно"... Кровь тогда ударила в голову, за прыгающими огненными червячками из воздуха соткалось, перегородив спуск в овраг, к которому их любезно направляли, призрачное здание с абсурдной в городе надписью "Дельфинарий". Олег не успел удивиться этой нелепости, как обнаружил себя наверху лестницы Каскада, почему-то вертикально стоящей перед глазами вместе с чащей, в которую низвергался водопад - ещё выше нарезал по Клочковской кольцо дребезжащий трамвай 17-го маршрута, на который готов был обрушить свою тяжесть стеклообъём бассейна "Спартак", куда он сопровождал братца-второклассника в школу олимпийского резерва... а из каких-то причудливых глубин подсознания, породивших образ фантастического дельфинария, эхом донеслось "Яна Клочкова" - ну да, улица Клочковская, но кто такая Яна? этот вопрос метнулся молнией в сознании, прежде, чем в ушах зазвенел собственный ещё не мутировавший голос, безуспешно пытавшийся достичь сквозь шум воды и улицы копошащихся вокруг чаши людей: "Помогите, там парня бьют!" А Славка уже сердито орал ему что-то из-за грохочущего рукотворного водопада, ступеньками десятью ниже - наивный, кто средь бела дня за ними погнался бы?

(Забавно, кстати, тасуется колода: именно от Федулеева классе эдак во втором-третьем впервые услышал, что есть такая повесть "Сто лет тому вперёд", и там есть такой персонаж Весельчак У, "и ты на него похож, га-га-га". Тогда это как-то не мотивировало её прочесть, гы-гы-гы...)

Конечно, и туда он ни ногой на самом деле вовсе не из страха новой встречи, ничтожно маловероятной, а из стремления уйти от неприятного воспоминания - не столько угрозы, сколько позорного, в общем-то, бегства.

Но встречу, произошедшую здесь, он все эти годы снова и снова проигрывал в памяти, настойчиво возвращался к ней, как житель планеты Шешинеру к пресловутому ананасу. А вернуться физически на это место - ни-ни. "Эффект, ммм..., скажем, Торвальдсена". Или просто табу. Алиса как раз объясняла, что этот самый эффект трудно отличить от посылов и мотиваций собственной воли, к тому же он обычно рационализируется сознанием в порядке психозащиты.

И вот сегодня внезапно оказался здесь. При том, что отнюдь не собирался пополнять собой дефилирующие по городу стада с колокольчиками и с лентами, да ещё в нестройных рядах уже, слава богу, бывшего класса. Особенно после того, как Андрюха Корнич весь день, с самой линейки, когда цепкие пальцы девятиклассниц клеймили их этими самыми колокольчиками, нудел над ухом (то бишь глубоко под ним, с левофлангового своего роста): "Ты разве не чувствуешь, что это всё в последний раз? Разве не щемит?" Дощемился, что оставалось одно желание - скорее смыться домой от этого цирка...

Именно потому и отправился с шоблом в парк - чтобы ещё усилить идиосинкразию, которую выработала школа за десять лет. Наступить на горло собственной песне.

Наступил. По горло, до подбородка...

Словно махом привёл в интимнейший уголок души, куда сам четыре года боялся заглянуть, толпу посторонних людей с улицы.

Понятно, что бред. Но видеть сквозь распахнутые широкие двери кафе "Молодёжное", куда сам так и не решился войти, Калинину за столиком, где сидела она (пусть даже столик другой, но место то же) - к такому кощунству Олег оказался морально не готов. Землю крутануло под ногами, казалось, вот-вот повторится мартовский нервный срыв - и опять в связи с Калининой... вот как раз память о нём и о том, что виноват в нём, по сути, был сам, удержала на ногах. Уж в том-то, что Оленька села за первый свободный столик, вины её совсем никакой.

Во всём остальном, положа руку на сердце, тоже. Но фобию это не успокаивает, а совесть - вообще наоборот.

Потому-то и поспешил в пустующий круг танцплощадки, поближе к ракушке сцены с какофонящим колонками, чтобы засыпать звуками пропасть раскрывшейся пустоты. Потому-то и ведёт себя так агрессивно, сбиваясь на хамство.

Да, дурак. Он в курсе, спасибо.

Алиса говорила: "Прислушивайся к себе и обстоятельствам, делая выбор". Он сегодня честно прислушивался. То ли в знаке ошибся, то ли это и имелось в виду. Но теперь по-любому требовалось оглохнуть. Пусть на малое время.

На сцене между тем симпатичная девушка, с переменным успехом борясь с микрофоном за оптимальное расстояние, выводила предсказуемую для аудитории семнадцатилетних тёлок, обвешанных белыми бантами, песню "Куда уходит детство?" из фильма "Фантазии Веснухина". Забавно - Олег к стыду своему только недавно узнал, что слова принадлежат его шефу по литкружку Вадиму Левину, на чьей "Глупой лошади", можно сказать, вырос. Даже не так: узнав, к ещё большему стыду, что текст песни "Куда уехал цирк?" его авторства, уточнил и насчёт этой, так как очевидная же тема с вариациями. "Цирк" в своё время не впечатлил ни прозвучав в каком-то совершенно убогом детском фильме с неплохими актёрами (но, судя по содержанию, по заказу Госкомспорта - и вкусы диктовал заказчик), ни перепетый Леонтьевым. И лишь когда зимой того-самого-года из Донецка приехала в гости кузина Ира (на которую смотрел теперь совсем другими глазами, как на участницу, пусть и косвенную, грядущих фантастических событий, с мистическим трепетом) и среди прочих песен на растроенном пианино под запись на кассетник "Весна" спела и её - тогда-то (а вернее, уже слушая запись) слова, их двойное дно и скрытый невыразимый смысл проникли до глубины сознания...

Кажется, это называется "инсайт".

Литературный кружок - это тоже результат "прислушивания к себе и обстоятельствам" в значительной мере. В этом году Левин вёл в их школе "малую академию" в младших классах, ну и навязчивые учителя в очередной раз организовали встречу: "у нас тут есть мальчик в десятом, стихи пишет вроде бы неплохие"... От предыдущих попыток свести с местными поэтами Олег раньше уворачивался, от Вадима Александровича не удалось. К его чести, тот сразу отфутболил во Дворец пионеров к своему преемнику по уходу за талантами и графоманами ("Охрименко, имя-отчество легко запомнить - как у Суворова"). Олег сказал: "да-да, конечно", никуда идти не собирался, но уже спустя неделю тёзка Суворова сам приехал к ним в школу провести беседу-семинар с редакторами классных стенгазет. Причём честно начал с того, что "я вообще-то к прессе имею очень косвенное отношение, на самом деле я"...

Тут-то Олежка и офигел - не столько от факта, что гора пришла к Магомету, сколько от того, что его самого на этой встрече быть вообще-то не должно бы. Как раз недавно Калинина, тогда ещё комсорг класса, внезапно удивила всех своим докладом на отчётно-выборном собрании в начале учебного года, промямлив вместо него что-то маловразумительное, а затем запросила самоотвод на пролонгацию полномочий. Новым комсоргом была "избрана" (назначена классной руководительницей с последующим единогласным голосованием), кстати, Полиева, ранее её зам - не был ли этот демарш следствием их никому ещё не заметного соперничества за Валерку? Избавившись от Ирочки в замах, Калинина в результате поимела в замах Олега, дотоле числившегося "заведующим редколлегией", фактически же составлявшего её единолично. Вот Оле-то как новому заву и полагалось явиться на это мероприятие - но оно совпало с соревнованиями женских волебойных команд 10-"а" с 9-"б", в результате отдуваться по старой памяти пришлось Олегу - и мяч оказался в корзине. Как тут было не задуматься - не Проект ли? И в результате не сдаться в плен Александру Васильевичу?

Проект не Проект, но посещения литкружка, знакомство с ребятами, которые действительно пишут, лишь окончально усугубило его комплексы неполноценности. Оставалось уповать, что "некоторых признаков", о которых говорила Алиса, не будет, и тискать рóман ему не придётся.

(Признаки, конечно, были, но пока не те, а позитивные и неизбежные: выход Фильма, год спустя - XXVII съезд КПСС, в котором ещё никто не распознал начало конца. До тех в любом случае оставалось ещё долго - а значит, впереди долгие годы терзающей неопределённости, и прожитые четыре - только цветочки)

А вот с кружком археологическим - это уже непосредственно Алисина наводка была. По её словам, с неким участником Проекта Олег должен познакомиться "либо в 1984 году на раскопках Херсонеса, либо уже в университете". Поэтому когда в начале восьмого класса неутомимая классная руководительница Татьяна Александровна организовала занятия археологического кружка прямо в школе с перспективой летней экспедиции именно в Херсонес, вопросов "Проект-не-Проект" не было.

Только вот и Херсонеса не было - в Севастополе тем летом внезапно ужесточили паспортный режим. Удалось "вскочить в поезд" Донузлавской экспедиции, копать городище Беляус - но там кроме их "пионерского" состава участников-компатриотов не было, а руководителя кружка Олег "прозвонил" ещё раньше и сделал вывод, что Алиса говорила не о нём.

Так что теперь с Алискиной подачи в университет поступать приходится. Хотя - а куда ещё? Не в ХИИТ же, как все галдят, чтобы быть там "сыном Евгения Алексеевича"? Не говорите, куда мне поступать, и я не скажу, куда вам идти. Нет, Алисы это не касается.

В археологическом кружке их с Калининой пути впервые и сошлись. Ранее единственный раз общались в шестом классе во время районной олимпиады по русскому языку, она как раз только что перевелась в их школу из Солоницевской (кстати, разделили с ней тогда второе место - выйти в область обречено было некое юное дарование, написавшее сочинение на предложенную тему "Моя любимая книга" о трилогии Леонида Ильича). Её параллель была "а", от них после восьмого уйдёт больше всего, так что остатки распределят между "б" и их "в", который и станет 9-м "а" - хотя от бывшего "а" там окажутся всего четыре девчонки, включая Калинину.

Но это всё потом. А в экспедиции...

В экспедиции, на обнажаемых руинах греко-скифского городища (скифский слой прокопали задолго до них) Олег снова испытал то пограничное состояние, которое накатило тогда на вершине Каскада - но не от стресса, а от умиротворённости, которой дышала земля древнего Тарханкута, впитавшая память многих веков и народов - и делящаяся этой памятью, стоило лишь прислушаться. Над Донузлавом в чернильной ночи горели грозные огни, военный корабль время от времени курсировал по морю - это казалось хрустальным и призрачным среди убедительной реальности камней, на которые достаточно положить руку, чтобы они заговорили...

Только трудно было перевести эту речь на вразумительный язык. Рождались стихи - как обычно, бездарные...

"Время. Нравы. Судьбы. Стечения. Небо. Не было ни звезды, ни просвета. Вдруг - капиллярным кровотечением расползлись по погону языки рассвета. Словно бальзаковская шагрень, сжималась ночь. Холодина чёртова! Над Беляусом разгорался новый день одна тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого. Солнечный скальпель режет без прений - горизонтом ложится бескомпромиссный прочерк. Две стихии, два измерения вновь расходятся. До следующей ночи"...

Сперва пытался дать этому какую-то псевдонаучную формулировку вроде когерентности колебаний кристаллической решётки Земли в этом месте с его биополем (лучше бы, конечно, что-нибудь в терминах пресловутой квантовой механики, да литературы нужной в экспедиции не было). Потом махнул рукой - зачем придумывать имя тому, что и так работает? Ради самоуспокоения, иллюзии того, что названное понято? Так он уже перерос такие примитивные приёмы.

С голосом камней и шёпотом моря, то гармонируя, а то и в унисон, звучали осколки исторических фактов - острые и бесформенные, как черепки из отвала - и затейливый орнамент легенд, от античных до археологического фольклора, впрочем, тоже сплетённых между собой до нерасторжимости. Олега сильнее всего зацепила история самой, пожалуй, известной здешней находки - синопской амфоры с нацарапанной надписью "Майдат, сын Фиса - Да. Приду" (или даже "Приползу"). Лаконичное любовное письмо из-за моря, то ли сопроводительная записка на амфоре-посылке, которое неизвестно, дошло ли до адресата, но пережило тысячелетия и вынырнуло из забытья под лопатой археолога. Лаконичное, как само имя адресата, зажившее собственной жизнью, имеющей мало общего с жизнью былой носительницы - так же, как имена Лесбии, Лауры, Беатриче, Лили Брик...

"Да", - шептал остывающий в вечернем зареве руст Южной башни.

"Алиса", - отвечала улыбка морского рассвета. Хотя откуда ей взяться здесь, на юго-западе, кроме как в корявых виршах? Неважно - отвечала...

Имена, разделённые тысячелетиями, сливались в одно своей удалённостью. Недостижимость рождала надежду - ту, иррациональную, которая приходит лишь туда, где не остаётся места расчёту и шансы стремятся к нулю...

"Олег - Алисе. Дойду"

В конце концов, его жизнь, как бы она ни сложилась - у неё на ладони, как мокрая галька, поднятая из-под сбежавшей волны. Здесь, слушая прошлое, он отчётливо это осознавал и гасил в наступающих на берег волнах Понта боль непреодолимой разлуки. Ради этого стоило промахнуться с Херсонесом.

Если бы только в этот диалог с Прошлым, перерастающий в монолог, адресованный в Будущее, не вторгалось Настоящее. Которое за два года после Встречи стало совершенно невыносимым.

А в последующие два после Беляуса станет ещё невыносимей, потому что обретёт конкретное лицо и имя. И останется рядом.

Экспедиция, возглавляемая легендарной Ольгой Давыдовной Дашевской (двойная рифма с Да), была полна интересных личностей, пусть даже многие из них придавали чрезмерное значение пятому пункту (общему практически для всего московского состава, за исключением разве что собачки-водолаза с филистимским именем Далила - а вот и третье "Да") и паролю "наш". Но всему этому многобразию Калинина, сама того, очевидно, не желая, бросала вызов своей эталонностью. Человек своего времени, готовая иллюстрация к статье о нём. Образец по всем статьям - не идеал, но и не шаблон, именно образец, если чувствуете этот семантический нюансы. Спортивная фигурка в бронзовом загаре, спешно избавляющаяся на пороге пятнадцатилетия от остатков подростковой угловатости, каштановая стрижка-каре - девушка с плаката, гармонично вписанная в контекст эпохи. Стандартная и потому предсказуемая до банальности во всех словах и поступках - но именно этим уникальная, по крайней мере, в своей среде. Живой норматив, материализовавшаяся эпоха...

Что поделаешь - когда в шёпоте камней и звонком хохоте невидимого рассвета захудалая даже при жизни крепость становится Столицей Вечности, а синопский гончар Майдат - культурным героем чуть ли не уровня демиурга, ничего не подозревающая Оленька тоже оказалась обречена на мифологический масштаб.

Да и Калинина. Да vs. О.К. Утверждение versus закругление, округление... Два имени-междометия ("вигуки" по-украински), символизирующие свои эпохи - на чашах весов, между которыми бесконечность. А по центру - мачта над навесом столовой ("Беляузскій трактиръ") с флагом экспедиции, эдакий Весёлый Роджер с амфорой (судя по ручкам, не синопской, и на том спасибо), где череп, напоминающий о раскопанных в прошлые десятилетия скифских курганах, столь же до усрачки символично рассекает своей мёртвой ухмылкой кольцо девиза - In corpore nigro mens sana, вечная мудрость вооружённых кайлами и лопатами по обе стороны связующей нити дней...

"Столы опрокинуты. АмфОра. Лопата. Кирка. Череп. Флаг. ПолотонИще... И через продольную рану заката легли глубокие шрамы лунищи. Конец! Розами рассыпались ноги, в дифирамбах изливались продажные барды. Каменным идолом по лунной дороге вламливалась в Столицу громада Стандарта. Понт выгибался услужливой лужицей. Луна моргала с восторгом киклопа. А мне? плакать, тужить? Не тужится. Слёз не то, что на Понт - на Лопань... Всё! И снова космос стал хаосом, всё смешалось - Евпатория, Хоста... На тысячелетия воцарилась над Беляусом диктатура подлости, хамства и ГОСТа. Легла Столица основанием трона - каменным, для его, вседержителя, зада. Ольга Калинина - prima donna. Жуть. Кошмар Алигьерова «Ада». Кто-то резал нервы гитары, аккордийской дикостью пульсировала рана... В свете молочной Селеновой фары сбывалось Откровение Иоанна. Ноги у Стандарта, увы, не глиняные. Трон вниз. Выпрямился. Встал во весь рост. Семиголовым зверем с порфироносной Калининой вознёсся над Столицей каменный ГОСТ"

Алиса говорила: "рационализация как психологическая самозащита". Фиги с две. Олег пытался внушить себе, что отторжение, которое вызывает у него Ольга (не столько она, сколько Настоящее, знаком которого бедная девочка оказалась почти случайно, как любой знак - первое наиболее подходящее в качестве плана выражения, что подвернулось) - всего лишь подсознательная маскировка того, что она ему на самом деле нравится (а кому она не нравится?), но шансов никаких, а гордость признать сие не позволяет, потому "зелен виноград"... Да это первое, что пришло бы в голову, услышь о такой немотивированной антипатии от кого-то другого.

Но себя-то не обманешь. По крайней мере, не обманешь, внушив, что обманываешь. Это как маленьким любил развлекаться со створками бабушкиного трельяжа, пытаясь создать как можно больше взаимных отражений и убеждаясь, что под каким углом их ни ставь, бесконечности не достигнешь, где-то на пятом убежит за рамку, куда не заглянуть. Здесь убегает уже на втором, психология - капризная штука...

"А утром опять - штык за штыком культурный слой, память, душу - лопатой. Там, где и скальпель ком оставляет, структуру безнадежно нарушив..."

Уже к концу экспедиции поймёт, а позже и сформулирует, что Калинина просто-напросто аккумулировала его неприятие реальности, накатившее после той блаженно-проклятой Встречи, непрестанно усиливаясь эти два года - и теперь, на прорастающих из земли развалинах античной крепости, среди шёпота Времени ставшее совсем невыносимым. Вот и сконцентрировалось в ней, давая возможность воспринимать всё остальное пусть и чужим, но не враждебным. Но концентрат оказался таким ядрёным, что не мог не засесть занозой мучительный вопрос: почему? Почему Алиса смогла полюбить чужое время, где оказалась не по своей воле, при всей его чудовищности для попаданки из прекрасного далёка (так, конечно, не формулировал, это гоголевское выражение обретёт новый смысл только весной следующего года) - и почему он, выдернутый ею из его потока, не может заставить себя не ненавидеть собственную эпоху, максимум на что оказался способен - зафиксировать это отторжение на первом подходящем объекте?

Неужели он в самом деле такое ничтожество? И более того - неужели там в нём так ошиблись?

А потом - новообразованный 9-"а" и два года в одних аквариумах с Калининой ежедневно. Но школа это так - время, имеющее к жизни ещё более отдалённое отношение, чем сон, низкопродуктивный процесс ввода и обработки информации, вертикаль взаимоотношений. Какое там общение - тем паче, с их распределением социальных ролей в этом, с позволения сказать, коллективе? Само её присутствие, впрочем, обеспечивало дискомфорт, и непонятно, чем сильнее - ею самою или собственной постыдной фобией. Даже её синий костюм - то ли новая российская форма для старшеклассниц, то ли пошито по её мотивам - выглядел среди единообразия коричневых платьев и чёрных фартуков не вызовом, а высшим пилотажем эталона - столичного, до которого обречены не дотягивать провинциально-республиканские. Для полноты впечатления она, живя с младенчества на Украине, тем не менее была освобождена от изучения не только украинского языка (как многие, разжившиеся в младших классах справками особо больных, а потом - не догонять же?), но и литературы - причём каким-то чудом действительно не понимала языка, которым и в их русскоязычном городе была заполнена треть эфира, прессы, а про книжные полки и говорить не приходится.

Правда, в последний год ветром перемен, о серьёзности которых никто ещё не догадывался, пригнало постановление обязать таковых освобождённых не только присутствовать на уроках, но и отвечать, в том числе и по-любому пролетающих с аттестацией десятиклассников. В городе в это время как раз начали менять украинские названия станций метро на русские, так что логичность новых веяний полностью гармонировала с идиотизмом применения их к выпускным классам. Никто его особо не рвался выполнять - какой смысл, раз аттестации всё равно не предвидится? - но Оленька болтовнёй на уроке как-то попала под раздачу желчной Евгении Александровне и была проинформирована, что её в следующий раз спросят. К следующему разу честно приготовила и озвучила (у доски - этот ритуал, занимающий драгоценное время урока, Евгенией Александровной соблюдался в неприкосновенности, как и ежедневная пересдача должников утром за полчаса до начала занятий (единицы в журнале при этом исправлялись на четвёрки, так что грозящей тройки можно было избежать таким хитрым образом), как и неизменная стандартная схема её уроков - опрос, новый материал, иногда с заранее разданными докладами по нему) ответ на "отвяжись" - по-русски, естественно. При этом стихотворные строки также цитировала в буквальном русском переводе, звучащем, разумеется, деревянно и просто нелепо, на что Калинина недвусмысленно обращала внимание своей недоуменно-презрительной интонацией типа "набор слов, а смысл?" - как будто проблема заключалась не в её собственном "переводе", а в оригинале. В эти минуты Олег внезапно и навсегда стал украинским патриотом...

Калинина к тому времени давно и уверенно ходила в неформальных лидерах класса, куда год назад триумфально влилась. Дружба с Ингой Фещенко, вроде бы как сложившаяся на уровне ручкования шерочки с машерочкой на Беляусе, осенью благополучно свернулась, когда стало ясно, что в "собачках" Олю держать не получится - поводок не выдержит. Бесцеремонно вторгшись в экосистему класса, несколько лет сохранявшуюся практически неизменной (уход после восьмого "тихих троечников" ни на что особо не повлиял), она её довольно быстро переформатировала, создав собственный клан. И честолюбивую Ингу бесило даже не столько это, сколько "комплекс Сальери": ей, с младших классов прилагавшей немало усилий к достижению и удержанию лидерства, к борьбе с другими кланами, на собственных ошибках овладевавшей искусством манипулировать людьми и плести интриги, было невыносимо, что Калинина к этому лидерству не стремится и не ценит его: само приплылло, ну и ладно, в хозяйстве сгодится... Даже вероломный демарш Полиевой восприняла со стоическим спокойствием - тебе он нужен? забирай! позволил себя забрать? значит, меня недостоин, делов-то. Человек, действительно знающий себе цену, а не набивающий её, как та же Фещенко.

Поразительно, но в этом они с Олегом совпадали, как обычно совпадают противоположные крайности. Он в стороне, она над, а по сути - оба вне. И приятного в этом было мало, тем более, что Калинина успешно подтверждала присвоенную ей почти случайно роль камертона эпохи: задавала в классе планку и ритм, которые были ни чем иным, как пульсом современности. Не "рубежи, к которым надо стремиться" (долгожданный Фильм, хотя и стал разочарованием трёх лет - неужели Алиса всерьёз называла это "шедевром"? - подарил несколько классных формулировок), а рамки, за которые не надо выходить.

И паки и многажды хотелось выть от одиночества в толпе всерьёз верящих, что Прокрустово ложе - средство измерения роста, а не орудие пыток и казни.

Quo usque tandem abutere, Standarte, нашу пациенцию?

Как там было?

"Резко ритмы прорезал стон. Мачту обвил беляусский лозунг. Какой-то хмырь - то ли Демосфен, то ли Цицерон - возник на развалинах и принял позу: «Чьи это каменные конечности? Трусы, дезертиры! Покинули пост! Что на руинах Столицы Вечности делает этот непрошенный ГОСТ? Крошится… Крушится… Гибнут amores. Ныне любовь - persona non grata. Когда-то в ярости "o tempOra! o mores!" взвопил я на заседаньи Сената. Но разве моими гневными ores тронуть каменное ухо Стандарта? АпокалИпсис! Morti - amores! Всё! Любви уготован Тартар!»"

Ага, латынь та ещё. Под стать рассвету на юго-западе.

"Ждёт заслуженной кары Туллий, глупым криком встревоживший улей..."

Кара пришла уже в этом году, после зимних каникул. Неугомонная Татьяна Александровна, загодя готовя питомцев к прощальному кругу позора, сиречь вальса на выпускном, организовала занятия по бальным танцам, которые под страхом расстрела принудила всех посещать. Две шеренги - "мэ" и "жо" - лицом к лицу, правый фланг. Ну да, Калинина в своей шеренге тоже самая высокая, это не новость. Новость то, что они, похоже, окажутся в паре, причём не только сегодня, а до самого конца этой бодяги. Конфуз и глобальная катастрофа!

Сука-судьба, казалось бы, протянула руку спасения в лице стоящего слева Андрея Олещенко (позывной "Лещ" с первого класса не только отфамильно, но и от худощавой внешности, в последний год также "Николай Островский" - после того, как изображал оного в театрализованно-литературном монтаже, да так что приглашённый племянник первообраза - у Татьяны Александровны всё-таки фантастические связи! - не сводил глаз). Андрей совсем ненамного ниже, но не сутулится, а оказаться в паре с Калининой был бы не прочь (а кто прочь, кроме?), поэтому нарочито равнодушным голосом предложил:

- Поменяемся?

Олег не заставил себя упрашивать - но разве второй постулат хронофизики обманешь? Следом сенсей скомандовал перестроиться в две шеренги, и Олег начал догадываться, что случилось непоправимое. Та и есть - фронты двинулись навстречу друг другу, первые стали последними и последние первыми... Он сам обрёк себя на пару с Ольгой своими манёврами - как Эдип, замочивший папашку и женившийся на матери именно потому, что пытался этого избежать. Кто сильнее грыз локти, он или Лещ, неизвестно, но винить кроме себя теперь некого.

Локти, конечно, метафора, но повыворачивать суставы пришлось, потому что реально занемели. У Оли тёплые и слегка влажные ладони - а по телу от них мурашки и дрожь, как в детстве от мохнатых гусениц. И она это явно чувствует, и интерпретирует наверняка по-своему - ей не привыкать к дрожи и неровному дыханью, а что по противоположному поводу, так кто ж это различит, если сам говорил, что противоположные крайности совпадают... В этих мыслях только и почерпнул силы прогнать дрожь - но надо же ещё и двигаться, а если у тебя и без того координация бегемота, а тут ещё и сковало от близкого контакта с Чужим, самим воплощением инаковости, ненавистной эпохи, в которой обречён жить... И вот она уже задаёт ритм и такт тебе - буквально. Каков сарказм судьбы или Проекта!

А при всей её правофланговости лицо на уровне твоей груди, а её крепкий бюстик - на уровне твоего обвислого брюха, а её подтянутый живот... впрочем обойдёмся без дальнейших анатомических подробностей - благо мышцы сковало не настолько, чтоб это можно было принять за эрекцию. Главное, что при взгляде сверху каштановая чёлка выглядит совсем, как у Наташи в Фильме, и пусть Наташа ни разу не Алиса (хотя местами близко, очень близко), но от такой "рифмы" становилось совсем тошно. А из-под чёлки и пушистых ресниц - карий взгляд, требовательный и терпеливый: ну, с движением ног разобрался, ритм уловил, молодец, только ногу дальше протягивать надо... А как её дальше протянешь - там же... ты... (брррр!)

В общем, достался Олечке не партнёр, а мученье. Мученье, положим, взаимное, так что Олег втайне утешался и где-то даже злорадствовал, хотя понимал, что Алиска этого не одобрила бы... а то и обожгла бы взглядом, не чета калининскому, так что мало б не показалось. Но оказалось, Калинина тоже не лишена склонности к мазохизму, как и он (ох уж эти сходящиеся противоположности...) - азарт девушку разобрал от неподатливости материала и неподъёмности задачи. Договорилась с сенсеем, чтобы тот в конце уделял им немного времени индивидуально - и её терпеливо дожидался сменивший Войтовича на посту ангела-телохранителя Сашка Нерозя. На пару раз и дополнительно после уроков растащила его остаться для закрепления материала.

Олег её даже зауважал - по крайней мере, не мог не отдавать должного её упорству. И в то же время был бессилен совладать со своей фобией, переходящей в отвращение - не к ней, тысячу раз нет! - к тому, что было для неё своим и естественным, как среда обитания, что пропитывало её, как губку, дотронься - потечёт...

...или к тому, что сам произвольно связал с её образом там, на Беляусе, а теперь мается дурью и изливает негатив на человека, вся вина которого в том, что комфортно живёт в своём времени и органичен в его рамках. Подсознательно пытался, сконцентрировав негатив на ней, уменьшить его вокруг - и се, пьёшь его в итоге полной чашей. Смотри не захлебнись!

Вам не понять. Не прошибёшь вас стонами. Тогда лишь получите достойный урок, когда над вашими Мóсквами, Нью-Йорками, Лондóнами поднимется хороший разноцветный грибок... Впрочем, это не то, это хуже... Отары прут с горизонта окровавленной памяти. А вы - слепые! - насилуете гитару и ту же ноту упорно тянете...

"Слушайте, а вы так похожи", - говорили им, противоположным крайностям, объединённым в танцевальной паре. Было что-то общее и в чертах лица, и в причёсках, даже одевались похоже - чёрная водолазка с красными швами у обоих. Брат и сестра. Да, соглашалась Оля, нас в экспедиции Вовчик Феськов даже перепутал. Тогда все донашивали с весны красные футболки, которые раздавались для участия в первомайском празднике на стадионе, а со спины, видимо, действительно похожи, раз уж Вовка, соизволив опоздать к обеду в "Беляузскій трактиръ", высвободил себе жизненное пространство, крепко обняв "Олега" и подвинув по скамейке - и лишь после того, как втиснулся и попросил передать хлеб, обнаружил сидящей рядом Калинину, успевшую к тому времени пройти ремиссию фалломорфизма, вызванного его бесцеремонностью. Ну, это по его версии так - Олег, выслушав её, заявил, что они в детском саду во Владивостоке придумывали более правдоподобные поводы девочек потискать. Зацепила его самолюбие возможность подобной путаницы - Калинину, судя по тому, что она не раз этот эпизод вспоминала и пересказывала, скорее веселила: её, такую лапушку, спутать с таким чмошником...

Про детский сад во Владивостоке - это, конечно, гипербола. Какие там девочки - в те невинные годы Олежка окружал себя воображаемыми друзьями (и то не кем-нибудь, а зайчиками), с которыми и общался вслух, отбывая срок за всякие нарушения режима на скамейке штрафников, и воспитатели жаловались родителям: хуже вашего ребёнка нет во всей группе, ему наказания как с гуся вода. С зайчиками и прочей скотинкой пережил рождение братика, оттянувшего на себя толику родительского внимания, поэтому спустя полгода отпраздновал с ними и своё пятилетие, а к шести годам, уже в родном городе (куда вернулись из-за того же братика, не вылазившего из болячек в суровом климате Приморского края) сказал "До свиданья, ребята, с сегодняшнего дня вас нет". И как отрезало, словно и не было двух лет воображаемого зоопарка... Вот так бы и про эту калининофобию, тоже почти двухлетнюю, сказать. Да что-то не получается. Это убедить себя, что голос Прошлого на Беляусе был игрой воображения, ничего не стоило - он просто забылся, лишь эхо осталось в недописанной поэме. Наверное, можно было бы и про Встречу внушить себе, что она была воображаемой... если бы с кем-то другим, а не с этой фантастической девчонкой, необычной во всём - так же, как Калинина во всём обычна и предсказуема. В принципе, ей и без всяких мультиков в кристалле и прочих фокусов поверил бы, представься она хоть Алисой Селезнёвой, хоть Платоновской Идеей. От такой не отречёшься - это тебе не выдуманные зайчики. Предать - можно... из страха "оступиться, не оправдать" (Алиса говорила: травмы воспитания; у вас у всех такие букеты комплексов - и ты не исключение... ни в ту сторону, ни в другую), видимо, и выросло это отторжение Настоящего, в свою очередь перенесенное на Ольгу.

В такой запутанный клубок всё завязано. А Гордиев узел, как известно, берётся только мечом. Должно было что-то случиться, какая-та мощная встряска, насильно выводящая за болевой порог, от которого три с половиной года малодушно убегал и прятался - куда малодушней, чем тогда, над Каскадом, когда хотя бы звал людей на помощь приятелю...

И случилось. Да только не до конца.

...Музыка Дунаевского неожиданно стала финальной кодой квазиконцерта: очередное поздравление "дорогим выпускникам" - и круг танцплощадки погрузился в подзабытую тишину. Та, от которой безуспешно пытался сбежать, столь же внезапно обнаружилась на скамейке неподалёку, где маленький Андрюха Корнич что-то увлечённо ей втирал. А за спиной тучно нависал Славка Торопыгин, тоже весь в миноре:

- Ты это, домой не собираешься?

Вот уж с кем у них внешне много общего, так это с Торопыгиным. Два кабанчика. Только Олег всю дорогу (а после Встречи - особенно подчёркнуто и бескомпромиссно) держался в стороне от жизни класса, а Славка старался в неё вписаться - не то, чтобы так уж усиленно, но всё же. Сейчас явно увязался за Калининой, но Корнич отвлёк на себя её внимание, а ему он как собеседнику не конкурент.

- А что так? - поинтересовался коварно-вкрадчивым тоном. - Чего такой хмурый?

- Да что тут делать? Всё бестолково, половина разошлась, остальные никак не определятся, куда пойти...

"А тебе, гляжу, выговориться надо. Извини, я не готов", - мысленно проговорил Олег, но озвучил, естественно, другое:

- Нет, я к бабушке собирался зайти, принять поздравления с окончанием каторги. Она тут рядом живёт, если помнишь.

- Ну, сиди, скучай, - разочаровано пробурчал Славка. Не иначе, счёл, что Олег тоже к Калининой поболтать навязывается. Смешно.

Корнич помимо того, что физический гений (про квантовую статистику и прочая лабуда за рамками школьного курса - это от него, девятый класс за одной партой провели) и фехтовальщик-саблист, ещё и лепкой сызмальства увлекается. С младших классов, сколько Олег помнил, часами мог рассказывать о том, как ваял солдатиков в том или ином вооружении, строил крепости из спичечных коробков и разыгрывал реконструкции различных исторических сражений. Некоторых даже временно подсаживал на это увлечение - того же Войтовича. Увидеть часть его творений довелось только этой весной, когда у него дома рисовали стенгазету-поздравлялку девчатам на восьмое марта (но не будем вспоминать о грустном, тем более, в присутствии Калининой). По обрывкам разговора было ясно, что он расписывает Ольге своё новое увлечение - лепку фасадов и открытые в её освоении технологии.

- Я на поездку в Питер возлагаю большие надежды. Пофоткаю дворцы в подробностях, потому что хочется сделать, а деталей крупным планом нигде нет.

Поездка в Ленинград на неделю (со всем сопутствующим - Пушкин, Павловск, Петродворец) у них запланирована после экзаменов (их бы ещё пережить), на следующий день после выпускного (подготовка сценария которого, между прочим, лежит на Олежке совместно с Полиевой и Виткой Краснощёк. Девчонки пару раз уже собирались у него дома на творческий консилиум, но кроме ржачки и милого трёпа ни о чём результатов пока что ноль. А ещё у него где-то должна валяться брошюра "Манифеста коммунистической партии", где он в прошлом году с подачи Татьяны Александровны законспектировал на заднем форзаце выпускной их предшественников - но с тех пор она благополучно заныкалась, да и судя по тому, что пункты записывались им в формате "Гудзь опять языком чешет", толку с неё будет мало). Но вот, человек уже предвкушает, живёт будущим, а не трепещет по нём. И тоже совершенно не комплексует из-за иронического отношения к нему бомонда скончавшегося сегодня in pace 10-"а" - даже Олег с его демонстративной отчуждённостью и аутсайдерством воспринимался более "своим" и "нормальным".

- А ты тоже дворцы лепишь? - с тем же угрюмым сарказмом спросил Торопыгин.

- Нет, - пафосно ответил Олег, зачем-то вспомнив призрачный дельфинарий над Каскадом. - Я леплю воздушные замки...

- Греют? - карий взгляд из-под чёлки выстрелом через плечо. Калининой наскучило слушать о дворцах, но способ соскочить с темы она выбрала неудачный. Весьма неудачный. Даже безотносительно знаковости этого места.

- Не жалуюсь, - холодно ответил Олег, и она узнала этот холод. Мартовский. На секунду поникла, насмешливо бросила в пустоту "Ну-ну!"

А что ты думала? Любовная лодка, конечно, разбилась, но это ещё не значит, что инцидент исперчен. Особенно с теми, кому просто не повезло оказаться в это время на пути.

Лодка, говоря по совести, слишком долго держалась на плаву, хотя давно пора было подвести итоги. Они с Настей попросту мучили друг друга... нет, хуже - он мучил и её, и себя. Он понимал, что вцепился в эту лодку преимущественно из эгоистических мотивов: убедить себя, что жив, что способен на чувства, туды их в качель, и отношения. И тут уже получается неважно, насколько действительно жив и способен - важно, что Настёну фактически используешь в своих целях, а это уже не только "Алиса бы не одобрила" - самому противно... Хотя он действительно её любил - правда, окончательно понял это, когда окончательно расстались. Её же, видимо, конкретно достал этой своей рефлексией, которую, правда, пытался скрывать - но что же это за "отношения", если, как в школе, окружаешь себя панцирем с иголками? А Настя в последнее время и панцирь научилась распознавать - ещё бы, она ж эмпат, этой своей "алисовостью" его и привлекла - себе, бедняжке, на голову.

Печально, в общем, заканчивалась зима 1986 года. А вместе с ней приближался к концу выпускной класс, и вопросом альбомов пора было заниматься вплотную. После предварительного мониторинга разных фотоателье на предмет соотношения цена-качество осталось сделать окончательный выбор и договориться. Тут же подкралось седьмое марта преддверием странного праздника, когда поздравляют с отсутствием Y-хромосомы, но гуляют законный выходной все. В младших классах каждый изыскивал и дарил подарок соседке по парте или кому назначат, в средних, когда такое адресное дарение воспринималось уже двусмысленно, а разница подарков по качеству и цене бросалась в глаза, организовывали лотерею с номерами, в старших на новом этапе взросления скидывались всем на одинаковые мягкие игрушки (в этом году - зайцев), вручаемых индивидуально со стихотворными поздравлениями, сочинение которых возлагалось, естественно, на Олега. "Датское" рифмоплётство давалось ему нелегко - к фальши и красивому пустословию испытывал непреодолимое отвращение (в прошлом году на казённом мероприятии к сорокалетию Победы не выдержал пафосно звучащей со сцены сентенции "и зачастую последним их словом было слово «мать»", прокомментировал "а предпоследним - «твою»". Не то, чтобы очень громко, но все услышали. Последствий не возымело - привыкли уже, включая представителей районо), а искренние чувства - где их взять? Юмора на два-полтора десятка эпиграмм из ипохондрика выжать тоже подвиг, разве что мелочной натуре доставляла некий бонус возможность озвучить подколку устами Гапоненко в адрес Полиевой или в адрес Калининой устами Нерози (и вообще, в этом году, хоть стенгазету вдвоём с Корничем малевали, а то и она висела на нём одном, причём, по своему обыкновению, дотягивал до последней ночи, а потом спал на уроках)...

Поздравляж, как водится, плавно перешёл в очередной классный час, на котором кто-то вкинул тему "негде на 8-е марта собраться". Тут-то коварная Татьяна Александровна и сдала, что вот у Олега после переезда на новую квартиру старая пустует, а он-де молчит. Олегу бы и дальше молчать или сослаться на то, что такие вопросы без предварительного родительского согласия не решают, но он вместо этого начал рассказывать о вывезенной мебели, пустом холодильнике - и девчата дружно заявили, что бутерброды берут на себя, с тебя, мол, только хата. Ему бы и после этого категорически отказаться - но мазохизм же... В итоге когда после общего сбора Татьяна Александровна зацепила избранных для решения всяких оргвопросов, проторчал до конца и увязался в рейд по фотосалонам.

Моросистый мартовский вечер быстро спускался на город. Засветло успели обежать все три намеченные точки, Татьяна в каждой озвучивала изъяны предлагавшихся ими альбомов, девчата вступали в дискуссию (Калинина, как водится, активней всех), Олег, как водится, молчал. На Сумской после инспекции последнего объекта, в совсем уже густых сумерках зашли в стильные "Українські вареники" - обсудить и сделать окончательный выбор. Рушники по стенам, суп с маленькими мясными варениками, большие с картошкой и грибами в золотистой луковой зажарке на второе, единогласное решение делать альбомы в том салоне, что на углу Московского проспекта и набережной (возле большой арки, ведущей на переулок Короленко к Новиковым), болтовня за жизнь с чувством выполненного долга и праздничным настроением... Олег понимал, что с депрессией, от которой он подсознательно пытался убежать, отчего и примкнул к компании, чтобы не оставаться с этим наедине, не совладать. Завтра он должен заставить себя позвонить Насте, поздравить со странным праздником нарочито бодрым и равнодушным голосом, продержаться хотя бы несколько минут, не сорвавшись при этом выяснения отношений и попытки восстановить мосты, а потом успеть прийти в себя и нарастить шипастый панцирь до приёма навязавшихся гостей, будь они неладны. Кстати, с родителями вопрос действительно предстоит утрясти... и почему-то начинает раздражать отсутствие "мобильного" (?) телефона, по которому давно позвонил бы домой. Это совсем плохо, такие странные мысли обычно лезут в голову в совершенно пограничных ситуациях. Вот и сейчас - он уже несколько минут не может отделаться от ощущения, что заведение, в котором они находятся, должно носить смешное и нелепое, невозможное название "Коники"...

Струну натянуло до предела, порвётся от любого рывка. И рывок не замедлил.

Олега молва давно "повенчала" с соседкой по парте (авторитарная Татьяна Александра в начале года из-за жалоб учителей на болтовню во время уроков рассадила их с Корничем, восстановив статус кво седьмого-восьмого класса). Кто хохмы ради, а кто, как выяснилось, и всерьёз. У неё была стабильная репутация феерической дуры, в общем-то несправедливая, но Олег бы и в лучшие времена оскорбился, узнай, что его всерьёз подозревают в чувствах к ней - не за себя, за Настю. Тем более теперь. А тут повод нарисовался - на поздравлялку заявился её парень, само существование которого для некоторых оказалось сюрпризом (не для Олега - на уроках надо же о чём то болтать, даже если теперь не о квантовой физике). И сейчас, на автомате поддерживая беседу и не вслушиваясь в реплики, вдруг обнаружил, что Калинина в какой-то связи помянула его в контексте с соседкой (за ней и раньше водились такие подколки, но сейчас они были крайне неуместны и бестактны - хотя откуда ей знать?), а остальные, включая Татьяну, начали её наперебой полушутливо стыдить - мол, зачем ты так, у Олега драма... Что называется, попали в суть, лихо промахнувшись с персоналией - и злость разобрала за то и другое. И почему-то не на тех, кто подхватил и развил тему, а на Ольку, которая её подкинула. Ну как "почему-то" - именно потому, что Калинина. Сомнений в этом не было с самого начала. Не было и сил бороться - накрыло эмоциями не по-детски. Хорошо, что разговор состоялся уже в гардеробе, когда можно было быстро попрощаться и убежать, а потом, идя к метро, стучать по каждому столбу, пока не опухнет рука. Иначе скандала бы не избежать прямо в вареничной.

С утра продолжало трясти, и Насте в итоге не позвонил. Убеждал себя, что так будет лучше. Безуспешно. Понимал, что просто не уверен в себе, боится сорваться и не может подвергнуть этому риску любимую. Само собой, к вечеру, когда собрался народ, настроение было то ещё. И ведь не скроешься от децибел и гостей в двухкомнатной хрущёвке. Нет, он честно пытался - сперва скрывшись под толстой маской, а когда она, не выдержав, треснула, действительно забился в угол на кухне. И, естественно, нарвался - именно Оленьку дёрнула нелёгкая участливо поинтересоваться, как у него дела и почему такой кислый.

Ну и всё, понеслась... Претензии к её вчерашней нетактичности донёс в такой недипломатичной форме, что Калинина не могла молча утереться - не привыкла к такому градусу общения. "Ну, извини, я ж не знала... Что у тебя там какая-то девочка, что драма... Я действительно думала, что тебе эта нравится, и считала, это так глупо..." - "Глупо то, что так считала. Но если считала, тем более такие подгрёбки непростительны" Откуда-то из завалов памяти кстати подвернулась мало кому известная, да и ими подзабытыми история о том, как в седьмом классе Ольга отбила у его соседки старшеклассника... ну как "отбила" - та просто была слишком ещё дитё, чтобы заценить знаки внимания, в отличие от Калининой. Но именно с тех пор они друг друга не переваривают. А Олег сейчас вывернул ей это с иезуитской изощрённостью, вмазав по самолюбию: мол, у вас свои разборки, хвосты застарелого соперничества, так не надо вовлекать сюда третьих лиц. И оправдываться тем, что шутка, мол. Это ж не первый раз. - "Ты Войтовича имеешь в виду?" - Да хотя бы. Нельзя к людям относиться, как к мусору, Оля...

И всё это - на повышенных тонах, взвинченно и эмоционально. За стеклянной кухонной дверью уже мелькали любопытные лица, Лена Ярковая, с квадратными глазами слушавшая этот бред, рычала на всех: "Дайте людям поговорить!". Лещ из сумрака прихожей клацнул фотовспышкой... потом будет клясться, что только вспышкой, без фотоаппарата, но то такэ. Их это слегка отрезвило - пошли довыяснять отношения на лестничную клетку. Можно было бы и точку поставить, но Остапа несло: спровоцировал новый круг разборок, заявив, что вчера еле сдержался от того, чтобы влепить ей пощёчину.

"Я не верю, что ты способен поднять руку на женщину", - кипела Калинина уже на площадке. Ну, способен, не способен, но не было у него вчера такого побуждения, наврал, чтобы больнее уязвить. Это сегодня, не решаясь позвонить Насте, готов был бить морды всем, а в первую очередь себе. Однако поздно идти в отказ. "Ты - особый случай"... Короче, выдал всё про её особую семиотичность - образ Настоящего, человек эпохи... У бедной Оли весь гнев перегорел, искренне так расхохоталась. Тут уже его гневом накрыло. Всё что думает об этой эпохе и этом Настоящем... о Калининой уже забыл - не ей же это излагал, а той самой эпохе, что стоит за ней. И с запозданием осознавал, что она не символ, а живой человек, по-своему уникальный, как каждый из людей... но не мог остановиться... или просто не хотел - надо было высказаться, озвучить это хоть кому-нибудь. Да, это непростительная слабость и ничтожность, да, постыдно ничуть не меньше, чем и впрямь женщину ударить, но и хрен с ним, в конце концов, сама же нарвалась.

Разрулила ситуацию dea ex machina - возвращавшаяся домой соседка сверху, и не кто-нибудь, а медсестра из районной детской поликлиники, Ольгу отлично знающая. Оставили её тихо удивляться, вернулись в квартиру, как ни в чём не бывало. Народ тоже делал вид, что ничего необычного не произошло...

...Вспомни трижды Войтовича - он и появится. Олег уже беспокоиться начал: не мог же он просто так взять и проигнорировать последний звонок любимого класса.

- Еле вас нашёл. Какие планы?

- Да какие тут планы - половина уже разбежалась.

- Значит, так...

Организаторские способности Эрика никто не ставил под сомнения. Единственный облом его начинаниям случился в шестом классе, когда пытался создать собственную группировку в противовес сложившимся. Подошёл к вопросу с умом и нестандартно: формализовал структуру вплоть до членских взносов и распределения портфелей. Главное, сумел запустить интегрирующую идею: не просто борьба за влияние, а сплочение класса (официальная программа для внешнего употребления) и вредительство Татьяне (эзотерическая цель, в которую посвящались только члены). Назвал сие орденом Череносцев (кто такие? кажется, рыба какая-то), себя провозгласил егоным магистром. Олег, которого за непонятно какие заслуги назначил верховным судьёй, в знак чёрной неблагодарности заявил, что для магистра у них пока что слишком узкий круг, и демонстративно называл командором. Так до сих пор и называет в качестве персональной кликухи. А "орден" быстро сложился - кто-то донёс Татьяне Александровне о его целях и задачах, особенно о взносах, и Войтович был вызван на ковёр для серьёзного разговора - как за год до того, когда распустил слух, о якобы имевшем место в раздевалке между ним и Таней Р. из параллели "б" поверхностном петтинге (на самом деле даже не целовались). Классная тогда немало шокировала его рассказами о способах борьбы с ранней подростковой гиперсексуальностью, практиковавшихся в интернате, где ей довелось работать, а особенно угрозами их применить. Теперь он был старше и умнее, поэтому уверенно парировал выпады: "Мы хотим сплотить класс, а значит у вас с вами общие интересы. А о насчёт того, чтобы вам вредить - это ж чисто для приманки". Татьяна Александровна даже растерялась, пытаясь понять, чего тут больше, наглости или наивности. Куда прямолинейней и предсказуемей вёл себя Дима Розенберг, без обиняков заявляя "ну, мы же все люди, давайте договоримся"... Впрочем, наивность Эрик однозначно проявил, когда рассказал о разговоре на общем капитуле "ордена". Взаимные подозрения и безуспешная охота на "крысу" способствовали его окончательному развалу.

(Здесь нарратор замечает, что незаметно встал на позицию "всезнающего Аффтара", выдумавшего эту историю, расставившего на доске фигуры-актанты с ограниченным функционалом - на понижение, чтобы их плоскость выгодно оттеняла основное повествование. Между тем как по первоначальному замыслу предполагалась маска "Олега", рассказывающего, как и в прологе, о себе в третьем лице, мартисьюшно красуясь, о многом умалчивая, а ещё чаще не понимая собственных и чужих мотивов - не столько по глупости, хотя не светоч интеллекта, сколько из-за зашоренности бронебойным нарциссизмом и комплексами. Однако решает ничего не менять: в конце концов, Войтович мог ему рассказать содержание обоих разговоров. Причём не факт, что рассказал правду. Скорее всего, и разговоров никаких не было. И вовсе не наивность то была, а, как станут говорить четверть века спустя, вброс, тонкий расчёт, имевший целью испытать "орден"... или развалить его, забрав казну. Придумайте сами. Эрик в нашей истории статист, поэтому домысливать его характер отдано на откуп читателю)

Олег выбрался из непонятных скобок, когда план дальнейшей прогулки был определён и в целом принят. Розенберг пытался внести коррективы, но их встретили без особого энтузиазма - в основном из соображений "а где ты раньше был?", потому что Войтович тоже не предложил ничего оригинального. "Обязательно сфоткаться у фонтана на главной аллее". Странно ещё, что к "Зеркальной струе" не предложил пройтись - впрочем, там сегодня и без них очередь. Просто надо было кому-то взять инициативу и суметь всех перекричать.

"Только бы не пошли той самой дорогой, через пятачок с газетами"...

К счастью, нет. То ли народ плохо парк знает, то ли привыкли ходить по катетам. Вдоль бегущего за символическим бордюром Белгородского шоссе, плавно переходящего в Сумскую за ипподромом, где кончается спрятанный за шеренгой заводов довоенный аэродром, ныне полигон Авиазавода, к колоннаде главного входа в парк, с возносящимся над ней через улицу относительно невысоким, но вполне доминирующим шпилем "сталинки", из ротонды которого выпирает загадочная хрень, похожая на пулемёт, к памятнику Горькому, за спиной которого, собственно, и открывается перспектива трёхполосной Главной аллеи, в прямой, как взлётная полоса, глубине которой уже отсюда просматривается искомый фонтан.

Пусть стадный инстинкт, но по прямым ходить бывает полезно - мысли выпрямляются.

...Девятого марта, в воскресенье, Олег приходил в себя и наращивал панцирь. В понедельник уже пришёл в школу абсолютно стрессоустойчивым. К счастью, вопрос "слушай, а что это было?" ему осторожно задали всего дважды, и он спокойно давал понять, что тема закрыта. Впрочем, люди нормальные. Несмотря на то, что после уроков идти в этот злосчастный фотосалон для долбанного альбома, оделся демонстративно по-будничному - коричневый пиджак, коричневый хомут на шею. Этот хомут Калинина ему уже на месте, как ни в чём не бывало, поправит, он её с обычным кирпичным лицом поблагодарит. Инцидент, как сказал классик, исперчен.

А во вторник, на УПК, мастурбирая напильником над будущей деталью, вместе со стружкой прочистил и выровнял воспоминания о последних днях. И ужаснулся.

Оказывается, он сам походя спровоцировал Калинину на ту подколку - и успел начисто об этом забыть. Посреди вечереющей мокрой Сумской... подаренный заяц не влазит в её сумку, выглядывает, уши колышутся. Татьяна Александровна предложила придумать ему имя. "Кто вручал? Саша? Значит, от "Саши" надо плясать". А её уже пару дней провожал Нерозин тёзка из параллельного класса, на что ещё мало кто успел обратить внимание. Ну, Олег на автомате и скаламбурил что-то на тему "смотря какой Саша". Тут же и вылетело из головы, несмотря на то, что Ольга обожгла его драконьим взглядом. Не до того было, тут драма, переходящая в трагедию, в петлю лезть готов... И её запоздалая ответка в кафе стала для него сюрпризом, прозвучала совершенно немотивированно.

И он, козёл эгоцентричный, ещё ей внушал насчёт отношения к людям как к мусору...

В большой перерыв выяснил, что она сегодня дома, выяснил её телефон. Не потому, что так спешил облегчить душу в чистосердечном раскаянии, до завтра не дотерпеть - просто это удобно сделать по телефону, не глядя в глаза и имея возможность быстро закончить разговор. Там ещё добавочный в этой Солоницевке, телефонистке цифры называть надо.

"Оля, ты на меня за субботу не сердишься?" - "Нет, не переживай". - "Спасибо. Я наговорил много лишнего". - "Всё нормально".

"Я", "меня"... В коротком разговоре не нашлось место для "извини", для "был не прав", не говоря уж о "каково тебе?" Лучше бы не звонил.

А сейчас, два с половиной месяца спустя, какой смысл в этом копаться? Всё давно забыто с её стороны, он, пережёвывая эту тему, опять ищет своего комфорта - а значит, в лучшем случае повторится тот же нелепый разговор, пусть и в более продуманных выражениях. И то едва ли - он имел смысл лишь по горячим следам. Шанс исправить ситуацию упущен, осталось записать её на негасимый счёт своих ошибок, которые стыдно вспоминать, но никак не вычеркнешь ни из объективного прошлого, ни из памяти.

"А если подумать?" - донеслось то ли из Прошлого, то ли из Будущего. А скорее всего, два голоса сошлись в контрапункте.

Да, Алиса. Он не случайно оказался на том сакральном месте в компании класса (бывшего? времени ведь не существует), не случайно увидел Калинину за тем самым столиком. Он слишком много знал о Проекте, чтобы научиться распознавать его месседжи.

Символ эпохи, говоришь? Вот символически и разреши застарелую проблему. Ты ноешь, что живёшь в чужом времени, а по сути просто от него отстал. Почти четыре года назад, с того самого дня, когда застрял в дурацкой рефлексии. Расчисть, наконец, от мусора ту самую "манящую дорогу", о которой мы тебе так в лоб напоминаем, как тупому, приевшимся образом знакомой аллеи.

И дело действительно не в Калининой - это твоё испытание, успешно заваливаемое все четыре года, твой предел, потолок, который необходимо, сжав волю в кулак, преодолеть, чтобы двигаться дальше. Ты из-за собственных тараканов голове потерял любимую, она счастлива с другим, который даёт ей то, чего не мог ты в бесконечном самокопании? У тебя новый шанс для предельного рывка - заставить себя примириться с той, кого сам назначил антиподом и врагиней. Увидь, наконец, человека. В ней и в остальных. В этом весеннем мире вокруг тебя. В мире, который катится под откос навстречу реальным испытаниям и за который невозможно бороться, не полюбив его таким, каков он есть, во всём его уродстве.

Или ты всерьёз думаешь, что у тебя больше оснований хотеть быть любимым? Парень, для тебя плохие новости...

- Так, плотнее друг к другу, улыбочку!

Корнич колдует с фотоаппаратом, брызги фонтана достают затылка. Некстати вспомнилось, как во время той самой поездки в Ясную Поляну Корнич на верхней полке перезаряжал его под одеялом, и Розенберг серьёзным тоном интересовался "Андрюха, ты кончил?", а тот, поспешив с положительным ответом и лишь затем запоздало раскусив подвох, начал оправдываться "Очень смешно! Я просто аппарат разрядил", после чего слово "аппарат" закономерно пополнило копилку мемов 10-"а"...

И так всегда. Когда надо сделать решительный поступок, начинаешь искать убежище в напускном цинизме. Вот что нам с тобой делать, а?

Алиса, престань! Когда я начинаю думать твоими словами, меня беспокоит только одно: это ментальный контакт или самовнушение? И непонятно, чего боюсь больше - обмануться иллюзией или действительно общаться с тобой реальной, будучи полным банкротом?

Ну, а как до тебя ещё достучаться? Ты же не только не становишься "чище и добрее", но и поклясться в этом боишься. Ага, чтобы не оказаться клятвопреступником, я в курсе.

А вот с Настиными интонациями, Алиса, я не позволю говорить даже тебе.

Тут-то я уж точно не при чём - сам озвучиваешь, потому что в ушах стоят.

Хорошо, только давай, пусть Калинина сама разговор завяжет.

Обойдёшься. Тебе уже посылали, как в том анекдоте, и лодку, и вертолёт. Хватит. Сам.

От фонтана растеклись ручейками к аттракционам, удобная диспозиция...

- Как настроение?

- Ничего, спасибо.

- Оль, это я тебе должен "спасибо" сказать.

- За что? - вот уж реально удивил.

- Ну, ты со мной на бальных танцах много мучилась...

- Пустое, перестань.

- И вообще. За то, что ты есть - такая, как есть...

Калинина звонко рассмеялась:

- Пожалуйста, хотя какая в том моя заслуга?

- Не скажи. Человек сам себя формирует... так, как считает правильным.

- Ну, согласна, конечно. А о "символе эпохи"... и о воздушных замках - можем поговорить, если хочешь.

- Потом... может быть, - отмахнулся Олег. Он сделал то, что был должен, остальное уже не интересовало.

Рубеж был перейдён, и мир плавно вставал на место. Или, лучше сказать, Олег догонял его, символически примирившись с ним в эти секунды.

Век оставался чужим, но уже не был чуждым. Цвета стали ярче, звуки объёмней. Никакой мистики - просто подзабытое ощущение маленькой победы. Над собой.

Но что-то действительно происходило. Странные образы, накатывавшие в экстремальных ситуациях, которые он иногда, простоты формулировки ради, называл воспоминаниями о будущем, хотя понимал, что они не более, чем игра воображения, вдруг пошли вереницей, тоже обретая плоть и объём. А на виражах цепочной карусели, где оттягивались, само собой, с нарушением всех правил - догоняя и тараня друг друга, запутываясь цепями, - сложились вдруг в мозаику.

Охваченный пламенем пожара Лесопарк вплоть до этого места, война, пришедшая в город, откуда не ждали - с севера, из-за близкой границы, само существование которой сегодня любому показалось бы немыслимым, баррикады, взрывы... Новый вождь на трибуне Мавзолея перед ликующей толпой, новая эпоха Обустройства и Стабильности, с облегчением встреченная большинством... а изрядно прореженному идеологической селекцией последних лет и усмирённому прокатившимися пожарами меньшинству оставалось приспособиться к ней или сдохнуть...

И пробившимся родником среди ревущего железом повторно переименованного Нового Арбата - крошечная фигурка в голубом комбинезоне, вынырнувшая из небытия.

- Ой! - вскрикнула от неожиданности Лена Борзяк. Отцепившийся белый бант подбитой бабочкой порхал по петлистой кривой, заданной импульсом от карусели, прежде чем застыть на мохнатой еловой лапе.

Картинка снова рассыпалась, отражаясь на время в каждом из осколков во всей полноте, но уже с трудно различимыми деталями. Записать бы, не забыть. Хотя... это в лучшем случае один из возможных вариантов развития событий.

А если получится его записать и обнародовать - то уже невозможный. Лемма Петрова, хотя Алиса о ней не рассказывала.

Карусель замедлялась, кабинки обвисали "на полшестого", а в голове настойчиво звучала случайно услышанная песня новой свердловской группы с "зоологическим" названием, которого он сейчас не мог вспомнить, хотя такое простое...

Впрочем, какая разница?

и хотя нет ощущенья что все здесь предрешено
но этот звук меня вгоняет в землю уже давно - но

и немые отцы
учат жизни глухих детей
и управдом вышел
чтобы погреться на солнце
но везде слышен настойчивый стук

этот звук меня вгоняет в землю уже давно
это время
стучит нам в темя
костяшками домино

Август 2011, Новоиерусалимский Воскресенский монастырь,
скит патриарха Никона,
охранная археология